Спустя две недели после этой беседы фон Борке получил ответ императрицы на предложение о посредничестве, сделанное союзными державами. Ответ в качестве главного пункта требовал восстановления положений формы правления 1772 года о необходимости согласия сословий на наступательную войну, а это было для Густава III неприемлемо. 12 февраля Корраль по поручению короля Густава написал в Мадрид о русских условиях мира. Тем самым началось альтернативное испанское посредничество, оно должно было осуществляться через инструкции из Мадрида от министра иностранных дел Испании графа Флоридабланка испанскому посланнику в Петербурге Гальвесу, которому надлежало связаться с русским кабинетом.

Это заняло некоторое время; спустя месяц Корраль еще не получил реакции из Петербурга, которую мог передать Гальвес. Между тем ситуация в европейской политике изменилась, и положение Густава III значительно улучшилось без каких бы то ни было действий с его стороны. 20 февраля скончался его старый недоброжелатель император Иосиф II, и это практически означало прекращение участия Австрии в войне против Турции. 12 марта в Берлин прибыл курьер из Константинополя с ратификацией союзного трактата между Пруссией и Турцией, обязывавшего Пруссию напасть на Россию в пятимесячный срок. А посему для прусского кабинета стало совершенно по иной, чем прежде, причине важно, чтобы Швеция продолжила свою войну с Россией и не заключила бы сепаратного мира. Поведение Борке изменилось не слишком — ему не было свойственно поддаваться на убеждения в том, во что он сам верить не хотел, — писал смирившийся с этим Листон, — но Херцберг поддерживал тесный контакт с Карисьеном и начал размышлять о том, чтобы предложить Швеции восстановление границы с Россией в Финляндии по условиям Ништадтского мира в обмен на Шведскую Померанию. 28 марта король Фридрих Вильгельм по собственной инициативе заключил оборонительный союз с Польшей. Однако уже 5 марта Густав III инструктировал Карисьена, дабы тот готовил почву для союзного трактата между Швецией и Пруссией, который обеспечил бы Швеции миллион прусских или гамбургских талеров, прусское нападение на Лифляндию, прусское давление на Данию, с тем чтобы она сохраняла нейтралитет, границы по условиям Ништадтского мира и оборонительный союз после заключения мирного договора. Чтобы лишить Борке уверенности, Густав намекнул ему о возможной для Швеции альтернативе заключения сепаратного мира с Россией при посредничестве другой державы. Дипломатическая игра Густава постепенно становилась все более легкой и плодотворной.

Для русского кабинета ситуация становилась в соответствующей степени более трудной. Первый фаворит Потемкин был сторонником экспансионистской политики на юге и вынашивал большие планы: границы по Днестру и самостоятельность для Молдавии и Валахии, то есть центральных частей теперешней Румынии. Это требовало военных усилий вооруженных сил на южном фронте и затрудняло необходимые вооружения против Швеции. Угроза со стороны Пруссии была серьезной. Другими словами, благоразумие диктовало заключение мира с Швецией на приемлемых условиях, то есть в какой-то форме статус-кво.

28 марта Густав III взошел на борт корабля, чтобы плыть в Финляндию. Согласно Листону, он был удручен и залился слезами при расставании с «маленьким обществом, которое ужинало с Его Величеством в ночь перед посадкой на корабль». В это общество не входил Армфельт, раньше отправленный с поручением провести переговоры с несколькими норвежскими заговорщиками, намеревавшимися поднять восстание против Дании. Перед отъездом Армфельт поделился с Листоном диким планом послать на санях маленькое войско, которое будет питаться рисом, к Архангельску, чтобы поджечь русские корабельные припасы.

«Le Baron d’Armfelt n’est pas mon Conseile»[68], — раздраженно сказал Густав Госсану, как следует из доклада последнего от 9 марта. Сам Густав, несомненно, имел более ясное мнение, хотя и частенько хорошо его скрывал.

