Но стрелки часов нельзя было перевести назад: процесс выравнивания сословий продолжался, хотя и не приобрел политического выражения. Несколько скандалов, связанных с коррупцией, сделали необходимым проведение очистительной акции против чересчур своевольных и самодовольных чиновников. Она началась с разбирательства с гофгерихтом в Гёта и затем перешла в общую проверку деятельности властей в стране. Серьезнее недовольства чиновниками, которое разделял король со своими помощниками, были открытые волнения податных крестьян в разных частях страны, направленные против требований землевладельцев и в значительной мере вызванные скудными урожаями 1771 и 1772 годов. Это недовольство особенно сильно проявилось в юго-восточной Финляндии, в лене Кюммене. Якобу Магнусу Спренгтпортену было поручено успокоить там крестьян, и ему удалось это сделать, так как он сочувствовал крестьянам и негодовал на помещиков, особенно на ландсхёвдинга Рамсея, которого считал деспотом. Демократические идеи Спренгтпортена не нашли у Густава особенного понимания, как и в вопросе о конституции, но во всяком случае побудили короля посетить Финляндию, где его нога никогда прежде не ступала, произвести административное деление губерний и учредить новый гофгерихт в Васа. Это произошло в 1775 году. По внешнеполитическим мотивам интересы короля начали обращаться к пограничным областям государства.
Но в годы, последовавшие за революцией, он с неутомимым усердием посвящал себя делам управления и административным мероприятиям, сфере культуры и развлечениям. Он хорошо разбирался в том, каким людям можно поручить то или иное задание. Среди его советчиков особое положение заняли братья Шефферы: Ульрик на посту президента канцелярии, а Карл Фредрик — неофициально, вне риксрода. Между тем, когда Ферсен вскоре вышел из состава совета и вновь занял критически-выжидательную по отношению к Густаву позицию, король сумел убедить старого лидера шляп Андерса Юхана фон Хёпкена снова войти в состав совета и своим большим авторитетом способствовать стабильности правительственных кругов. Внешний круг компетентных людей, и старших, и более молодых, дополнился кругом внутренним, в значительной степени независимо от прежней партийной принадлежности. Здесь особое положение приобрел государственный секретарь Юхан Лильенкрантс, выдвинутый братьями Шефферами как эксперт по финансам: этому человеку удалось привести в порядок финансы благодаря удачно проведенной девальвации с единым обменным курсом и вексельному уставу 1777 года. Он же предпринял закончившуюся полным провалом попытку увеличить государственные доходы водочной регалией и учреждением коронных винокуренных заводов; это потом способствовало возникновению новой политической оппозиции.
Уже в первые недели после государственного переворота Густав, вероятно, при помощи Карла Фредрика Шеффера разработал новый порядок работы правительства. Новизна состояла в дроблении риксрода на советы, занимающиеся разными делами, и это автоматически ослабляло влияние риксрода как такового и усиливало влияние короля, поскольку только он являлся связующим звеном между этими советами. Согласно порядку, который был установлен 26 октября 1772 года и которого Густав никогда строго не придерживался, его рабочее время занимали преимущественно военные и внешнеполитические дела, а также внутренние вопросы, наряду с двором и аудиенциями, между тем как Статс-конторе, делам двора и экспедиции юстиции он должен был посвящать по одному часу в неделю. Риксрод должен был собираться четырежды в неделю и заслушивать доклады, но реально он все меньше участвовал в управлении и король все реже присутствовал в рискроде. В 1773 году была учреждена новая экспедиция торговли и финансов, в ней властвовал статс-секретарь Лильенкрантс, обладавший даже правом инициативы, которого не имели государственные советники. Как король Густав показал уже в своей ночной промемории 16 октября 1768 года, он не располагал сколько-нибудь глубокими познаниями в экономике и финансах и, доверяя Лильенкрантсу, позволил ему принимать решения в пределах его компетенции и даже снисходительно откладывал в сторону доклады по финансовым вопросам. Во внешнеполитических, внутренних и военных делах центральное положение постепенно завоевал Ульрик Шеффер. Король часто находился в поездках, и для управления требовалось крепкое правительственное ядро.
