И ниже приписано другой рукой:

«Не тебе говорить о Боге, гнусный выродок! Ты должен был сдохнуть во чреве, породившим тебя. Забудь мое имя и никогда не вспоминай, или я прикажу выпотрошить тебя, как грязную свинью! Его Сиятельство Готтлиб, герцог Мейердорфский».

Я вскинула голову и с неясным трепетом поглядела на портреты: мужской, изрезанный ножом, и женский, убранный сухими розами. Герцог и мельничиха. Отец и мать.

— Но почему они завешены полотном? — вполголоса произнесла я. — И почему у нее так напудрены руки?

— Это не пудра, — раздалось за спиной. — Это мука.

Вскрикнув от неожиданности, я обернулась и встретилась лицом к лицу с хозяином замка.

В темном парчовом халате, расшитом серебряными драконами, генерал возвышался надо мною подобно статуе из черного мрамора.

— Вам запрещали входить в эту комнату, — глухим голосом произнес он. — Почему вы ослушались?

— Я не…

Он покачнулся и хлопнул дверью так, что задрожали стены. Ярость разливалась в воздухе, текла от хозяина замка вместе с восточным приторно-сладким запахом. Хотелось бежать — вот только куда? Хотелось провалиться сквозь землю, но такими талантами я не обладала.

— Мне надоело терпеть ваши глупости, Мэрион, — медленно заговорил генерал, держась одной рукой за стену и перегораживая проход. — Я стерпел ваш побег через окно и выходку во время венчания. Но вы вторглись туда, куда строжайше запретили входить!

— Я не собиралась… — тихо ответила я, уже понимая, что мои слова звучат как глупое оправдание. Письмо жгло руки, в висках колотился пульс.

— Конечно, не собирались, — желчно усмехнулся генерал. Он слегка покачивался, как раздувшая капюшон кобра, слова звучали приглушенно и невнятно. Наверное, был пьян, но от этого не менее опасен.

— Я вышла по… попить. И заблудилась. Один из ваших слуг пообещал показать мне дорогу, но запер здесь, и…

— Довольно! — генерал качнулся и приблизился на шаг. — Я не желаю слушать ваших оправданий! Наверное, я дал вам слишком много свободы? Наверное, вы подумали, что можете издеваться надо мной? Рыться в моих вещах? Читать мою личную переписку?!

— Никто не собирался издеваться, Ваше Сиятельство! — с достоинством ответила я.

— Вот, видите? Кладу письмо на место, — я медленно и аккуратно свернула листок и положила его в шкатулку, показала чистые ладони. — Мне жаль… действительно жаль, что так вышло. Я вовсе не собиралась совать нос в историю вашей семьи.

— Ах, вам жаль! — губы генерала искривились в ядовитой усмешке. — И много ли вы успели узнать, моя дорогая?

— Немного, — честно призналась я. — Но достаточно, чтобы понять, отец не любил вас. Так стоит ли бередить душу и хранить эти письма и эти портреты?

— Стоит! — зарычал генерал и саданул в стеллажи кулаком. Полки закачались, книги повалились на пол и застучали о паркет, как крупные градины. — Не вам указывать мне, дорогая Мэрион! Это из-за него! — генерал вытянул палец и ткнул в порезанный портрет. — Из-за него я стал таким, какой есть. История стара, как мир, и столь же скучна, — он желчно усмехнулся, и в глубине очков сверкнули золотые искры. — Молодой и капризный богач заинтересовался дочерью мельника и овладел ею помимо ее воли и воли ее отца. Бедняжка забеременела, и тогда богач приказал избавиться от ребенка. Но дочь мельника была очень горда и богобоязнена, и отказалась брать на душу грех. И тогда, — генерал наклонился, вглядываясь в мое лицо. Я застыла, загипнотизированная его пылающим взглядом. — Тогда он решил отомстить страшной и изощренной местью. За большие деньги мой отец, герцог Мейердорфский, купил у заезжего мага сердце василиска, измельчил в порошок и поднес моей матери в питье. А дальше… вы знаете, дорогая Мэрион, что случилось дальше?

Я мотнула головой, слабея под тяжелым взглядом василиска.

— Случилось непредвиденное, моя пичужка, — продолжил генерал, понизив голос до свистящего шепота. — Какие-то невидимые силы, может бог, может дьявол, вмешались и сделали так, что весь яд, предназначавшийся матери, впитал в себя плод, который она носила под сердцем. Дочь мельника, Ивонна Мюллер, выжила. И родила чудовище. Меня.

