Нас пропустили через обитые железом двери, и я с замиранием сердца шагнула в полутемный коридор, по бокам которого тянулись решетки. Где-то капала вода, издалека доносились стоны, пахло прелой соломой, нечистым телом и кровью.

— Где мой муж, Дитер фон Мейердорф? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.

— Пожалуйте, сюда, Ваше Сиятельство, не споткнитесь, — стражник поднял повыше керосиновую лампу и повел дальше по коридору. Я с беспокойством поглядывала по сторонам, боясь увидеть дыбу или дорожки крови, текущие из-под решеток, но полумрак скрадывал очертания предметов, и я видела только дрожащие тени.

— Не волнуйтесь, Ваше Сиятельство, — словно читая мои мысли, продолжил стражник, — камера пыток дальше, а у палача… то есть, знамо дело, господина дознавателя, не бледнейте так, сейчас обеденный перерыв.

Он говорил об этом так буднично, словно речь шла о каком-нибудь менеджере среднего звена или о государственном служащем. Впрочем, палач и есть человек на службе у короля, даже должность носит звучную — «дознаватель»!

— А Дитера… — мой голос дрогнул, и я поправилась, — то есть, Его Сиятельство герцога уже допрашивали?

— Допрашивали, фрау, — хмыкнул стражник, и я вздрогнула, увидев разлившееся по его лицу самодовольство, но стражник тут же стер улыбку и поспешно добавил: — В пределах допустимого, как полагается по чину и титулу. Вы уж в обмороки тут не падайте, очень уж долго шли, а у меня поясницу с утра прихватило, вы хоть и тростиночка, а как понесу? Надорвусь и до пенсии не выслужусь. Вы лучше носик свой надушенным платочком закройте, — посоветовал он, — чтобы, значит, неблагородное амбре вас не смутило, хе-хе. А вот и пришли!

Я замерла, прижимая кулак к взволнованно вздымающейся груди. Камера ничем не отличалась от прочих и внутри царила та же темень и тишина, разбавляемая только тихими шорохами.

— Дитер? — позвала я, не узнавая собственного охрипшего голоса.

Шорохи стихли. Тишина звенела, забивая уши плотной ватой. Рядом тяжело дышал стражник, свет от лампы плясал на осклизлых камнях.

— Дитер! — попробовала я снова.

На этот раз в полумраке промелькнуло отчетливое движение и знакомый голос осторожно спросил:

— Мэрион?

Показалось, мое бедное сердце сейчас оторвется и вылетит из груди, настолько оно затрепетало, будто птичка билась о прутья своей клетки. Полуобернувшись к стражнику, я попросила срывающимся голосом:

— Вы можете оставить нас одних?

— Сожалею, Ваше Сиятельство, — кашлянул тот в кулак. — Этого никак не велено.

— Да как же! — вспыхнула я. — Это ведь муж мой!

— А еще подозреваемый в убийстве Его Благородия посла кентарийского, чтоб его псы разорвали, — хмыкнул стражник и поправился: — Это я про покойного осла… то есть, посла, Ваше Сиятельство, не подумайте чего. По мне, пусть Его сиятельство хоть весь кентарийский род переведет, и горя мало.

— Ты говори, да не заговаривайся, болван! — за решеткой по стене поднялась черная тень, и голос Дитера окреп. — Не то и на тебя покушение повесят!

— Упаси Дева Пречистая! — стражник отступил и суеверно поплевал через плечо. — Вы бы так не шутили, Ваше Сиятельство. Вот я вам и супругу привел, за что ж на меня напраслину возводить?

— Привел так и ступай!

— А этого не можно, — упрямо качнул головою стражник. — Вдруг вы, не в обиду будет сказано, на Их Величества сговор замыслите или еще чего похуже? Велено проследить.

— Отойди тогда хоть в сторону, — в сердцах проговорил Дитер, приближаясь к решетке. — Не бойся, не сбегу.

— Куда вам бежать, — проворчал стражник, потоптался, но отошел.

— Еще дальше, — попросила и я, махнув рукой в сторону.

Стражник раздул ноздри, ругнулся через губу, но отошел еще. Теперь помещение озарял только дрожащий отблеск лампы, но этого было достаточно, чтобы я увидела, как из темноты вынырнуло любимое лицо. Приникнув лбом к решетке, Дитер выдохнул:

— Мэрион…

— Дитер! — я бросилась к нему. — Жив!

И остановилась, задохнувшись от накатившей боли, в глазах защипало от слез. На лице Дитера, закрывая глаза, чернела плотная повязка, сквозь хлопковую рубашку на плечах и спине проступали темные полосы подсохшей крови.