Переполнявшие короля интересы относились не только к сфере управления. Новый устав двора возник в результате кропотливого труда, проделанного самим Густавом по установлению рангов и церемониала. Он вдохновенно трудился над организацией празднеств, живыми картинами, карусельными играми и прежде всего над театром. Новый оперный дом, проект которого был утвержден в 1775 году и который проектировал Аделькрантс под надзором короля, был лишь одним из многих строительных предприятий. Густав сам делал архитектурные эскизы. Он набрасывал пьесы и сам играл на сцене перед своим двором, что многими не одобрялось. Он организовывал литературные вечера, на которых его окружали известные писатели. Там выступал даже Бельман.
«Никогда не было ничего подобного тому беспорядку, который царит теперь при его дворе, неразберихе, которая сопутствует всем делам правления», — писал Ульрик Шеффер 21 марта 1779 года в своей резкой характеристике Густава.
Государственную жизнь в правление Густава III должны были регулировать законы и уставы. Форма правления была принята спешно в 1772 году. Густав сам как автор в 1774 году сымпровизировал новое постановление о свободе печати. Поводом к этому явилось судебное дело о нарушении свободы печати против газеты К. К. Ёрвелля «Алльменна тиднингар», побудившее гофгерихт Свеа задаться прямым вопросом — соответствует ли новой конституции постановление колпаков о свободе печати от 1766 года. Документ гофгерихта был предложен на рассмотрение риксрода 13 апреля 1774 года и обсуждался там 18 апреля; при этом были высказаны различные взгляды на свободу печати. Спустя восемь дней, 26 апреля, Густав выступил в риксроде с новым постановлением о свободе печати и речью для протокола, оценивавшей принцип свободы печати в связи с учениями о свободе французских физиократов, особенно Мерсье, учение которого в речи повторяется дословно. Что король был горд своим сочинением, следует из того, что он послал его Вольтеру, дабы показать просвещенность своего образа мыслей. В действительности новое постановление в важнейших пунктах было более ограничительным, нежели постановление 1766 года. Если названное последним устанавливало штраф за нападки на основные законы, то постановление 1774 года устанавливало наказания как за государственное преступление тому, кто подвергал сомнению не только основные законы, но также верховную власть, величие и право короля и государства. Ответственность за преступное сочинение должен был нести не только автор, как в постановлении о свободе печати 1766 года, но и издатель, и это должно было стать для издателей сильным сдерживающим фактором в случаях сомнений относительно осуществления той или иной публикации. Протоколы риксрода и акты риксдага становились не такими открытыми, как прежде.
Новое постановление о свободе печати должно было оказаться эффективным инструментом для противодействия выступлениям политической оппозиции в прессе и в литературе.
Насколько макиявеллиевским был расчет Густава, когда он на европейской сцене срывал аплодисменты за свое свободомыслие, между тем как в действительности усиливал свой контроль над формированием общественного мнения? Ответить на этот вопрос чрезвычайно трудно, так как нельзя сказать, насколько Густав сам осознавал, что творил. В обоих упомянутых здесь случаях он усилил текст сравнительно с первоначальным содержанием черновика, из чего можно заключить, что он продумал свои положения. Но, с другой стороны, это усиление могло произойти под влиянием состоявшегося в совете 18 апреля обсуждения, особенно же весомого выступления Хёпкена против слишком далеко идущей свободы печати. Основополагающая идеологическая установка Густава была благожелательной к свободе печати, и у него не было надобности бравировать перед Вольтером своим сочинением, если бы он не намеревался использовать основные принципы Мерсье и Мирабо. Однако последовательность и теперь не была его сильной стороной, и воспоминания об обменах ядовитыми мнениями на последнем риксдаге эры свобод наверняка подрывали принципы Густава. По европейским же меркам даже и новое шведское постановление о свободе печати отличалось просвещенностью и свободомыслием.