Мы еще не дошли до дверей, как с улицы донеслись выстрелы. Ганс остановился столбом, а потом рванул к лестнице.

— Куда? — ахнула я.

— Возвращайтесь в комнату! — вместо ответа крикнул адъютант. — Это может быть опасно!

— Вот уж нет!

Я подобрала платье и бросилась следом. За первым выстрелом прозвучал второй, потом послышался звон разбитых бутылок и свист.

Мы пронеслись мимо часовых, и Ганс погрозил одному из них кулаком, прошипев на бегу:

— Куда смотрел, морда? Почему Его Сиятельство упустил?

— Приказал, ваш-бродие! — промычал часовой. — Застрелить грозился!

— Я тебя самого застрелю, сукин ты сын! — в запальчивости пригрозил адъютант, схватился было за пистолет, но передумал и, подхватив меня под локоть, выскочил в сад.

Снова выстрел и звон бутылки. Потом во все горло, невпопад — песня:

— Денег нет, счастья нет! Все прошло, Августин! Все прошло, все!

— Однако, как он убивается по своей жене! — делано восхитилась я, взметая юбками гравий и опасливо поглядывая по сторонам, боясь, что увижу склонившиеся у дороги статуи, но бежали мы, по счастью, через другую аллею. — Может, не будем мешать его счастью?

— Напротив! — отдуваясь, ответил Ганс. — Мы должны! Если Его Сиятельство уйдет в загул, это надолго!

— Так что из того? — хмыкнула я. Рассвет едва золотил небо, утренний ветерок приятно обдувал лицо.

— Я понимаю ваше негодование, фрау, — бросил Ганс через плечо. — Вы только что по счастливой случайности избежали смерти. Но представьте, что на краю смерти может стоять целая страна!

— Ваша?

— Наша, — с нажимом ответил адъютант. — Через пару дней на королевском балу состоится встреча послов из Кентарии и Альтара, и Его Сиятельство — гарант нашей безопасности. Если он не явится на эту встречу, некому будет вести переговоры и некому представлять интересы Фессалии.

Я хотела ответить, но за зеленой стеной из плюща раздался плаксивый и уже узнаваемый мною голос Игора:

— Ваше Сиятельство, позвольте пойти? Виверн накормить надобно…

— Без тебя накормят! — пьяно отвечал генерал. — Пой, говорю!

— Голосом не владею…

— Застрелю, скотина! Пой! Денег нет, счастья нет!

— Все прошло, Августин! — скрипуче подхватил Игор.

— Ах, мой милый Августин, все прошло, все! Кидай!

Кряхтенье, свист, выстрел и звон стекла.

— Попал! — закричал генерал и загорланил во всю мощь: — Где же вы, праздники? Дни нашей радости?! Всех, не зная жалости, косит чума!

Мы завернули за живую изгородь и очутились на небольшой полянке, окаймленной розовыми кустами, на газоне лежал поливочный шланг. Под ноги мне подвернулось бутылочное стекло, я вскрикнула и взмахнула руками, чтобы не потерять равновесие. Оба — генерал и конюх — повернулись ко мне. У Игора выпала из рук пустая бутылка и покатилась по постриженной, блестящей от росы траве. Генерал пошатнулся, переступил сапогами, в руках дернулось дуло охотничьего ружья, и я испуганно остановилась.

— В гроб ложись, смерти жди, — прохрипел генерал не то слова из песни, не то приказ, икнул и взвел курок. — Не боюсь никого! Ни дьявола, ни призраков! Все прошло, все!

Его лицо исказилось, уголок рта ритмично подергивался, как в нервном припадке, растрепанные волосы липли ко лбу, и порванный ремешок от очков был завязан вокруг головы на тугой узел.

— Ваше Сиятельство! — прокричал вставший рядом со мной Ганс. — Жива она! Видите? Жива!

— Я жива! — закричала тоже. — Вот я стою, говорю с вами! Проклятие не сработало!

— Врешь! — зарычал генерал, и дуло ружья описало полукруг. — Никто не выживает под взглядом василиска! Мой ненавистный отец… и Мартин… и Тереза… и Гретхен… все прошло, все! Теперь осталось и мне…

Он повернул ружье и, вскинув голову, ткнул дулом в подбородок. Я закричала, Игор повалился на траву, и только Ганс сориентировался быстро. Метнувшись в сторону, он подхватил лежащий на земле шланг, крикнул мне:

— Фрау, вентиль, пожалуйста!

