Ответы: Нет! и Да! звучали долго.

Его королевское величество счел, что предложение принято.

Нет! Да! — и то, и другое звучит запальчиво.

Его королевское величество принялся тут благодарить рыцарство и дворянство за их любезное согласие.

В ответ: Мы не согласились — Нет! Нет! Да!

И так продолжалось долго.

Вактмейстер высказал просьбу о том, чтобы протокол был напечатан, дабы мир увидел, что дворянство стояло на страже своих прав. Густав заявил, что он весьма склонен к тому, чтобы «общественность ознакомилась сегодня с теми неотразимыми доводами, которые побудили рыцарство и дворянство вопреки своему прежнему убеждению одобрить введение чрезвычайного налога до следующего риксдага». Послышались новые выкрики «за» и «против», издаваемые «с ужасающим пылом». Теперь начали также призывать к голосованию, и на это король заявил: «Мы не можем отменять принятое решение». Тогда Вактмейстер сказал, что он подчиняется силе, и право вынуждено уступить ей, но не добровольно. Король Густав откликнулся на это «весьма мило»: «Речь, мой барон, не идет ни о какой иной силе, помимо той, которая воздействует на сердце каждого гражданина, дабы способствовать славе и спасению короля и отечества». Это не помогло: протесты раздавались и раздавались, и наконец Густав заявил, что тот, кто противится принятому решению, — враг государства. Это дало лишь тот результат, что выкрики «нет» зазвучали с удвоенным рвением. Густав уже отыграл без эффекта всю свою гамму сентиментальности и угроз: он снова принялся приводить аргументы, а это означало отступление.

Наконец он нашел разряжающую формулу, состоявшую в том, что дворянство оставляет за собой свое право на будущее и что одобрение предложения не будет служить прецедентом. С этой оговоркой дворянство одобрило предложение о введении чрезвычайного налога до следующего риксдага. Густав был очень взволнован и настроен миролюбиво, но не захотел дать обещания выпустить арестованных лидеров оппозиции. После нового взрыва криков черни среди дворян наметилось «опасное брожение», но заседание завершилось без бури. Протоколы заседаний дворянского сословия в оставшиеся годы XVIII столетия опубликованы не были.

На следующий день риксдаг под знаком спешки завершился. Густав писал об этом Альману после исполнения своей задачи в Рыцарском доме: «Становится крайне важным иметь решение риксдага настолько готовым, чтобы его можно было представить народу, и настолько кратким, чтобы все сословия правильно его истолковали». Дав указания относительно редактирования решения, Густав завершает письмо: «Спешка необходима, дабы труба риксдага прозвучала столь же неожиданно, как однажды прозвучат трубы Страшного суда».

Церемония закрытия была также отмечена краткими и традиционными речами, прежде всего со стороны самого короля. Не послышалось никакого эха бывших на риксдаге бурных противоречий. Тогда же или вскоре затем были освобождены арестованные лидеры оппозиции.

В конце своего рассказа о риксдаге 1789 года епископ Улуф Валльквист указывает на то примечательное обстоятельство, что Густав III решился на созыв риксдага в сентябре 1788 года, когда его положение могло представляться отчаянным из-за мятежа в Финляндии, военной угрозы со стороны Дании, превосходства оппозиции, а сам он вовсе не имел средств для спасения государства и все же смог завершить риксдаг с новыми властными полномочиями, спасенными финансами и восстановленной популярностью у народа. Валльквист видит в этом доказательство большой политической одаренности Густава III, а к тому же оппозиция своими промахами «почти помогла» ему.

Это в известной мере верно. Густав проявил виртуозное умение, сначала изолировав дворянство пропагандой до созыва риксдага, затем переборов его в конституционном вопросе, разговаривая с ним с позиции силы, и, наконец, принудил его посредством неожиданных маневров в пределах и за пределами законного к сговорчивости в вопросах о государственном долге и чрезвычайном налоге, сочетая давление со стороны единодушных недворянских сословий с формальными уловками. На краткую перспективу успехи являлись большими, но на будущее положение Густава было ненадежным. Насильственный выход из ситуации с арестом ведущих дворянских политиков едва ли мог повториться, а обхождение с дворянством в целом вызвало озлобление и ненависть. Густав явно осознавал, что общественное мнение в недворянских сословиях могло быть совершенно иным, если бы сословия собрались снова. На сей раз аньяльцы сыграли ему на руку, создав исключительно благоприятную для пропаганды ситуацию с возможностью изобразить дворянскую оппозицию как изменническую в условиях угрозы со стороны извечного врага — России. Вряд ли что-либо подобное сможет в будущем повернуть общественное мнение. Несмотря на большие уступки крестьянскому сословию в вопросе о правах на приобретение земли, крестьяне не показали себя на сто процентов надежными, когда речь зашла об экономических жертвах, а среди духовенства и горожан имелись интеллектуальные творцы общественного мнения, которые могли преследовать свои собственные цели.

