Согласно сделанной Армфельтом для памяти записке, крупная ссора, происшедшая 11 декабря, случилась в связи с предложением Анкарсвэрда о том, что Густав должен перенести войну на море и воевать шхерным флотом, а не оставаться на суше. Король принялся энергично возражать против этого, опасаясь, что на море будет выглядеть смешно, и Армфельт пишет, что сам он забылся в горячке спора и ушел, не попрощавшись должным образом. Из письма Густава от 11 марта следует, что память об этом эпизоде тогда была еще болезненной. Однако в будущей кампании он прислушался к данному совету. Вероятно, записка Армфельта раскрывает далеко не всю правду о бурной ссоре 11 декабря. Согласно донесению Корраля от 18 декабря, причина ссоры была в том, что Армфельт и Руут высказывались за заключение мира, и это короля разгневало.
Согласно новогоднему письму Шрёдерхейма, король Густав пребывал «в необъяснимо хорошем расположении духа, был очень дружелюбен, очень любезен». То явно была маска, но разногласия с герцогиней, придворными дамами и Армфельтом говорят о том, что Густав находился в большом напряжении. Он искал повседневного общения во все менее притязательных кругах, и это его, вероятно, успокаивало. Между тем лишь Толль из его прежнего круга советчиков и друзей оказался теперь по-настоящему в немилости. Он никогда более не хочет видеть Толля, — заявил Густав государственному дротсу Вактмейстеру; Толль не должен также встречаться с его сыном.
То был тот самый Толль, который в 1807 году спасет на Рюгене армию Густава IV Адольфа от французов и который станет единственным крупным сановником, оставшимся лояльным к Густаву Адольфу в 1809 году, в то время как Армфельт будет активным мятежником.
В новогодние дни 1790 года Густав III начал дипломатическое наступление довольно сложного свойства. Он был настроен на заключение мира, но речь не могла идти ни о чем ином, кроме мира почетного. Теперь, как и прежде, большая проблема Густава состояла в том, что его финансовое положение, собственно, делало невозможным ведение войны. Ранее ценой экономического и организационного напряжения сил были произведены значительные вооружения обоих флотов. Но без существенной помощи извне Густав в 1790 году не мог провести полноценную кампанию, разве лишь достичь некоторых быстрых успехов, дабы обеспечить себе более предпочтительные условия мира. И он нуждался в помощи одной или нескольких дружественно настроенных держав, которые могли бы вовремя стать посредниками при заключении мира. Альтернативная возможность была бы, если бы Густав смог получить от какого-либо союзника вооруженную поддержку — в таком случае желание мира отошло бы на задний план.
Поскольку Франция была совершенно парализована революцией, то союзные державы Великобритания и Пруссия являлись единственной надеждой Густава на получение поддержки деньгами и посредническими акциями. Но между интересами Англии и Пруссии в Балтийском регионе существовало явное различие. Англия была заинтересована в сохранении баланса сил, с тем чтобы Россия не завладела полностью Балтийским морем. Пруссия была расширявшейся державой, стремившейся завладеть территориями своих соседей: городами Данцигом и Торном, возможно, Лифляндией и определенно — Шведской Померанией. Английское правительство готово было предоставить Густаву III мощную дипломатическую поддержку и, возможно, экономическую помощь, но не более того. Прусский кабинет, то есть Херцберг, хотел дать Швеции заем такого рода, чтобы она не могла его выплатить без уступки Померании в качестве залога или платы. Возможно, Пруссия могла вступить в войну против России, и Швеция в этом случае была бы ценным союзником, который мог бы получить отнятые у России территории как компенсацию за Померанию.
2 января Густав передал Листону и Борке им самим сформулированную ноту. Он без сомнений, писал Густав, вкладывает свою судьбу и судьбу Оттоманской Порты в руки союзных держав, пока российская императрица занята попытками исказить их здравый взгляд на вещи и поставить препятствия на пути к их посредничеству при помощи коварных инсинуаций, имеющих целью разрушить доверие между ним и союзниками. К открытой войне он был принужден войной внутренней, которую императрица тогда уже вела против него интригами своих министров и с помощью некоторых шведских партийных деятелей. Императрица оставалась в неведении относительно появившихся в Швеции разумных людей, которые призвали оппозицию к молчанию, но по-прежнему привержена химерам о независимости Финляндии. Знание русской политики в Швеции, Польше и Крыму не позволяет Густаву рисковать независимостью своего государства, вступая с Россией в переговоры без поддержки и гарантий со стороны держав-посредниц. И ныне он обращается к этим державам с просьбой о сотрудничестве, дабы сохранить свое дело, равновесие на Севере и Оттоманскую Порту путем посредничества, которое Густав сам торжественно принял. Если державы не найдут возможностей преодолеть препятствия, поставленные на их пути высокомерием России, то он просит снабдить его средствами для поддержания доверия, на которые он рассчитывал и которые могут дать ему возможность принудить его врага к принятию посредничества трех держав, отвергаемого теперь гордостью императрицы. Ему нет нужды подчеркивать, что время дорого и что быстрые решения ускорят успех, который промедление способно сделать невозможным. Густав закончил просьбой о заинтересованности и дружбе к нему того и другого монарха.