Я сразу поняла и крутанула торчавшее из земли колесико. Из резиновой кишки ударила вода, сшибла генерала с ног. Ружье выстрелило, я снова завизжала и зажала уши ладонями. От отдачи генерал не удержался на ногах и плюхнулся на задницу. Ружье откатилось в сторону, Ганс бросил шланг, метнулся к господину и пинком отшвырнул ружье подальше, в кусты.

— Довольно! — задыхаясь, проговорил он. — Ваше Сиятельство! Фрау Мэрион не призрак и не покойница! Проклятие не сработало!

— Как… — начал генерал и умолк. С халата ручьями стекала вода, черные брови над очками прыгали, нервный тик по-прежнему дергал щеку, а я стояла, растерянная и немного испуганная, не зная, что делать теперь.

— Как, — повторил генерал, все еще сидя на траве и покачиваясь не то от изумления, не то от хмеля. — Этого не может быть… жива?!

— А вы, конечно, уже приготовили живописное место для моей статуи, — хмыкнула я.

— Веселитесь, палите по бутылкам, распеваете песни с конюхами. Празднуете, одним словом.

— Праздную? — переспросил генерал, растерянно оглядываясь по сторонам. Игор скулил, лежа на траве и не поднимая головы. Ганс закрутил вентиль, потом чеканным шагом подошел к господину и встряхнул его за ворот халата.

— Ваше Сиятельство! — твердо сказал он. — Поднимайтесь, пожалуйста. Покутили — пора и честь знать, надо на боковую, а там…

— Не верю, — прохрипел генерал. — Ничему не верю. Подойдите!

Он протянул руку, подержал ее на весу. Я видела, как дрожат его пальцы. Страх снова кольнул в сердце, но я вспомнила, как впервые увидела василиска, как рухнула в подставленные руки Жюли, вспомнила, с каким подобострастием смотрела на герцога моя мачеха, как бледнел Якоб. Все, что видел вокруг себя генерал — это страх, страх и ненависть. Сначала от своего отца, потом от брата, потом от всех других людей. Я глубоко вздохнула, тряхнула головой и шагнула вперед.

— Вот, потрогайте! — наши пальцы коснулись. Генерал медленно сжал мою руку, погладил ладонь, будто лаская.

— Уди… вительно! — выдохнул он. — Вы удивительная!

Он замер, и я пожалела, что в этот момент не вижу выражение его глаз, но очень хорошо чувствовала эмоциональную бурю: неверие, смятение, восторг. Мне вдруг самой захотелось, чтобы проклятие пало, захотелось увидеть его глаза… не золотую дьявольскую бурю, не сияние смерти, нет. Человеческий взгляд, теплый и настоящий.

— Неужели свободен? — прошептал Дитер и принялся подниматься, опираясь на плечо Ганса. — Свободен! Свободен!

Я впервые увидела, как генерал улыбается, немного растерянно, словно боясь спугнуть свалившееся на него счастье.

— Осторожно, Ваше Сиятельство! — предупреждающе шепнул Ганс. — Это нужно проверить.

— Да-да! — Дитер продолжил улыбаться во весь рот. — Да-да, надо проверить. Но я чувствую, как проясняется голова, как уходит боль… Мэрион! Вы моя спасительница! Вы… — тут он посерьезнел, сморщился и, приложив пальцы ко лбу, к налитой шишке, с ребяческим удивлением и обидой проговорил: — Вы ударили меня по голове.

— Простите, Ваше Сиятельство, — слегка улыбнулась я, — но вы наорали на меня и едва не превратили в камень. Надеюсь, теперь квиты?

— Ничего не случилось бы, не войди вы в комнату! — ворчливо заметил генерал и ладонями пригладил мокрые волосы. Он трезвел на глазах и постепенно превращался в того заносчивого индюка, каким я его увидела впервые.

— Осмелюсь доложить, Ваше Сиятельство, — перебил адъютант, продолжая поддерживать господина под локоть. — Но в запретную комнату фрау Мэрион попала не по своей воле. Ее втолкнул туда Игор.

Теперь все мы смотрели на конюха. Захныкав, тот пополз по земле, обтирая пузо о траву.

— Это клевета! — закряхтел он, пуская слюну и злобно косясь на меня маленькими глазками. — Добрый господин, эта женщина клевещет на меня!

— То есть как? — возмутилась я, едва не подпрыгнув на месте, в горле заклокотала обида. — Игор, как ты можешь? Я ведь ни словом не обмолвилась…

— Обмолвились, когда приходили в себя, — заметил адъютант Ганс, брезгливо глядя на конюха сверху вниз. Тот заверещал, захрипел, как рвущийся с цепи пес, и принялся визгливо кричать: