В добавлении к письму Густав просил Карла не показывать ничего такого, что могло бы навести народ на мысль, что он, Густав, таков, как о нем сначала думали при кончине прежнего короля. Это должно было остаться вечной тайной Густава и Карла, и никто не должен был обнаружить, что Густав когда-либо об этом знал. Что бы ни означали эти загадочные строки, ясно, что доверие между братьями еще более укрепилось, и это подтверждается письмом Густава к Нильсу Бьельке, в котором высоко оценивается достойное восхищения поведение Карла и говорится о том, что Густав никогда не забудет, чем обязан брату. В письме к Карлу от 17 марта Густав обращается к нему как к своему возможному наследнику, обещающему стать «добрым и великим королем».

Судя по развитию ситуации, кончина Адольфа Фредрика последовала именно в тот момент, когда у его сына-преемника оказывались политические преимущества, которых он в ином случае лишился бы и которые стали решающими для его будущего правления. Дело было в том, что Людовик XV взял управление страной в собственные руки, и в том, что он высоко ценил своего молодого гостя. Король единственного в северной Европе государства, союзного тогда с Францией, но колебавшегося в сомнениях между блоками держав, находился теперь в Париже, и этот король не только имел успех при дворе и в общественной жизни, но и оказался разумным и способным политиком, к тому же очень хорошо настроенным по отношению к Франции. Постигшее его семейное горе, кажется, пробудило в Людовике сочувствие, еще более сблизившее обоих монархов. «Дружеское расположение ко мне короля Франции явственно обнаружилось с этим печальным событием, — писал Густав 10 марта Карлу. — Нечего добавить ко всему тому, что он проявил по отношению ко мне в это ужасное время. Я отплачу ему за эту большую поддержку». В трехстороннем альянсе с бурбонскими державами, Францией и Испанией, Густав сможет спасти Швецию от русского ига и восстановить в государстве порядок и спокойствие. Как подтверждение этому пришло обещание о выплате задержанных субсидий, и это было личным триумфом Густава.

Отъезд домой откладывался из-за болезни Фредрика Адольфа до 25 марта, когда братья покинули Париж. Густав проехал через Брюссель и Брауншвейг до Берлина, где согласно первоначальным планам путешествия должен был познакомиться со своим дядей, Фридрихом II Прусским. Визит оказался сравнительно коротким: неделя в Берлине и Потсдаме и три дня у принца Генриха в Рейнсберге. Фридрих Великий дружелюбно принял племянника и в науку ему назначил смотр гарнизона в Потсдаме. Он проявил, по выражению Густава, «интерес к моему личному успеху». Конкретные политические советы, кажется, содержали призывы к осмотрительности и к дружбе с Россией. После Семилетней войны Фридрих принадлежал к периферии русской союзной системы, и первоначальным намерением Густава в общении с ним должно было стать обеспечение его нейтралитета. Позднее Густав писал Софии Альбертине, что «дядя выгладит весьма благородно», приблизительно как покойный граф Тессин, но перед Лувисой Ульрикой Густаву не удалось создать какого-то впечатления более тесного контакта. Он расхваливал Сан-Суси и Новый дворец, но дальше этого его энтузиазм не пошел.

7 мая он был в Штральзунде на собственной земле, а 18-го сошел на берег в Карльскруне. 30 мая Густав достиг Стокгольма. Новый риксдаг, которому вот-вот предстояло собраться, должен был подвергнуть тяжелому испытанию политические способности Густава.

Его большим активом являлось сознание поддержки Франции, гарантированной самим королем Людовиком. Но это был вексель на будущее, не имевший особенно большого значения на риксдаге сословий. Новый французский посол в Стокгольме Вержанн был выдающимся дипломатом, и в Париже Густав, узнав о его назначении, воодушевился. Но Вержанн, прибывший в Стокгольм спустя неделю после Густава, не был обеспечен денежными средствами, которые бы могли хоть как-то уравновесить то, что Россия и Великобритания вложили в избирательную кампанию. Во всем существенном Густаву приходилось рассчитывать на себя самого.

