Конституционный вопрос висел в воздухе, потому что Густав видел общей целью государственный строй Густава II Адольфа. Пока же куда важнее была конкретная отработка плана переворота. Здесь тоже имелось очевидное расхождение между королем и Спренгтпортеном в оценке тактики. Густав хотел оставить Спренгтпортена в Стокгольме, чтобы его брат Ёран Магнус и Тролле начали революцию в Финляндии, но сами решающие события произошли бы в столице. Спренгтпортен, со своей стороны, с величайшим тщанием инструктировал в Стокгольме верных офицеров, но хотел, чтобы король и стокгольмский гарнизон как можно дольше играли пассивную роль, между тем как сам он руководил бы развитием событий. То был Спренгтпортен, проводивший в жизнь свой план, но как бы то ни было, поручение, данное ему секретным комитетом, прекратило все дискуссии. Впоследствии Спренгтпортен утверждал, что Густав пытался уйти от ответственности за переворот, искаженным почерком подписывая документ о его полномочиях. Сказанное могло быть типичным для Спренгтпортена проявлением подозрительности, поскольку почерк Густава всегда был «косматым» и своеобразным, когда он писал в возбужденном состоянии. Он сопроводил мандат о полномочиях собственноручной запиской, которой вкладывал в руки Спренгтпортена «тайну моей жизни»; правда, он просил, чтобы записка была уничтожена, но она показывает его доверие к адресату в минуту расставания. Спренгтпортен же обманул доверие, не уничтожив записку.

Теперь план, по которому неумолимо развивались события, все более искажался. В Кристианстаде Толль быстро убедился в поддержке самого влиятельного в гарнизоне человека — капитана Абрахама Хешшкиуса, а принц Карл отправился в Сконе, готовый вмешаться, когда настанет время. Спренгтпортен же замешкался, сначала из-за противного ветра, потом из-за осложнений с гражданскими и военными властями. Король Густав с возрастающей нервозностью ждал известий из Финляндии. Единственным из далеко уехавших заговорщиков, с которым Густав мог общаться, не привлекая внимания, был герцог Карл. 15 августа Густав писал ему, что противный ветер, прекратившийся лишь вчера, помешал ему получить новости от «вы знаете, кого», и лишь сегодня он получил известия от «того» в «стиле оракула или сфинкса», и надо быть Эдипом, чтобы их верно истолковать. Все, что он понял, было то, что «опера» должна начаться «11-го, 12-го или 13-го, то есть позавчера, и это скорее произошло тогда, а не раньше, так как ветер был благоприятный, и в таком случае сообщения придут завтра или послезавтра. Я от всего сердца надеюсь, что Ваши актеры не были нетерпеливее моих, начиная спектакль. Рассчитываю, что Ваш театр откроется во вторник или в среду, ибо если он согласно первой схеме открылся 12-го, мы здесь окажемся в большом затруднении, но и в таком случае у нас надежная партия и добрые возможности. Начинайте же спектакль в среду 19-го числа этого месяца, мой дорогой брат; уверяю Вас, что мы здесь будем аплодировать изо всех сил».

Но сцена в Кристианстаде в соответствии с первоначальным планом открылась 12 августа. Хелликиус уговорил гарнизон поднять мятеж, и пока успех был полным. Однако в решающем пункте бунтовщикам на редкость не повезло. Один из руководителей колпаков губернатор Стокгольма Рюдбек проезжал Кристианстад через несколько часов после того, как состоялся переворот, получил известие о происшедшем и поспешил домой, в Стокгольм, чтобы предупредить власть имущих. Он прибыл в Стокгольм вечером 16-го — в тот же день, когда Спренгтпортен овладел Свеаборгом. Назавтра были срочно собраны секретный комитет и риксрод, и колпаки приготовились к борьбе. Курьер от герцога Карла прибыл 17-го с известием о революции в Кристианстаде, но совет не отважился оставить за Карлом командование в Сконе, не назначив одного из своих — государственного советника Функа — его преемником. Другой руководящий колпак, государственный советник Каллинг, должен был принять командование стокгольмским гарнизоном, который было решено усилить солдатами из Упландского и Сёдерманландского полков. Предлагалось, чтобы Густав остался в Стокгольме и вызвал туда своих братьев. Заслуживают доверия подтвержденные несколькими авторитетными людьми сведения о том, что совет намеревался посадить короля Густава под арест, едва только станет наверняка ясно, что военная ситуация в Стокгольме под контролем и что король узнал о плане 18 августа.