Истинный смысл ноты заключался в просьбе об экономической поддержке, в просьбе, вмонтированной в этот документ. Если Борке отреагировал в соответствии с прежней своей и Херцберга позицией и рекомендовал заем как своего рода плату за Шведскую Померанию, то Листон был более положительно настроен к оказавшемуся в трудном положении королю Швеции. Правда, ему не понравилось, что Густав слишком солидаризируется с Портой — Густав возразил, что в интересах морских держав, чтобы имелась хотя бы одна христианская страна с влиянием в Константинополе, но Листон констатировал, что Швеция не может больше рисковать, затевая еще одну кампанию против России без угрожающей опасности. «Не могу не добавить, — писал Листон 9 января, переправляя ноту в Вестминстер, — если предположить, что мы в конце концов будем вынуждены принять активное участие, то несчастья теперь можно избежать ценой весьма незначительных затрат, между тем как позднее будет невозможно предотвратить его без обременительных и рискованных усилий». На Листона, очевидно, произвели впечатление умные и энергичные слова Густава о своей полезности как союзника Англии. Если речь зайдет о денежной помощи, Густав «greatly»[66] предпочел бы не займы, а субсидии, поскольку не видел для себя никакой возможности выплачивать какие бы то ни было займы. Борке же очень хотелось, чтобы Листон рекомендовал выделить займы, — чтобы, согласно совершенно верному толкованию Листона, иметь шанс заполучить во владение Померанию.
Эффект от обращения Густава к союзным державам долго оставался минимальным. Главным интересом правительства в Вестминстере было достижение мира на Балтике без слишком большого усиления России, и Вестминстер не желал оплачивать шведскому королю продолжение ненужной войны. Поскольку он больше уже не мог опереться на Францию, незачем было и покупать его дружбу. Союзная Пруссия взяла на себя ответственность принять решение относительно Густава III, и здесь неумолимо придерживались мнения о предложении займа при условии, что взносом Швеции станет Померания. Для Густава такое предложение было неприемлемо, и его прежнее демонстративно дружеское отношение к фон Борке сменилось сильным раздражением. Густав знал, что Пруссия вела переговоры о союзах и с Турцией, и с Польшей и находилась на пути к конфликту с обеими империями, но трудно было предвидеть, что именно и как скоро может произойти. А ситуация, в которой находился Густав, требовала быстрого разрешения.
В начале этой дипломатической игры посланники бурбонских держав находились в тени; было очевидно, что они не могли предложить никаких субсидий. Но Корраль, представлявший из этих двух держав теперь ведущую, поддерживал контакты с Армфельтом и Руутом и в докладе от 8 января показал, что хорошо разбирается в ситуации, тем более что получил некоторые скудные сведения от Листона, подтверждавшие сообщенное Армфельтом. Густав хотел заключить с Россией «una paz honora»[67] или же продолжать войну, в обоих случаях ему нужна была помощь держав-посредниц, и он надеялся, что Пруссия начнет против России войну, а Англия предоставит субсидии. Руут, который всегда был сторонником мира, расходился на сей счет во мнении с королем, но был весьма удовлетворен его мирными намерениями на одном совещании в Хага и убежден в том, что мир будет заключен до лета. 24 января Корраль смог доложить о возобновлении игры. На состоявшемся в последнее воскресенье в день рождения Густава бале-маскараде король отвел Корраля в сторонку и в старом своем стиле долго и доверительно беседовал с ним: о возможности заключения Турцией сепаратного мира, об эгоистических намерениях держав-посредниц и о том, насколько неприятным кажется это вмешательство для императрицы; об опасности того, что они безразличны к его собственным интересам, состоянию финансов, недовольству дворянства, и рассуждал еще о многом другом. Поддерживая разговор, Корраль подчеркнул, что у короля Испании нет иных интересов, кроме спокойствия в Европе и благополучия короля Густава, и что Корраль, со своей стороны, не просит о поручении ему какого-либо посредничества и не может принять такое поручение в силу иных причин, чем его признательность и преданность лично королю Густаву и его, Корраля, общих инструкций стараться содействовать миру. Густав развивал соображения о том, что он рассматривает конфликт как личный, поскольку императрица и ее генералы оскорбили его, пытались склонить его вассалов к мятежу и даже хотели его свергнуть. Он намерен отомстить за это и возлагает надежды на держав-посредниц и хотел бы, чтобы они предоставили ему три или четыре миллиона риксдалеров. Если державам-посредницам не удастся убедить императрицу или если они не окажут ему достаточной помощи, он «с радостью» предастся в руки Его Католического Величества, прося посредничать в заключении мира с императрицей, который должен быть достигнут гораздо легче благодаря державе, дружественно настроенной по отношению к обеим сторонам.