Он стал одним из немногих военных героев Швеции в коалиционной войне против Пруссии и вошел в Рыцарский дом, обретя ореол, который это вступление обеспечивало. К тому же он был известен как отличный стрелок из пистолета и грозный дуэлянт, почему и ссориться с ним было вредно для здоровья. Он был вспыльчив, подозрителен и энергичен — то есть обладал качествами, важными для политической партийной деятельности и осуществления переворота. К тому же он страдал телесным недугом, вызванным полученной в померанскую войну раной; с течением лет недуг этот становился все заметнее, как это следует из медицинского свидетельства, выданного в 1781 году. Рана и вызванная ею операция стали причиной судорог, нарушений сердечной деятельности и болей, которые, по-видимому, были постоянными и со временем подточили физические силы. Спренгтпортен не был оптимистом и меланхолично смотрел на вещи. Это в определенном смысле делало его идеальным партнером Густава III в делах военной конспирации, но, кажется, Спренгтпортену трудно было решить для себя, стоит ли ему полагаться на людей или нет. Вероятно, из-за этой подозрительности его часть государственного переворота была проведена лишь наполовину успешно.

Якоб Магнус Спренгтпортен заставил всерьез считаться с собой, когда обрел руководящую роль в клубе «Шведская почва», образовавшемся спонтанно после роспуска клуба шляп как своего рода реакция, направленная против иностранного влияния. Трудно найти надежные источники, освещающие первые контакты Спренгтпортена с королем Густавом, но уже в начале 1772 года он, очевидно, влиял на тактические планы короля, направленные против податных сословий. В мае взаимопонимание стало столь глубоким, что Спренгтпортен разработал подробный план переворота, который через Карла Фредрика Шеффера был представлен королю, а тот поделился им с Вержанном и, стало быть, с французским двором.

План во всем нес на себе отпечаток личности Спренгтпортена: себя и только себя самого считал он движущей силой событий. Переворот должен был начаться в Финляндии, где надежным оплотом был собственный полк Спренгтпортена — нюландские драгуны, а первое действие должно было заключаться в том, что гарнизон Свеаборга, самая крупная сосредоточенная в одном месте военная часть, взбунтуется против риксрода. Затем экспедиционные силы будут перевезены морем в Стокгольм и овладеют столицей при помощи офицеров стокгольмского гарнизона, с которыми заранее будет достигнута договоренность; при этом во главе революции встанет король Густав. Сам Спренгтпортен должен был развернуть мятеж в Финляндии при помощи своего брата Ёрана Магнуса, служившего инструктором нюландских драгун, и, согласно более позднему плану, при помощи командира свеаборгской эскадры галерного флота Хенрика аф Тролле.

Однако разработка плана осложнилась тем, что в круг заговорщиков проник еще один конспиратор. То был 29-летний лесничий Юхан Кристофер Толль, до сих пор почти неизвестный член партии шляп. Он должен был стать старшим лесничим в лене Кристианстад, но его полномочия были аннулированы риксродом колпаков. Он посетил Спренгтпортена и сумел, после того как подвергся серьезной опасности стреляться с ним на дуэли, сделать так, что его приняли как заслуживающего доверия единомышленника. Возможно, Толль, в своем известии о революции передавший этот эпизод, внес в него что-то вымышленное, но описанная им ситуация выглядит правдоподобно. В своем первоначальном плане действий, который целиком строился на революции в Финляндии, Спренгтпортен не мог отвести Толлю какой-то особой роли. Если Толль оказывал на Спренгтпортена давление, то у последнего имелся выбор между двумя возможностями: либо исключить Толля из планов, либо же дать ему какое-то задание. Спренгтпортен выбрал второе и использовал знание Толлем местности и людей, поручив ему подстрекать к бунту кристианстадский гарнизон, а по дороге туда произвести рекогносцировку в Карльскруне как гавани, где, возможно, будет высажен десант. Главная роль в Сконе отводилась между тем герцогу Карлу, которому предстояло проводить там маневры и после начала революции привести в движение войска.

