Запершись в покоях, он никуда не выходил и никого не хотел видеть. Второй этаж опустел и насквозь пропитался сладковатым дымом, слуги тенями шарахались по углам, а Ганс ругался сквозь зубы и призывал на генеральскую голову все возможные кары. Все чаще я видела его с ведром воды и тряпкой, Жюли караулила юношу у балюстрады, но не решалась попадаться на глаза. Не решалась попадаться и я, ощущая неосознанную вину за нынешнее состояние Его Сиятельства, завтракала и ужинала в полном одиночестве, к обеду второго дня не вытерпела и, улучив момент, проскользнула к запретной комнате. Дверь в нее была распахнута наполовину, и генерал оказался там.

Я видела, как он сидел вполоборота, откинувшись в кресле. Рядом на столе лежали уже знакомые мне письма, картины были снова завешены темным атласом, но высохшие розы заменены на свежие, а раскиданные книги аккуратно расставлены по полкам.

В глубокой задумчивости генерал затягивался дымом из длинной бамбуковой трубки с маленькой расписной чашечкой наверху, тягучий и сладкий туман клубился вокруг, в ажурной лампе то и дело вспыхивал огонек, его отражение мерцало в очках генерала, словно василиск подмигивал зловещим глазом. Но я знала, что он не видит меня. Дитер думал о чем-то своем. Может, вспоминал каждую из окаменевших жен, может, думал о матери, умершей от оспы, или о ненавистном отце.

— Дитер?.. — прошептала я и умолкла, выжидая.

Кто-то тронул меня за плечо. Я подпрыгнула и встретилась с осунувшимся лицом Ганса.

— Уйдите, — устало сказал адъютант, прижимая к груди наполненный водою таз. — Фрау, пожалуйста…

— Но…

— Он все равно не узнает вас, — перебил адъютант. — Когда Его Сиятельство курит опиум, с ним бесполезно разговаривать.

— Как же так! — выдохнула я. — Это недопустимо… так нельзя! Надо что-то делать!

— Вы сделали все, что могли, — мрачно ответил Ганс. — Позвольте мне самому разобраться, это не в первый раз.

Он оттеснил меня плечом и вошел, нечаянно обрызгав из таза, потом тщательно запер дверь. В этой схватке с цепным псом генерала я проиграла, но интуитивно чувствовала: что-то должно вот-вот случиться. И оно произошло этим же вечером.

На закате я помогала садовнику подрезать розовые кусты. Старик Бруно сначала отнекивался, ворчал, что не пристало молодой фрау заниматься черной работой, но я капризничала и упрашивала:

— Пожалуйста, миленький Бруно! Мне так скучно… Я совершенно не привыкла сидеть без дела, в замке нет ни Интернета, ни телевизора. Кроме Жюли и поговорить не с кем.

Садовник непонимающе пучил глаза, но позволил помочь ему. Я нацепила фартук поверх простенького платья с удобным корсажем, почти не сковывающим движения, и, негромко по-русски мурлыкая песенку, занялась розами.

На закате замок преображался.

Черепичные крыши отсвечивали в медь, угрюмые башни наливались спелым золотом, и окна посверкивали рыбьими чешуйками, только одно из них оставалось темным и будто поглощало свет — заколоченное наглухо окно запретной комнаты.

В отдалении протрубил рог. Я вскинула голову и сощурилась на палящее солнце:

— Что это может быть, Бруно?

Садовник нехотя оторвался от кустов и ответил:

— Охота, фрау.

— Когда же Его Сиятельство успел улизнуть из замка? — удивилась я, и кольнуло обидой. С одной стороны, адъютанту нужно во что бы то ни стало вытащить хозяина на свежий воздух, отвлечь его от черных мыслей и разрушающего порока, с другой, Ганс мог бы поставить в известность и новую хозяйку, то бишь меня.

Рог протрубил вновь, на этот раз куда ближе. Мелодичный глубокий звук эхом прокатился по горам, ему вторил переливчатый лай собак.

— Это не Его Сиятельство, а Его Величество, — сказал Бруно и принялся нервно обтирать о фартук испачканные землей руки. — В земли Мейрдорфские пожаловала королевская охота.