— Мне… мне жаль, Дитер… — сердце кольнуло болью, я протянула руку в порыве дотронуться до его плеча. Жестокие слова, только что прочитанные мною в письме, обрели пугающий и отвратительный смысл.

— Да, моему отцу тоже было жаль, — глухо ответил генерал, откачнувшись от моей руки. — Он надеялся, что если не удалось убить меня во чреве, то я сам, при рождении, убью свою мать взглядом. Но этого не случилось. Проклятие вошло в силу не сразу, лет до десяти у меня было довольно обычное детство. Обычное для бедняка, разумеется. Я очень хорошо знаю, моя пичужка, что такое работа на мельнице от рассвета и до заката солнца. Знаю, сколько ударов кнутом выдержит человек, прежде чем потеряет сознание. Шрамы на моей спине не дают этого забыть. А вот у вас гладкая кожа, — он провел по моей щеке ладонью, и я задрожала не то от омерзения, не то от страха. — Мачеха не била вас, правда? Не решалась портить товар.

— Я не товар! — сквозь зубы выдавила я.

— Конечно, — без улыбки ответил генерал. — Конечно, да. Вы — товар, я — проклятый выродок. Каждый несет на себе печать предназначения. От него невозможно избавиться, невозможно отмыть, как грязь, не срезать с кожей, как клеймо. Только вынуть вместе с душой, с последним вздохом. Оно навсегда с вами, моя пичужка. Так стоит ли трепыхаться?

— Стоит! — выкрикнула я ему в лицо и сжалась пружиной. — Лучше бороться и пытаться хоть что-то изменить, чем упиваться жалостью к себе! Ваш сад превратился в кладбище, а эта комната — в склеп! — я махнула рукой, обводя помещение. — Зачем хранить вокруг себя статуи мертвых жен? Эти оскорбительные письма? Портрет человека, который приносил вам только несчастья и боль? Чтобы снова и снова ковырять рану?! Дайте ей зажить!

— Это решать не вам, — злобно ответил генерал.

— Мне! — заупрямилась я.

— На каком основании?

— На том, что я ваша жена! — я вскинула подбородок и смело глянула в бледное лицо генерала. — Дитер, да откройте окна! Впустите свежий воздух! Позвольте жить себе и другим! Вычистите весь хлам из этой комнаты и из своей души!

Я снова взмахнула рукой и нечаянно сбила со стола шкатулку. Она упала, крышка откинулась и на пол полетели смятые письма, как осенние листья, подгоняемые ветром.

— Как вы смеете! — зарычал генерал и схватил меня за плечи. — Как смеете называть мою жизнь и все, что мне дорого, хламом!

— Потому что это больше не ваша жизнь!

— Да что вы понимаете! — генерал встряхнул меня за плечи. — Вы, избалованная маленькая пичужка! В вашей голове только наряды, балы и украшения!

— А в вашей — война и смерть?

Он зарычал и навалился на меня всем весом. Я вскрикнула и толкнула его в грудь. Будь генерал трезвым, он бы удержался на ногах, зажал меня, как недавно в комнате, и я бы не вырвалась, не убежала. Но он был пьян. От моего толчка генерала повело в сторону, одна ладонь соскользнула с моего плеча и ухватилась за стол. Я рванулась мимо, к двери, к свободе!

— Куда! — генерал дернул меня за подол. Я споткнулась и полетела на пол. Успев выставить руки, все равно ободрала колени и застонала сквозь зубы. Рыча от ярости, генерал навалился следом. Я снова отпихнула его, проехала пухом по полу, зашарила вокруг себя руками и ухватила что-то тяжелое, удачно подвернувшееся под руку.

— Не нужно трепыхаться, — прохрипел генерал, нависая надо мной. — За все ошибки приходится платить, и вы…

— Заплати за свои! — выкрикнула я и ударила его по голове подсвечником в виде дракона. Удар пришелся вскользь, зато витой медный хвост зацепился за ремешок, обернутый вокруг головы генерала.

— Осторожно! — запоздало вскрикнул василиск, кренясь на бок. — Что вы де…

Застежка лопнула и отлетела. Я не успела увидеть, когда упал генерал, зато заметила, как очки соскользнули с переносицы. Под ними полыхнуло расплавленное золото, и тотчас же в мои глаза словно воткнули раскаленные спицы. Закричав, я вскинула руки. Жаркая волна разломила мою голову надвое, кровь вскипела, понеслась черным валом. Я почувствовала, как что-то на уровне груди вдруг лопнуло и окутало меня не то паром, не то облаком. Ноздри защекотала мятная прохлада, потом все заволокло темнотой, и я потеряла сознание.