Венценосный господин, чьим любимцем Лильехурн был и чье доверие он обманул, не очень разбирался в морской войне. Категорический приказ Густава от 4 августа достиг Карльскруны 18-го того же месяца. Уже при возвращении флота в Карльскруну после сражения при Эланде Нурденшёльд попытался отправить эскадру к Порккала, но ему помешала русская блокада. Теперь эскадра должна была выйти, поскольку королевский приказ не оставлял никакой альтернативы. Командир эскадры полковник Фуст наскреб здоровых моряков, каких нашел, и 25 августа отправился в путь. 4 сентября он достиг места назначения, но с рассветом 5-го увидел, что стоит против более чем вдвое превосходящего противника и был вынужден отступить — сначала к Гангуту и затем обратно к Карльскруне. Королевскому приказу повиновались, насколько это было возможно, и показали, что выполнить его нельзя. Эскадре на самом деле повезло, что она не была взята в плен русским корабельным флотом.

Между тем, когда она пришла к финским фарватерам, уже состоялось решающее в этом году столкновение между шхерными флотами, в котором они померились силами.

Согласно дневниковым записям секретаря Екатерины II Храповицкого, командующий русской армией в войне против Швеции граф Мусин-Пушкин и командующий русским шхерным флотом принц Нассау составили план, по которому Нассау предстояло уничтожить шведский шхерный флот и затем совершить высадку между Ловиса и Борго, чтобы обеспечить Пушкину возможность вторгнуться на шведскую территорию. Русский план подтверждает, что осторожность Эренсвэрда была хорошо мотивирована. Ему тем не менее удалось некоторое время контролировать фарватеры между Ловиса и Фредриксхамном и поддержать передвижения шведской армии. Принц Нассау занимал выжидательную позицию, и недовольство императрицы его бездействием превзошло, если это вообще возможно, недовольство Густава III Эренсвэрдом.

Однако отношения короля и адмирала значительно улучшились после их личного общения в конце июля, и король даже посетил шхерный флот. Эренсвэрд теперь «fort bien»[61], писал 4 августа Густав Армфельту. Эренсвэрд же, которому теперь стал понятен наступательный план короля и стало ясно, как согласно этому плану следует атаковать русский шхерный флот, написал в письме к своей жене: «О, балда! Он хотел, чтобы я атаковал русский галерный флот сразу по его появлении, прежде чем успею произвести рекогносцировку».

С середины августа становилось все более и более очевидно, что долго ожидаемое нападение русского шхерного флота состоится. Он насчитывал почти ровно вдвое больше судов, чем флот Эренсвэрда, который зато имел лучшие артиллерию и экипажи. Суда Эренсвэрда стояли в Свенсксунде, «бассейне» в шхерах за устьем реки Кюммене, где охраняли фарватер между Ловиса и Фредриксхамном и защищали с моря фланг шведской армии. В силу этого обстоятельства Густав III строгими приказами ограничил оборонительные возможности Эренсвэрда: он при определенных условиях не имел права отступать к западу и не имел права засорять главный фарватер к востоку, защищаясь от превосходящих сил противника. Этот последний запрет был отменен, но слишком поздно, и эффективность засорения не оказалась полной. Но приказ стоять и защищать фланг армии действовал по-прежнему. Эренсвэрд удостоверял: «Армейский флот будет стоять на фланге армии до тех пор, пока от него не останутся щепки либо пепел».

Так оно отчасти и вышло, причем с самыми большими и лучшими судами Эренсвэрда. В сражении 24 августа ему удалось разбить меньшую часть русского флота, напавшего на него с юга через мелководный проход в шхерах, но когда главным неприятельским силам удалось пройти через засорение, их превосходство стало слишком большим. Наконец Эренсвэрд был вынужден отдать приказ об отступлении к западу и искать защиты под стенами крепости Свартхольмен. Сам он велел возить его на веслах от судна к судну, чтобы в дыму и суматохе лично отдавать приказы, пока не счел, что весь его флот потерян. Тогда он велел доставить его на веслах на берег и сообщил об этом королю. Как потом окажется, Эренсвэрд ошибся, поскольку большая часть флота была спасена благодаря тому, что несколько его судов оказали исключительно мужественное сопротивление и задержали русских. Король Густав из-за своего основанного на неопытности оптимизма отказался верить известию о катастрофе и оказался прав. Но поражение было фактом, даже если и можно было говорить о поражении почетном.

