Это письмо Тролле было номером канатоходца: положительным по форме и исполненным серьезных оговорок. Уже два его главных условия — полная секретность до начала акции и необходимая спешность подготовки к ней — выполнить было крайне трудно. При всех обстоятельствах речь шла об азартной игре. К тому же необходимы были гарантии того, что Россия поведет себя спокойно.
Толль написал королю Густаву в тот же день, что и Тролле, — 20 мая. Он исполнил собственный номер балансирования на канате в соответствии со своими соображениями, главным из которых было переложить ответственность на Тролле. Генерал-адмирал, писал Толль, знает способы, как преодолеть обстоятельства, которые всему свету должны казаться непреодолимыми. Сказав это, он дополнил сомнения Тролле собственными суждениями. Со своей стороны Толль выдвинул идею, что надо поддерживать слух о том, что король намеревается предпринять зарубежное путешествие, — позднее уточнялось, что в Италию, — дабы объяснить факт снаряжения эскадры в Карльскруне; тогда она будет находиться в распоряжении короля для приличествующего ему перехода через Балтийское море. Толль подчеркнул озабоченность Тролле относительно необходимости абсолютной секретности и полного спокойствия на востоке с уверенностью в том, что Россия не станет вмешиваться, дабы можно было подтянуть войска из Финляндии. От себя Толль высказался за необходимость собрать большую часть урожая до начала вооруженного столкновения, и это отодвигало его до времени года, неблагоприятного для флота, но, с другой стороны, оно было неблагоприятно и для других стран, если бы они захотели вмешаться в конфликт средствами более действенными, нежели слова. Толль уточнил также, что нужны большие запасы зерна, селитры и наличных денег, которые должны быть под рукой к моменту объявления войны.
Письмо Толля было демонстрацией оптимистической фразеологии, содержавшей указания на серьезные трудности. Оно производит впечатление, что Толль и Тролле сошлись во мнении, что предприятие, пожалуй, таит в себе слишком много сложностей, чтобы быть реализованным. Но если Тролле честно назвал условия, делавшие благополучный исход нереальным, и заявил, что предприятие не является совершенно невозможным, то Толль исходил из предпосылки, что Тролле способен выполнить и кажущееся невозможным.
Письмо Тролле король Густав получил 25 мая в Ульриксдале; письмо Толля пришло, вероятно, одновременно. Сомнения относительно плана нападения вовсе не пришлись Густаву по вкусу. Он ответил Тролле в недатированном официальном письме, вероятно, от 27 мая, что он видит, что Тролле в душе согласен, «что теперь самое время сокрушить исконного завистника шведской славы и злобного врага Гольштейнского дома, и «я также вижу, что для такого человека, как вы, ничто не кажется невозможным, когда речь идет о пользе для государства и о добывании доброй славы. А посему я начинаю ныне это великое дело с полной верой в его счастливый исход». Поэтому Густав предложил на рассмотрение Тролле несколько пунктов, которые, возможно, не были приведены в «систематический порядок», но он нуждался в советах Тролле и полагался на его опыт.
Первый пункт состоял в том, что дабы быть уверенным в своем самом могущественном соседе и укрепить дружбу с ним, Густаву надо 10 или 11 июня поехать в Финляндию. Встреча вроде бы должна состояться в Выборге 23-го или 24-го. Густав уже написал императрице о своем приезде в тот же вечер, когда получил письмо Тролле.
Вторым пунктом было то, что Густав велел сделать своему сыну прививку от оспы, дабы иметь возможность везти его к армии.
Третьим пунктом значилось, что при сохранении полной тайны нужно выписать про запас один миллион риксдалеров и необходимое количество зерна.
Четвертый пункт: «Шум, или, скорее, распря, за которой последует исполнение всего плана, начинается с ноты, которая должна быть вручена д[атскому] министру; вручение этой ноты и посылка фрегата в Зунд должны состояться одновременно; тогда останется не более восьми дней до разрыва посредством отправки шести кораблей и блокады Копенгагена, а потому надо точно знать, когда все может быть к тому готово, для того чтобы с этим сообразовывалась моя поездка в Карльскруну, а нота не была бы здесь вручена, пока не наступит должное время. Относительно этого ожидаю от генерал-адмирала положительного ответа».
