Если эта игра воображения в области международной политики предназначалась для того, чтобы через Кройтца повлиять на действия французского кабинета, то советы были бесплодны. Можно задаться вопросом, насколько серьезны были планы Густава насчет перекройки политической карты Европы и особенно его мысль о возвращении Бремена и Вердена, которыми Швеция владела в эпоху своего великодержавия. Даже если эта идея возникала и не единожды — Толль намекал на нее в одном письме к Густаву спустя четыре года, — она все же не стала темой сколько-нибудь серьезного плана. Это письмо представляет интерес в том смысле, что показывает, как перемена декораций на сцене международной политики в 1778 г. — военная демонстрация Пруссии, направленная против Австрии в связи с вопросом о престолонаследии в Баварии, и вступление Франции в североамериканскую освободительную войну — мгновенно побудила воображение Густава к комбинациям. Теперь он ощутил, что располагает свободой действий и возможностью для собственной внешнеполитической инициативы. Однако в действительности его способность к маневру была ограниченной. Осенью 1778 года ему пришлось удовлетвориться урезанными субсидиями от Франции в обмен на возрождение старого союза между двумя государствами. Франция по-прежнему была его единственной настоящей опорой в Европе, и как раз тогда опорой довольно-таки бездеятельной.
В ближайшие последующие годы внешнеполитической ситуации Швеции предстояло пребывать под знаком тех торгово-политических проблем, которые породила морская война между Англией, с одной стороны, и Францией и мятежными американцами, с другой. С шведской точки зрения проблемой была попытка британского флота блокировать французские и испанские гавани и тем самым воспрепятствовать товарообмену, жизненно важному для Швеции. Бесплодность протестов, выраженных в Вестминстере дипломатами нейтральных стран, привела к возникновению в 1780 году союза вооруженного нейтралитета между Россией, Швецией и Данией, который регулировался двумя двусторонними конвенциями — между Россией и Швецией и, соответственно, между Россией и Данией. Однако то было творение прежде всего русской дипломатии, но с датской стороны Андреас Петер Бернсторфф уточнил содержание нейтральной позиции. Шведская сторона после некоторых колебаний откликнулась на русскую инициативу. Помимо того, что были защищены права нейтрального мореплавания, союз означал также укрепление взаимопонимания с Россией, между тем как Франция, скорее всего, была положительно настроена по отношению к сотрудничеству нейтральных стран, а Великобритания в соответствующей степени негативно. Иными словами, союз нейтралитета означал разрушение царившего до сих пор взаимопонимания между Англией и Россией. К тому же осенью 1780 года открылось, что Дания непосредственно перед заключением конвенции нейтральных стран заключила с Великобританией сепаратное соглашение о том, что военной контрабандой будут считаться товары, идущие на судостроительные нужды, но не продукты питания; то есть подверглись дискриминации традиционные товары русского и шведского экспорта, в то время как датский экспорт шел свободно. Реакция на это в Петербурге была такова, что Бернсторфф был вынужден уйти в отставку, а Дания осталась в союзе нейтральных стран. В результате Швеция, проявившая себя как лояльный член союза, выиграла очко в состязании с Данией за дружбу России.
Присоединение Швеции к конвенции нейтральных стран было в собственном смысле этого слова выражением внешней политики Густава III лишь в том отношении, что оно свидетельствовало о гибком приспосабливании к пожеланиям русского кабинета. Дипломатическую работу в отсутствие короля провел Ульрик Шеффер как президент канцелярии. Дело в том, что Густав в июне 1780 года отправился в Спа лечиться минеральными водами. Уже в предыдущем году он явно ощущал угнетенность и отговорился перед Ульриком Шеффером слабостью здоровья и ипохондрией как причиной своего желания отдохнуть и попить воду из минерального источника. Трудно сказать, был ли главной причиной его угнетенного состояния, как говорил Густав, конфликт с матерью, — приходится удовлетвориться его словами. Но он явно испытывал сильную потребность в отдыхе и поправке здоровья. Решение о путешествии было принято, кажется, осенью 1779 года, но держалось в тайне от риксрода и братьев Шефферов. Напротив, из него не делалось секрета от дам парижского общества, с которыми Густав состоял в переписке и с которыми он договорился о встрече в Спа. Таким образом, слух о предстоящем путешествии из Парижа достиг Стокгольма и вызвал вполне понятный переполох.