Перед своим отъездом в Финляндию Густав III сказал Листону, что надеется встретиться в С.-Петербурге с прусским королем. В этом, комментирует Листон, выразился его сангвинический темперамент. Однако на сей раз в оптимизме Густава было больше продуманной серьезности по сравнению с подобными высказываниями в прошлые годы войны. У него был уже двухлетний опыт войны, и он до предела возможного напряг свои финансы и своих сотрудников для укрепления вооруженных сил. Прежде всего это относилось к двум флотам, поглотившим львиную долю военных расходов. Вооружение флотов осуществлялось под руководством двоих беспощадно энергичных управляющих — Толля в Карльскруне как ответственного за то, чтобы корабельный флот был приведен в должное состояние и стал самой могучей военно-морской силой, какой Швеция когда-либо в исторические времена располагала, и Анкарсвэрда, ответственного за шхерный флот, размеры которого измерялись сравнительно еще большими масштабами. Что бы ни намеревался делать прусский король, Густав, со своей стороны, хотел сделать попытку угрожать Петербургу. Его цель — быстрые решительные действия и почетный мир — была одной и той же и в случае, если он добьется мира при помощи союзных держав, и в случае посредничества нейтральной Испании.

Все решающие действия зависели от Густава самого. Ныне он был своим собственным министром иностранных дел и хотел быть своим собственным полководцем. Он хотел также руководить передвижениями флотов, в чем был некомпетентен. Однако несомненным было то преимущество, что все решения дипломатические и по вопросам ведения войны находились теперь в одних и тех же руках.

На дипломатическом фронте решение пришло нежданно быстро. Пока британское правительство занималось достижением общего мира, а прусский кабинет колебался между альтернативами, одной из которых было сепаратное дружественное соглашение с Россией, 21 апреля от испанского министра в Петербурге в ставку короля Густава в Борго прибыл курьер. Официально Гальвес выступал посредником в обмене пленными офицерами, но истинным делом было мирное предложение от императорского кабинета министров. Россия отказывалась от всех прочих притязаний, кроме требования амнистии для заключенных в тюрьму аньяльцев, и это требование не рассматривалось как безусловное для продолжения переговоров. Это само по себе считали для шведской стороны неприемлемым, но Густав III желал большего, чем отклонить такое требование. Он хотел получить обратно земли, и прежде всего уступленные Швецией по условиям Абоского мира. Густав был настроен на наступление на суше и на море, дабы усилить свою позицию на переговорах. Он написал Фридриху Вильгельму Прусскому, призывая его к войне.

Избранный Густавом путь действий был очень рискованным. Если Швеция вооружалась, то то же самое делала Россия с ее куда большими ресурсами. Шведский корабельный флот стал сильнее и увеличился, но русский был значительно больше. То же самое относилось и к шхерному флоту, а что до армии, то вопрос был только в том, насколько большие силы русские захотят направить на финский фронт. Русское военное руководство было настроено на уничтожение шведских флотов и завоевание Финляндии. И если исходить из количественных показателей, у него была возможность это сделать.

Для шведов ключом к успеху были быстрые и внезапные действия на суше и на море. На суше заново сформированная бригада под командованием Армфельта уже в апреле внезапно напала на два русских пограничных поста в Саволаксе, совершив рискованный марш по льду озера Сайма. Эти небольшие бои при Пардакоски и Кярникоски не имели существенного значения, а ответное нападение более крупных русских сил при Пардакоски было отбито, и нападавшие понесли большие потери, причем погибли два их командира — генерал Байков и принц Ангальтский. Согласно дневнику Храповицкого, Екатерина II оплакивала принца Ангальтского; тогда она ожидала и начала войны с Пруссией, и ее настроение не могло быть безоблачным.

Король Густав сам перешел через реку Кюммене, разбил уступавшие по численности русские силы при Валькиала и захватил значительные запасы. Однако возможная перспектива взаимодействия с бригадой Армфельта при нападении на Вильманстранд улетучилась после того как русские войска продвинулись через реку Кюммене севернее Валькиала, и королю пришлось отступить на шведскую территорию. Вскоре затем он по давнему совету Анкарсвэрда перенес свою ставку на шхерный флот, и это означало завершение его ратного пути на суше.