В новом расширенном плане имелась решающая слабость: он предусматривал синхронность действий, что было практически неосуществимо при возможностях сообщения и связи того времени. Революция должна была начаться в Сконе, а не Финляндии, и ее успех зависел от того, овладеют ли финские повстанческие силы Стокгольмом и защитят ли особу короля. Поэтому Толль и герцог Карл получили такое расписание, которое могло изначально обеспечить неспешность действий. Согласно принятому плану, революции в Свеаборге и Кристианстаде должны были начаться с промежутком в восемь дней — 4 и 12 августа. Это была программа для Толля и принца Карла, так как Спренгтпортен был готов отправиться в Финляндию, что и сделал 27 июля. Согласно более поздним словам Спренгтпортена, он сохранял за собой право изменить дату революции в Кристианстаде с учетом развития событий в Финляндии (что было практически невыполнимо) — возможно, не из-за требуемого на поездку времени, но из-за настроений в кристианстадском гарнизоне. Предпосылкой этой оговорки было, вероятно, то, что Спренгтпортен полагался лишь на свои собственные действия, а уж потом на провидение. Вероятно, заговорщики восприняли как перст судьбы то обстоятельство, что секретный комитет поручил Спренгтпортену ехать в Финляндию для сбора сведений о возможном недовольстве в народе на недостаток соли. Но они не знали того, что колпаки после 16 июля благодаря хорошо поставленному почтовому» шпионажу англичан знали о плане революции в его первоначальном виде, поскольку англичане перехватили депеши Вержанна парижскому кабинету. Однако руководство колпаков считало план революции с исходным пунктом в Свеаборге неосуществимым — что было весьма резонно — и сосредоточились на том, чтобы удалить Спренгтпортена из Стокгольма, отправив его подальше от короля. За Спренгтпортеном следовали шпионы и предупреждения надежным колпакам в Финляндии. В Петербурге и Берлине план переворота по версии Спренгтпортена считали настолько глупым, что не находили нужным принимать специальные меры.

Король 23 июля восторженно писал Карлу Фредрику Шефферу, что поручение секретного комитета Спренгтпортену было то же самое, что пустить козла в огород. План начал осуществляться. Никто не рассчитывал на то, что неведомый никому Толль превзойдет всех прочих конспираторов в знании людей и энергичности, и это нарушит синхронность действий.

Собственные мысли и реакции Густава лишь спорадически мелькают в современных событиям письмах. То, что было высказано после государственного переворота им самим и другими, несет на себе отпечаток позднейшего осмысления и должно приниматься во внимание с большими оговорками. Современные событиям письма выдают естественную нервозность и сомнения Густава.

Один сдерживающий фактор устранился в начале ноября 1771 года, когда Лувиса Ульрика уехала в Берлин, сопровождаемая Софией Альбертиной, чтобы довольно долго пробыть у своего брата Фридриха II и всей прусской королевской семьи. Таким образом была исключена прямая связь с враждебной коалицией, которую так или иначе осуществляла вдовствующая королева, и теперь не могло быть никакого сомнения в том, что Густав самостоятельно представлял политику шведского двора. Тем не менее ситуация была запутанной, ведь приходилось считаться с остатками партии шляп, Вержанном, Спренгтпортеном и его сотрудниками и версальским двором как представляющими различные оценки положения и взгляды на будущее. Густав должен был сам принять наиболее важные решения, колеблясь между разными побуждениями.

Он полагался на Спренгтпортена. 24 марта он писал одному из своих довереннейших людей, придворному чтецу Бейлону, о «la personne en question»[22]: «Вы знаете мое доброе отношение к нему и то доверие, которое я питаю к его светлым идеям, и то усердие, которое он проявляет в добрых делах, и вам достаточно известно, что несмотря на небольшие разногласия между нами… он, без сомнения, объяснит мне все происходящее, в котором я начинаю кое-чего не понимать, и, возможно, он вселит в меня уверенность относительно последствий, которых я опасаюсь». Разногласия касались прежде всего государственного строя, который будет введен после революции, поскольку Спренгтпортен хотел ввести конституционную монархию по английской модели с двухпалатным риксдагом, в то время как Карл Фредрик Шеффер, Вержанн и французский двор поддерживали идею королевского единовластия. Густав колебался. 2 апреля он писал Шефферу о том, как важно дать королевское обязательство и как опасно совершить клятвопреступление. По сведениям Вержанна, 9 июля Густав сомневался, нарушать ли свое заявление о том, что он желает править свободным народом. Вержанн подозревал, что король боялся покушения, в случае если пренебрежет сословиями. Если так, то спустя 20 лет обнаружится, что опасения не были беспочвенными.