Камергер Густав Юхан Эренсвэрд, который вел подробный дневник, размышляет о том, что король, должно быть, страдал более серьезным заболеванием, чем случайные инфекции, которыми заражался и которые быстро проходили. Король испытывал перенапряжение и был раздражен. Неслыханные труды и лихорадочная жизнь, которыми год за годом был отмечен его суточный ритм жизни, вероятно, привели к физическому и психическому истощению. Сделанное Ульриком Шеффером критическое описание поведения Густава в 1779 году изображает человека, который вот-вот лишится физических сил. Потребность Густава в отдыхе и развлечениях усилилась, когда не стало стимула добиваться успеха и политической поддержки. Возможно, что риксдаг 1778 года и осознание того, что он лишь отчасти владеет политической ситуацией в противостоянии с сословиями, стали поворотным пунктом в его психическом состоянии.
Отсюда, из нашего времени, может показаться, что смена стокгольмской придворной жизни на многонациональную общественную жизнь в Спа едва ли могла стать эффективным лечением коварного недуга. Но во времена Густава III питье минеральной воды из источника и купание в этой воде были признанной и высоко ценимой терапией, помогавшей от большинства болезней. Такой авторитет, как знаменитый врач Свен Андерс Хедин, первый лейб-медик Густава IV Адольфа, в своем пособии для посещавших воды развивал мысль о том, что мучавшие людей средневековья, хронические болезни, среди которых были меланхолия и ипохондрия, невозможно вылечить «горькими или горько-сладкими отварами, вызывающими тошноту экстрактами, многими видами порошков и пилюль». Поможет лишь лечебное средство самой природы — минеральная вода, которая кроме своих известных химических ингредиентов может также содержать «скрытые силы, такие же, как те, которые мы открыли в электричестве, в магнетизме и которые вытекают из гальванизма». По Хедину, было общеизвестно, что знаменитые курорты Спа, Аахен, Пирмонт, Пиза и другие могли предложить оздоравливающую воду, и, конечно, Хедин, который был врачом при источнике в Медеви, уверяет, что шведские курорты по крайней мере не хуже. Но вообще он указывает сомневающимся на то, что и император Август, и король Адольф Фредрик излечились от мигрени благодаря источникам. А что касается конкретно Медеви, Хедин чтит его благодетеля: «Где бы еще ни творилось подобное милосердное деяние, там видишь написанное золотыми буквами благородное имя Карла Фредрика Шеффера (свята и почитаема твоя блаженная тень, о благодетель рода человеческого)!»
Итак, у Густава III, решившего ехать в Спа для поправки здоровья, были наилучшие примеры. Людьми, которые в этом особом случае пытались отговорить его от путешествия, были, между тем, братья Шефферы. Густав Юхан Эренсвэрд описывает, как они в один и тот же день, сначала Ульрик, а потом Карл Фредрик, убеждали на аудиенциях Густава, насколько рискованно оставлять государство в существующей неопределенной ситуации, и рисовали беды, которые могли произойти и со страной, и с кронпринцем. Ничто не помогло, разве только Густаву пришлось пообещать, что будет бережлив и что оставит соответствующие предписания временному правительству, которое будет работать в его отсутствие. По-видимому, он, призвав на помощь всю свою снисходительность и все обаяние, предложил Ульрику Шефферу сопровождать его в Спа; Ульрик, поблагодарив, отклонил предложение. Для него было важнее держать в своих руках дела государства, пока он своей политикой влиял на ход событий. Он уже и прежде намекал на желание оставить пост президента канцелярии и вернуться в свои поместья и теперь формально попросил об отставке.