Нелегкий вопрос заключается в том, как следует поделить вину за него между королем, адмиралом и флагманским капитаном Карлом Улуфом Крунстедтом. Результат отданного королем перед сражением приказа был очень несчастливым, и то обстоятельство, что и Эренсвэрд, и Крунстедт оставили свой флагманский корабль и утратили тем самым контроль за ходом сражения, способствовало скверному развитию событий на заключительном этапе баталии. У Эренсвэрда явно сдали нервы, и он оставил командование шхерным флотом. Король Густав провел международную пропагандистскую кампанию в целях приукрасить поражение, и даже если речь не шла о сочинении происшедших событий заново, их последствия были представлены скорее как временная неудача. Однако кампания 1789 года, начавшаяся на столь оптимистической ноте, завершилась в ситуации статус-кво. Ко времени прекращения в октябре-ноябре военных действий этого года никакая неприятельская территория не была занята, никакой неприятельский флот не был разбит, а военная ситуация была столь же неопределенной, как прежде.

Густав III мучительно осознавал это. «Если бы дорогой моему сердцу корабельный флот соблаговолил выйти, то еще многое можно было бы сделать, — писал он Рууту 3 сентября из Ловиса. — Однако теперь война становится неприятной по обе стороны реки, и мне действительно неприятно, ибо оборона — самое неприятное, из всего, что я знаю. Войска проявили себя весьма хорошо, теперь они повинуются и хорошо дерутся, прочее так же в добром порядке. Самое скверное то, что я не вижу возможностей мира и что предстоит еще одна кампания. Об этом надо подумать заблаговременно». И в пространном письме к тому же адресату от 17 сентября, в котором он сначала сообщает, что наконец-то подписан договор с Портой о субсидиях, за которые он обязался продолжить войну, Густав развивает взгляды на свои обязательства по ее затягиванию. «Если бы мой брат хотел освободить Порккала и разделенные корабли армейского флота соединились, победа была бы обеспечена, а шхерный флот принца Нассау разбит, наш перевес в кампании был бы достигнут и Фредриксхамн наверняка был бы завоеван. Тогда бы мы непременно добились мира». Высокомерие императрицы сделало невозможными любые переговоры, особенно после только что достигнутого ею успеха. Если принять опеку императрицы, положение Швеции будет загублено. Надо сделать все для того, чтобы не отдаться врагу, и посему следует позаботиться о действенности корабельного флота, который поглотил огромнейшие деньги и ничего не сделал. И зависит это от того, кто им командует… Далее Густав намекнул, что герцога Карла следовало бы отдать под военный суд, как Лильехурна или вместо него. Густав так развивает свои взгляды на внешнеполитическую ситуацию: Англия не желает видеть флот России полным хозяином на Балтийском море, но он, Густав, не отваживается полагаться на благосклонность Англии, а потому турецкие субсидии должны быть целиком направлены на нужды кампании будущего года. Посетовав на то, что Франция парализована, а Испания слишком далека, Густав вновь возвратился к тому, что императрица хочет унизить его лично.

Это письмо своим отчаянием и блуждающими мыслями напоминает те, которые Густав в юности после политических поражений отправлял Карлу Фредрику Шефферу. Это тоже превосходно раскрывает его манеру видения вещей. Он должен был обвинять кого-то, а на сей раз уже не было аньяльской конфедерации, за которую можно было бы ухватиться. Его вооруженные силы — и дворяне, и недворяне — и на суше, и на воде сражались поразительно храбро. Но корабельный флот не освободил Порккала, и причиной тому был герцог Карл. Густав всегда воспринимал ход событий в личностном выражении: это он сам, Карл, Екатерина, принц Нассау и Эренсвэрд сражались или упускали возможность для сражения, и бездействие флота было ошибкой Карла. Отважная попытка отжать русских от Порккала эскадрой Фуста ничего не значила. Еще менее в расчет принималась эпидемия тифа.