Прочие пункты не были решающими, но оттого не являлись не важными. В Копенгаген следовало отправить надежного агента для разведывания о возможных неблагоприятных для Швеции намерениях датского двора. Следовало определить, из каких полков брать тех 4160 человек, которые будут предоставлены флоту. Тролле предлагалось высказать свое мнение относительно использования армейского флота, чтобы отрезать остров Фюн от Зеландии, о возможности раздобыть баржи для затопления, а также сообщить о сборе зундской пошлины и привести в исполнение свой план подготовки флота.
Десятым и последним пунктом Густав предавал Тролле покровительству Господа, что, учитывая обстоятельства, было особенно нелишним.
В действительности Тролле был во власти еще больших сомнений, чем он это дал понять в письме от 20 мая. Спустя два дня он снова написал королю Густаву, прося его взвесить, не лучше ли отложить предприятие до мая следующего года. Спокойствие на русской стороне, от которой зависит все дело, тогда должно быть таким же безмятежным. Кроме того, осенью, на которую намечались теперь планы, преобладают западные ветра, которые могут задержать флот. На следующий год можно будет располагать всем армейским флотом, которому будет сопутствовать больший успех, если учесть возможности его действий в проливе Бельт. Появятся три новых линейных корабля и три фрегата, что было существенным обстоятельством, ибо ничем не следует пренебрегать, если флоту предстоит удерживать господство на море. В общем и целом, Тролле советовал не начинать до будущего года. Видимо, не стоило принимать новых решений, пока Густав не переговорит с императрицей и не вернется. Между тем Тролле не отказывался ни от чего высказанного в предыдущем письме.
Теперь письма Густава и Тролле стали идти вперемешку, создавая в результате некоторую путаницу. В июне Тролле, отвечая на письмо короля от 27 мая, назвал, в частности, точную дату: развязывающий конфликт фрегат может быть отправлен в последний день июля или в первый августа, блокирующая эскадра спустя восемь дней и силы вторжения — в середине сентября; таким образом, нота относительно зундской таможни должна быть отправлена не ранее последнего числа июля. Необходимо получить в помощь армейский флот, но в этом году лишь некоторые корабли могут прийти из Финляндии. Ссылаясь на это, Тролле повторяет свою просьбу об отсрочке.
Получив 3 июня от Толле пожелание отсрочки, Густав отправил два письма — по одному к Тролле и к Толлю. Тролле он обосновывал необходимость начать в этом году: ожидаемая война между Россией и Турцией, случайный конфликт между датским министром иностранных дел Розенкроне и русским министром в Копенгагене, а также слабость Дании из-за раскола в королевской семье и «слабоумие» короля Кристиана, отсутствие согласия среди датской администрации, что «в настоящий момент сильнее работает на интересы Швеции, чем если бы во главе нашего войска был Густав Адольф или Карл X», а в следующем году эти разногласия могут быть преодолены. И войну начать нужно сразу после встречи Густава с императрицей, «которая (встреча. — Перев.) подогреет дружбу». Все должны подумать, что предпринятая акция — следствие этих переговоров, что и нужно делать, с какими бы заявлениями ни выступила императрица. Рвение Тролле о готовности флота понятно, но этой готовности лучше всего достигать, ведя флот к победе над неприятелем, уверял король, исполняя прелестный логический кульбит.
Письмо к Толлю более отмечено печатью спешки: Густав писал по-французски, так как писать на этом языке ему было легче, чем по-шведски. Тролле боялся совершенно разоружить Финляндию, но если ее придется защищать — а Густав не считал, что такая необходимость возникнет, — лучше сконцентрировать все силы в Швеции. В последнем письме Тролле заметны колебания, «прошу Вас, подбодрите его, я знаю, что он во всем будет следовать моей воле, но люди действуют веселее, когда действуют из собственного убеждения».