Король охарактеризован не только своими репликами и действиями, но и заздравными песнопениями простого народа. В одном антифоне крестьянского парня и служанки из поместья звучит, в частности, следующее:

Но Густав Адольф слышит не только единодушное восхваление из уст простого народа, но и восхищенные возгласы дворян. В качестве примера может быть процитирована заключительная реплика графини Магдалены: «О мой король! О король, достойный своей короны! Ах, если бы наша благодарность, наша преданность, наша любовь были достойной наградой твоим добродетелям!»

На что следует заключительная реплика Густава Адольфа: «Это самое большое вознаграждение для доброго короля».

«Великодушие Густава Адольфа» — и правда, не литературный шедевр, даже если действие и реплики держат в напряжении нерв спектакля. Но пьеса представляет большой интерес как источник для выяснения образа мыслей Густава III и особенно его взгляда на себя самого в чужом облачении.

«Густав Адольф и Эбба Брахе» обладает большей драматической силой. Здесь главное действующее лицо — тоже король в состоянии душевного конфликта. Драматизма ситуации добавляет злая вдовствующая королева, играющая роковую роль в планах женитьбы сына; персонаж явно списан с натуры. Напротив, Эбба Брахе, не имеющая прототипа в собственной жизни Густава, — это абстрактное выражение благородства и, стало быть, очень подходящей исполнительницей этой роли могла быть София Альбертина, как и случилось на премьере в Грипсхольме. В посвящении пьесы сестре Густав пишет: «Если я оказал достойное уважение памяти великого Густава Адольфа, восстановил память об одной из его труднейших побед и оживил в сердцах шведских мужей ту любовь и то почтение, которые они к нему питают, — то у тебя столько же прав на мою благодарность. Прими же мои ответные чувства».

Действие в соответствии с французским классическим каноном умещается в один-единственный день. Двор ждет в Кальмаре Густава Адольфа, который побеждает датчан на Эланде, и Якоба Делагарди, победителем возвращающегося из России. Вдовствующая королева в своем окружении прознает, что Густав Адольф хочет жениться на сестре датского короля, и спешно готовит свадьбу Делагарди и Эббы Брахе, между тем как последняя вздыхает по Густаву Адольфу, который в свою очередь там, на Эланде, принял решение жениться на Эббе, как только одолеет датчан. Он приезжает слишком поздно: отчасти потому, что спасает тонущего — одного из своих простых подданных. Густав Адольф в бешенстве велит признать недействительным только что заключенный брак Делагарди, однако королю мешает верная Эбба, принуждающая его избрать путь добродетели и чести и отказаться от нее. Действие завершается проявлением обоюдного великого благородства, живое участие здесь принимает простой народ.

Для освещения мечтаний Густава III представляют интерес описания героя Густава Адольфа, помещенные в пьесе. Эбба Брахе восклицает, обращаясь к своей наперснице Мерте Банер: «Я люблю только Густава Адольфа, а не короля, не героя, правящего судьбами Швеции. Его добродетели, его доброту, все, что завладевает сердцем наивным и добродетельным, слишком гордым, чтобы быстро отдаться, слишком нежным, чтобы суметь измениться, которое уверяет его в вечной любви Эббы Брахе».

Паромщик Юхан на Эланде восклицает перед пока еще анонимным королем: «Король победил? Слава Богу! Идемте все в церковь и возблагодарим Господа! Какая радость! Наш король победил, наш король победил и он невредим!»

Густав Адольф (в сторону): «Как это приятно видеть себя столь любимым!»

В заключение народной сцены на Эланде декламируется следующее:

«Все следуют за королем к берегу: Благослови Господь нашего доброго, нашего великого короля!

Юхан: Как он милостив!

Катарина: Как он верен!

Сигрид: Как он красив!

Мария: Как он чувствителен!

Эрик: Как он добр!

Свен: Как он храбр!»

Густав Адольф, пребывавший в отчаянии от потери Эббы Брахе, находит утешение у тех же верных подданных, которые умоляют его не искать смерти в бою с врагом, как он того желает: «Нет, не покидай нас, нет, живи для нас, наш добрый отец, наш добрый король!» И Густав Адольф берет себя в руки: «О небо! Признаю твою милость. Ты показываешь мне любовь моего народа, дабы укрепить мое сердце, разбитое любовью и печалью. Душа души моей! Ты, который направляешь все мои деяния! Любовь к Отечеству! К чести! Приди и оживи, наполни мое сердце, искорени из него всю слабость, утверди мое мужество и сделай меня достойным преданности моего народа». В заключительных репликах Делагарди преклоняет перед ним колена: «Мой король! Мой король! Ваши добродетели превосходят мои ожидания, мои надежды. (Он встает). Да ужаснутся враги отечества, да ужаснутся! Моя рука вооружена мечом Густава Адольфа; я непобедим!» Эбба Брахе обнимает ноги Густава Адольфа, когда он благодарит крестьян — они «возвратили меня к закону чести».

Среди шведских королей прототип в творчестве Густава III — просвещенный монарх во вкусе философов XVIII века. Автор — тот самый Густав, который в отрочестве был известен тем, что знал наизусть «Генриаду» Вольтера:

«Vaincre et pardonner» — побеждать и прощать. Это основная тема в драмах Густава III о Густаве Адольфе, повторяющаяся поза прощающего победителя, который кладет конец всяким партийным расколам. Поражает то, что действительным доказательством доброты и величия короля являются поклонение крестьян, простого народа. Трудно сказать, много ли сознательных демократических импульсов проявилось в этих описаниях. Нужно было принять позу доброго отца народа по отношению к своим детям, и Ульрик Шеффер обвинял Густава в том, что тот лишь притворяется таковым. То, что это не была совершенно фальшивая поза, видно по попытке либерализовать в 1778 году положение о слугах. С другой стороны, речь никогда не шла о том, что простой народ должен иметь равные с дворянством права, — ложный Ларе Спарре обнаружил свое недворянское происхождение тем, что был грубым и необразованным; истинный Ларе Спарре доказал свое дворянское происхождение благородством нрава вопреки всякому воспитанию. Это что-то из старого представления о том, что глас народа — глас Бога, представления, лежащего в основе написанных Густавом III сцен из народной жизни. Память о народном ликовании на стокгольмских улицах 19 августа 1772 года, всегда, вероятно, была в нем жива. Единственной добродетелью отдельных представителей народа являлось быть просто и бездумно преданными и благочестивыми. Но во всем этом имелась благоприятная почва для того, чтобы делать ставку на недворян в борьбе против враждебного дворянства, если окажется невозможным «calmer les factions»[29] и простить всякое их сопротивление.