Я вздохнула и, тоже обтерев руки, стащила фартук через голову. Хотелось пить, и я побрела к фонтанчику, журчавшему в тенистом уголке сада. Перегнувшись через мраморную чашу, я набрала родниковой воды в полную горсть, но едва успела донести до рта, как живая изгородь покачнулась, и что-то перемахнуло через нее, обдав меня запахом взмыленного тела. Вода, конечно, вся расплескалась о платье, а я сама откачнулась и повалилась спиной на изгородь. Сердце подпрыгнуло к горлу, кровь прилила к щекам, и я привычно ухватилась за кулон, но он был безмятежно теплым, будто успокаивал, будто говорил, что опасность не грозит мне. Это и вправду было так. Напугавшее меня существо жалось к плющу, дрожа на тонких ножках-прутиках.

Молоденькая косуля!

Я опустила руки и как можно мягче произнесла:

— Не бойся…

Голос сорвался, косуля прянула ушами. Ее ноздри раздувались, бока ходили ходуном от быстрого бега. Я попробовала снова:

— Не бойся, маленькая. Вот, пить хочешь?

Протянула влажную ладонь. Темные, налитые страхом глаза смотрели недоверчиво, косуля отступила и задрожала, как осиновый лист.

— Я не трону, — проговорила я и присела на корточки. — Вот так, шш… Пить хочешь? Иди, иди…

Боком, посматривая на меня, косуля подошла к фонтанчику, окунула морду в чашу и стала пить, подрагивая шкурой и навострив круглые уши. Я придвинулась на полшага. Потом еще на шаг. Задержала дыхание и дотронулась пальцами до короткой шерстки. Косуля замерла, но не отпрыгнула. Тогда я погладила ее по ноге и улыбнулась:

— Видишь, маленькая? Я не причиню тебе вреда.

Звук рога прокатился прямо за изгородью. Я вскинула голову, косуля напряглась, как пружина, и я обняла ее за шею и прижалась к подрагивающему телу.

— Не бойся, — прошептала на ухо. — Я спасу тебя, никто не найдет. Пойдем со мной, пойдем!

И потянула ее по дорожке. Не знаю, почему, но косуля доверилась мне. Вздохнув почти по-человечески, она робко пошла за мной, едва слышно переступая копытцами по гравию. Мы дошли до маленькой и чистой конюшни для жеребят, я погладила косулю по голове и велела ей:

— Жди здесь, поняла? И не высовывайся, пока охотники не проедут мимо.

Затолкала ее в конюшню и закрыла ворота.

Вовремя.

Не успела я выбежать на аллею, как в ворота ворвался взмыленный конь. К нему тотчас подбежал незнакомый мне пожилой конюх и схватил за поводья.

— Добыча побежала сюда! — крикнул всадник и привстал на стременах. — Ты видел косулю, милейший?

— Не видел никого, ваш-бродие, — ответил конюх, подслеповато щурясь на гостя.

Тот соскочил с седла, одернул зеленый охотничий камзол и, сняв шляпу с пером, откинул с высокого лба длинные светлые кудри.

— Прелестная фройлен! — воскликнул он, увидев меня. — Я искал добычу, а встретил волшебную фею. Может, вы видели косулю, о, прекрасная звезда, королева садовых лужаек?

— Я ничего не видела, — быстро ответила я, стараясь не оборачиваться в сторону конюшен.

— Странно, фройлен, — незнакомец пощипал аккуратно постриженную светлую бородку. — Я совершенно точно помню, что косуля изящно перепрыгнула эту живую изгородь и скрылась с моих глаз, подобно ветреной нимфе. Правда, менее прекрасной, чем вы…

Подойдя ко мне, мягко взял меня за руку и коснулся ладони губами.

— Позвольте представиться, егерь Его королевского Величества, — сказал он и поднял на меня сияющие голубые глаза. — С кем имею честь?

— Фрау Мэрион, герцогиня Мейердорфская, — заученно ответила я. — Боюсь, вы напрасно теряете время. Если бы косуля скрывалась тут, ее бы давно учуяли виверны…

Как назло из глубины сада послышалось скрипучее рычание. Я вздрогнула и выдернула руку, быстро проговорив:

— Нет, нет. Здесь никого не было.

— Поверить не могу! — сказал егерь и, откинув голову, оглядел меня с головы до ног.

— Вы — герцогиня?!

— Что вас удивляет? — сухо отозвалась я. На всякий случай, осмотрела руки, обтерла ладони о платье и добавила: — Ну да, я помогала садовнику выбрать букет к ужину и немного поранилась о колючки.

— У вас прелестные маленькие руки, фарфоровые и нежные, пусть и чуть-чуть исцарапанные, — улыбнулся егерь. — Меня ошеломило, что мой дорогой кузен Дитер, снова женился, и вы…