После этого письма переписка надолго прервалась. Но у короля Густава были трудности и с другими членами семьи. Герцоги не умели распоряжаться своими финансами, и в конце 1774 года Густаву пришлось договориться с братьями о том, что он будет заведовать их финансами, а взамен урегулирует их долги. Выплаты герцогам шли вразрез с принятой риксродом программой экономии, и Хёпкен особенно сильно возражал против них. Вероятно, осознание того, что у обоих возможных наследников престола недостает чувства ответственности, способствовало тому, что Густав подумывал о необходимости передачи трона собственному потомству. Французский двор со своей стороны поощрял его к этому, поскольку Швеция, несмотря на все субсидии, оставалась ненадежным партнером, покуда стабильность нового режима зависела исключительно от личности короля.
Оставалась самая, может быть, большая трудность: наладить такие отношения с Софией Магдаленой, чтобы стала возможной интимная жизнь с нею. В этих делах Густав, судя по всему, опыта не имел, за исключением единовременного сексуального урока в Гётеборге в 1765 году и кратких отношений с Шарлоттой Дю Риез, которую он убедил в том, что брак остудил его чувства. О поразительном равнодушии Густава к женщинам свидетельствуют его собственные суждения и отзывы других людей; застенчивая и совершенно неопытная королева менее всего годилась на роль женщины, способной его разжечь. Если при этом учесть гордость Густава и его неровный нрав, шансы на успех были очень малы.
В этой связи стоит упомянуть о ходивших в 1780-е годы слухах, согласно которым у Густава были гомосексуальные наклонности. Однако, невзирая на то, насколько широкое распространение это мнение может иметь в наши дни, надо раз и навсегда заявить, что в обширных известных на сегодня материалах источников не содержится ничего, подтверждающего такое предположение. Слух возник после итальянского путешествия Густава, когда поговаривали, что молодые дворяне из его свиты испытали на себе влияние скверных венецианских нравов, а королевский фаворитизм и аффектированная манера Густава держаться, вполне естественно, способствовали тому, что слух этот распространился и на него. Примем во внимание, что это время было периодом частых скандальных слухов, в которых с удовольствием обсуждались сексуальные отношения и разлады, а также то, что злобная политическая оппозиция в последние годы правления Густава была склонна хвататься за любые подворачивавшиеся под руку агитационные булыжники. Однако дело не зашло дальше туманных намеков — например, напоминания в 1789 году о «Магнусе Смеке», вызвавшем негодование здравомыслящих оппозиционеров. Из такого материала нельзя ничего построить. Вероятно, мы никогда не узнаем, какой была сугубо личная жизнь Густава III; он охотно окружал себя красивыми молодыми людьми. Гомосексуализм присутствовал в прусской королевской семье, но ничто не указывает на то, что Густав в сколько-нибудь выраженной степени унаследовал именно эту черту. Мы вынуждены придерживаться того, что он сам говорил или писал о своих мыслях и чувствах, а таких высказываний очень и очень много.
Что до примирения с Софией Магдаленой и зачатия престолонаследника, то это, кажется, является наиболее документированным альковным эпизодом в долгой истории королевской Швеции. Причиной тому были скандальные слухи, распространившиеся на эту тему, и особенность всей ситуации, заключавшей в себе достижение конечной цели девятилетнего супружества.
Человеком, взявшим на себя посредничество в налаживании отношений между царствующими супругами, был гофшталмейстер Адольф Фредрик Мунк, имевший превосходные знакомства в окружении королевы, так как состоял в любовной связи с одной из прислуживавших ей камер-фрау. Он сам принадлежал к числу более молодых любимцев Густава, был политически связан с Ю. К. Толлем и сыграл определенную роль во время революции 1772 года, но в остальном не выделялся ни особыми талантами, ни умом. Возможно, именно из-за недостатка находчивости он стал играть ту роль, которую играл и которая известна из подробного и неприукрашенного известия, им составленного. Летом 1775 года Густав письменно искал контакта с Софией Магдаленой и получил от нее очень любезный ответ: портрет в его постель с запиской. После пребывания Густава на Лукабрунн — Густав вообще-то не переносил курортов, но теперь возможно, ощутил потребность в укрепляющем лечении — он в Дроттнингхольме встретился с королевой. Там Мунк должен был стать советчиком в вопросах секса и наставником в спальне, дабы совокупление состоялось. Вышло удачно; благодарность королевской четы была безгранична и нашла свое выражение в ценных подарках.
Густаву оставалось известить мать о происшедшем, а это было непросто. В письме из Грипсхольма от 5 сентября он витиеватым слогом сообщил, что у королевы были месячные, и это развеяло надежды, которые они питали, причем со значительным на то основанием, что королева будет находиться в совершенно ином состоянии, нежели находится. Он просил свою дорогую мамочку извинить его за «ce gallimatias» (чепуха), но всегда трудно признавать, что изменил принципам, даже когда предпочел их наилучшим. Густав сожалел, что хранил эту тайну, но он надеялся, что расскажет об этом с приближением родов. На это Лувиса Ульрика со снисходительным смирением отвечала на следующий день: она уже многое знала из «le bruit public»[24], и заверяла Густава, что ему не следует сомневаться в ее чувствах относительно всего, что может служить его и королевства благу. Внешне идиллия была полной.
Небезынтересно, что этой альковной политике ход был дан тогда, когда, по слухам, забеременела герцогиня Хедвиг Элисабет Шарлотта. 24 сентября Густав сообщил матери о том, что он распорядился сделать для крестин ребенка своего брата, и, в частности, высказался относительно имени, если родится мальчик: его надо назвать Карлом; это же имя, как думал Густав, хочет дать и брат. А поскольку сам Густав начал сомневаться в своем желании иметь детей, такое имя было бы, наверно, хорошо для «la chronologie»[25]. Карл уже произвел на свет двух побочных Карлов (сыновей Аугусты Лёвенъельм), и будет только справедливо, если он получит одного Карла в законном браке. По-видимому, появление мальчика по имени Густав не предполагалось.
Беременность герцогини оказалась неудачной, и семья возвратилась к бездетному состоянию. Неизвестно, что Густав делал в этом отношении в 1776 и 1777 годах, но перед риксдагом 1778 года в королевской семье ожидалось рождение ребенка. В феврале этого года появились слухи о предстоящей сессии риксдага, и в это время, должно быть, был зачат будущий наследник престола. О беременности королевы официально было объявлено в феврале.
Тогда Лувиса Ульрика фатальным образом вмешалась в ход событий. Оба герцога как-то прошлой осенью насплетничали ей, что Мунк в необычное время суток выходил из апартаментов королевы и входил в них, и это означает, что он был ее любовником. У Мунка была постоянная связь с камер-фрау мадемуазель Рамстрём, родившей ему троих детей, и это легко объясняло его передвижения. Но герцоги, которые уже в 1775 году ощутили угрозу возможности для себя унаследовать престол, не преминули придать своей сплетне дурной смысл. Теперь, когда королева ждала ребенка, Лувиса Ульрика увидела свой шанс на реванш по отношению к Густаву, одновременно защищая интересы младших сыновей. Она заставила герцога Карла учинить Мунку допрос. Карл, который, по-видимому, на самом деле не верил в достоверность собственной сплетни, легко взялся выполнить это задание, вероятно, надеясь таким образом заглушить скандал, прежде чем он выйдет за пределы семейного круга. Но Мунк отправился к королю и поведал о случившемся. Карл выдал мать как зачинщика этой акции; это подтверждается дневником герцогини. Бурное столкновение Густава и Лувисы Ульрики, обоих истеричных волевых представителей семьи, состоялось 19 марта. И семейный скандал стал частью государственной политики.