18 августа во вторник пришло известие о том, что Спренгтпортен овладел Свеаборгом, но ни оттуда, ни из Сконе роялисты в Стокгольме не могли получить помощь раньше, чем через несколько дней. Густав должен был действовать сам, причем быстро, пока не захлопнулась ловушка. Несмотря на бодрые слова, высказанные 15-го в письме к герцогу Карлу, он, судя по всему, сомневался до последнего. Но вместе с доверенным человеком Спренгтпортена майором Сальса он решился на неизбежное и развал лихорадочную деятельность. Последние ночи он ездил верхом с кавалерией патрулировавших улицы горожан и покорял их своим обаянием. Он тревожился за своих друзей и сторонников и за себя самого.

Утром 18-го он написал герцогу Карлу письмо, которое представляет собой мозаику двусмысленностей. Дорогой брат легко поймет его чувства при получении известий, с которыми прибыл курьер лейтенант Больтенстерн, о положении в Сконе и особенно о сильных, умных и здоровых мерах, которые были приняты Карлом и за которые Густав будет ему вечно благодарен. Привыкший читать в сердце брата, Карл может легко понять, как страдает Густав в эти дни, когда отечество и столь нежно любимый брат находятся в столь тяжелом положении. Густав выражал надежду, что с помощью Божией и при том мужестве, которое Карл выказал перед глазами всей Европы, скоро вновь восстановится спокойствие и Густав вновь увидит брата в Стокгольме счастливым и безмятежным, чтобы обнять его и высказать уверения в своей дружбе и преданности. В дополнении к письму Густав сообщил, что Карл вскоре получит деньги, выделенные Статс-конторой, и что вестник передаст ему все на словах. Государственный советник Функ должен быть отправлен в Сконе, чтобы под началом Карла принять командование войсками. Это письмо должно было читаться на фоне другого официального письма, которое Густав подписал днем раньше «в помещении совета» и в котором он приказывал Карлу в целях его собственной безопасности выехать в Стокгольм, передав командование Функу.

Позднее в тот же день 18 августа Густав беседовал с Вержанном и просил его передать благодарность королю Людовику за выказанную им дружбу. Густав выражал надежду, что следующий день окажется достойным этой дружбы, но если он, Густав, погибнет, то он просит, чтобы дружба короля Людовика распространилась и на тех, кто его, Густава, переживет, особенно на герцога Карла, явившего собой блестящий пример мужества и преданности, а также на тех их сторонников, которые пожертвовали всем ради короля и отечества.

Вечером Густав посетил в опере репетицию «Фетиды и Лелея». Затем он дал ужин и потом до трех часов ночи ездил с горожанами верхом по городским улицам. После нескольких часов отдыха он в 6 часов был у причастия, которое принял от придворного обер-проповедника Врангеля. Густав был готов к своей рискованной и великой игре.

Это на самом деле была не та ситуация, о которой он мечтал. 23 ноября 1768 года, когда Густав набрасывал план переворота, он целиком строился на эффекте внезапности: члены совета должны были быть один за другим арестованы ночью, а когда забрезжит утро, должен был выехать герольд и объявить о происшедшем. 19 августа 1772 года колпаки в совете и в сословиях знали о том, что разразилась революция, и успели принять определенные ответные меры. Люди, способные дать Густаву советы и оказать поддержку, находились в других местах: Спренгтпортен в Финляндии, а герцог Карл в Сконе. Даже майор Сальса был не в счет, так как его свалила с ног подагра. Густав должен был взять на себя всю инициативу и своим телом закрыть брешь. В 1768 году он подчеркивал, что насилия и кровопролития надо избежать. Сейчас же казалось, что начало вооруженного столкновения — лишь вопрос дней. Тонкие нервы Густава были подвергнуты суровому испытанию.