Он больше не полагался на партию шляп и особенно на Ферсена, свое искреннее мнение о котором он высказал Людовику XV. Но Густав не мог без борьбы позволить поддерживавшим колпаков державам скупить большинство в риксдаге и потому в надежде на будущие субсидии старался помогать шляпам, кредитуя их из собственных ограниченных средств. В письме к герцогу Карлу, написанном после прибытия Вержанна, Густав выразил свои чувства относительно «мерзких особ в той или другой партии», необузданная алчность которых подталкивает к гибели это несчастное королевство. Нехватка денег вынуждала Густава прибегнуть к последнему выходу, имевшемуся в его распоряжении и в сущности более всего соответствовавшему его чести и склонностям, — а именно, к попытке создать «композицию» партий, которая сгладила бы наиболее острые противоречия. Прежде этого сделать не удалось, потому что тогда плохо взялись за дело, да и времена с тех пор изменились. Поэтому с согласия совета Густав взял на себя инициативу переговоров: в 7 часов на следующий вечер по два руководящих представителя каждой партии должны встретиться у короля и в его присутствии выдвинуть свои условия; предложения и ответы будут фиксироваться в письменном виде. Густав попросил Карла приехать и присутствовать на этой встрече. «Они посовестятся не выполнить обещаний, данных в присутствии двадцатипятилетнего короля, который будет править по крайней мере 30 лет, и его достойного брата и наследника престола». Изменив своим обещаниям, они навлекут на себя ненависть и вечную кару. В деле достижения согласия в отечестве Густав делал ставку на честь. Он явно надеялся на свое личное обаяние и силу убеждения.

При существующем положении дел идея попытки примирения не была особенно оригинальной. К этому призывал Густава Фридрих II Прусский; Вержанн тоже получил от французского кабинета инструкции предложить это как первую меру. Здесь в одном и том же предложении совпали основная заинтересованность Пруссии в спокойствии в Швеции, благодаря которой можно было бы сосредоточить внимание на Польше, и постоянно бедственное финансовое положение Франции. Карл Фредрик Шеффер как представитель сторонников Густава настаивал на том же. Было совершенно очевидно, что в интересы только что пришедшего к власти короля входило поставить себя над партиями и показать свою склонность к миру и согласию. Но вот чего никто не мог понять: политическая жизнь в Швеции стояла на пороге формирования новых структур по социальному принципу, которые не соответствовали традиционным партийным группировкам. Под довольно-таки расплывчатым фракционным раскладом колпаков теперь собирались силы, которые согласно новым радикальным идеям времени намеревались разрушить здание привилегий сословного общества и отнять у дворянства его руководящие как политические, так и социальные позиции. Это обеспечивало партийную борьбу взрывчатым веществом и одновременно затрудняло для дворянских лидеров колпаков возможность идти на компромиссы с противной стороной.

Встречались ведущие представители партий, но эти заседания ни к чему не привели после того, как выяснилось, что колпаки имеют влияние на три податные сословия, а шляпы на дворянство. Перед предстоящей коронацией Густава в оставшиеся месяцы 1771 года завязалась злобная партийная борьба за формулировки в королевском обязательстве, которое Густав должен был дать сословиям. Колпаки не хотели допустить повторения ситуации 1768 года, когда король Адольф Фредрик отрекся от престола, и вписали в королевское обязательство обещание «править непрерывно». Но бурю вызвало прежде всего предложение податных сословий внести в обязательство ограничение дворянских привилегий. Тем самым они намеревались затронуть преимущественное право дворян на занятие государственных должностей и их права в вопросе о землевладении. В ноябре 1771 года, когда конфликт достиг своего апогея, Густав попытался выступить посредником, лично обратившись к председателям и предложив провести общую дискуссию сословий под руководством короля. Это предложение было отклонено податными сословиями, а в Рыцарском доме прозвучало предложение о том, что дворянство должно выразить королю благодарность за его инициативу, но и это было незначительным большинством забаллотировано. В данной акции часть шляп была заодно с колпаками.