Тальман городского сословия и секретарь крестьянского сословия — «вот два столпа, которые стали моей самой надежной поддержкой на риксдаге», — писал Густав 6 мая Рууту. Их определенно следовало вознаградить, как и Лильехурна, с которым король попрощался в тот же день и который выглядел удовлетворенным — он практически оговорил свое назначение контр-адмиралом. Относительно Лидберга имелось намерение, что настоящим вознаграждением ему станет одно из бургомистерских мест в Стокгольме, но бюргерство, придя в июне на выборы, вдруг воспротивилось и исключило его из списка из трех человек, из которых король должен был назначить бургомистра. Густав отреагировал способом, который много говорит о том, как он стал ощущать себя в своей новой власти. «Если его не вставят в список, то я с тем же успехом его назначу, — писал Густав 24 июня Армфельту. — Город имеет право выбирать, но я — назначать, и я не какой-нибудь там секретарь, которому надлежит исполнять их волю. Впрочем, я должен использовать свою власть для поддержки тех, кто помогал ее сохранить». Это самое городское сословие, которому он бросал теперь вызов, пренебрегая его привилегиями, — и были те люди, которые, собравшись вооруженными, стали его самой главной защитой во время риксдага. Армфельт допытался воздействовать на короля, чтобы он изменил свое мнение, но безуспешно.

Что было определенно утрачено, так это среда, в которой до сих пор у короля были прочные связи и в которой он отдыхал. Прежде всего речь идет о его собственной семье. Герцог Карл к глубокому разочарованию дворянской оппозиции лояльно держал на риксдаге его сторону и был вознагражден подарком от сословий в 50 000 риксдалеров за свой вклад в войну. Но можно видеть, что переписка Густава с принцессами и с Фредриком Адольфом после риксдага 1789 года почти сошла на нет. Герцог Эстеръётландский принадлежал к оппозиции, каков бы ни был его теперешний вес. В мае 1789 года он инкогнито предпринял путешествие в Вестеръётланд, где, по Армфельту, подозревался в сборе оппозиционеров, плакал над несчастной судьбой крестьян, которым грозило разорение от податей, и вообще делал глупости. Однако Армфельт опровергал эти слухи как неосновательные.

Как-то в 1789-м, а может быть, в 1790 году был распространен летучий листок «Странное новое», подписанный анонимным «Юстификатор». Листок был подлого и неправдоподобного содержания, но представляет интерес как образец распространения слухов о королевской семье. Пробст Нурдин сообщает, что листок очень задел Густава III. Согласно листку, Лувиса Ульрика, Фредрик Адольф и София Альбертина составили заговор с целью сделать Фредрика Адольфа наследником престола, воспрепятствовав тому, чтобы король Густав и герцог Карл имели детей. После того как родился кронпринц, попытались сделать так, чтобы его признали незаконнорожденным. В заговоре будто бы участвовали три брата Спренгтпортены и Хёпкен. Альтернативный план состоял в том, чтобы сделать Фредрика Адольфа правящим герцогом Финляндским под покровительством России. Во время битвы при Гогланде Фредрик Адольф будто бы помешал Анкарсвэрду прийти с шхерным флотом на помощь герцогу Карлу, и это привело к тому, что король в присутствии герцога Карла прочитал Фредрику Адольфу нотацию и сослал его в Тупльгарн. А тот купил двор в Вермдёландет, где будут жить фанатичные «русские патриоты». Из них летучий листок называет семь человек, из которых один, херадсхёвдинг Нурделль, действительно будет находиться в числе заговорщиков при покушении на короля. Фредрик Адольф и его кружок будто бы при помощи быстроходного парусника имели постоянный контакт с жившей в Бискупсудден Софией Альбертиной. «Сидящие во Фредриксхофе», то есть аньяльцы, будто бы получили через Спренгтпортена предложение от русской императрицы, что она заплатит им несколько тысяч дукатов, если они доставят ей живым или мертвым герцога Карла.