— Господи, — простонала я, — что они с тобой сделали…

И закусила губу, ощутив, как щеки обожгло слезами. Генерал повернул лицо, звякнули кандалы на руках, и он хрипло попросил:

— Подойди, пичужка… не вижу…

Я робко подошла, протянула дрожащие пальцы и погладила генерала по колючей щеке, едва задевая тугую повязку. Дитер выдохнул, и суровые складки возле рта и между бровями разгладились.

— Это ты, — сказал он. — Наконец-то. Я так беспокоился о тебе…

— Почему? — глотая слезы, спросила я.

— Не для ушей этого болвана будет сказано, но Их Величества способны если не на все, то на многое, — он дернул головой, склонив ее немного набок, точно умный пес, и сказал куда-то в пустоту: — Все вижу! Отвернулся, зараза!

Я вздрогнула и тоже обернулась через плечо. Стражник что-то бурчал, переминаясь с ноги на ногу, и косился на нас неодобрительно.

— Ты правда видишь? — робко спросила я.

— Нет, — усмехнулся Дитер. — Слишком плотная повязка, еще и поверх очков. И как видишь, сковали руки. Всего лишь меры предосторожности.

Он дернул плечом, и кандалы забрякали. Я тронула пальцами рубашку, ощутив ссохшуюся кровавую корку.

— Они тебя били…

— Допрашивали, Мэрион… Ерунда!

— Какая же ерунда! — я задохнулась от жалости и злости к этим мучителям. — У тебя вся спина в крови!

— Я мальчик с мельницы. Это не первые мои плети.

— Они пытают невиновного!

— Моего происхождения вполне достаточно, чтобы обвинять в убийстве посла, — сухо ответил Дитер, и мое сердце снова сжалось от боли. Сколько пришлось пережить ему? Тяжелое детство, ненависть отца, смерть матери, презрение окружающих только потому, что он отличался от всех остальных. Страх, вечный страх и неприятие! Даже от меня…

Я покраснела, и в этот момент порадовалась, что Дитер не видит моего лица.

— Посол действительно окаменел?

— Действительно, — с горечью подтвердил Дитер. — Сомнений быть не может. Окаменение проходило достаточно медленно, и под каменной оболочкой нашли еще целые внутренности. Мне рассказал палач, все-таки в какой-то степени мы были сослуживцами.

Дитер нервно усмехнулся, и я закусила губу.

— Но как? — прошептала я. — Это ведь не ты! Ты не мог!

— Конечно, пичужка! — Дитер выпрямился и гордо приподнял подбородок. — Я солдат, а не убийца, и поражаю врага на поле боя, глядя в глаза, а не подло из-за спины. К тому же, я слишком хорошо знаю, чем грозит это Фессалии.

— Войной, — слабо проговорила я.

— Да, — просто и коротко ответил Дитер, и от этого ответа мои колени снова задрожали от слабости. — Война сейчас не нужна ни мне, ни Максу. Мы еще не отошли от последних кампаний в пустынях Канто. Провоцировать соседей — это идти на верные потери, а то и смерть…

— Тогда кому это может быть выгодно? — шепнула я, и умолкла. В памяти всплыло услышанное недавно: «Фессалия быть земля Кентарии, а вы — вождь два страны! Очшен много! Очшен богато!»

— Молчи! — прошипел Дитер и дернулся, кандалы тревожно зазвенели. — Любое слово может сыграть против тебя, Мэрион. Не хочу, чтобы ты сидела в соседней камере, среди пауков и крыс. И еще, — тут он нервно усмехнулся и понизил голос. — Я думал все время, пока дознаватель писал протокол допроса. Я бы обязательно догадался про вино, — он качнул головой, — и никогда бы не стал его пить… Я бы вернул его тому, кто подал, Мэрион! Я бы вернул бокал!

Я зажмурилась и закусила губу, привычно затеребив кулон, который теперь тревожно пульсировал и колол жаром. Отчаяние рвалось из груди, а выхода не было. Конечно, все подстроила королева. Хотела ли она отравить самого Дитера? Или ее план был гораздо тоньше, гораздо коварнее? Что, если и Дитер, и я, да и сам несчастный посол были только разменными монетами в умелых руках интриганки? Если она знала, что ее подслушивают? Если она знала, что Дитер столь же хитер, как она сама, и ни за что не возьмет бокал из рук посла враждебной страны, подозревая, что вино может быть отравлено? Что он сделает тогда? Конечно, вернет бокал тому, кто его подал!