Из-под воды выходишь, дрожа всем телом. Кажется, и руки и ноги не твои. А какая жажда глотка свежего воздуха! От него пьянеешь, как от самого крепкого вина.
Но проходит неделя, вторая и, оказывается, что не так уж сложно водолазное дело: ты свободно расхаживаешь под водой, а выйдя на поверхность, совсем не чувствуешь усталости.
Никитин учил нас и легководолазному делу. После тяжелого снаряжения легкое кажется раем, под водой в нем хоть чечетку пляши. Но есть и свои сложности. Углекислота, которую ты выдыхаешь, в регенеративном патроне разлагается на угарный газ и кислород. Угарный газ поглощается составом патрона, а кислород попадает в дыхательный мешок, куда беспрерывно поступает также и свежий кислород из баллона. Этим смешанным кислородом в нормальных условиях и дышишь. Но стоит тебе сделать не двадцать вдохов в минуту, а сорок, и патрон может не успеть сработать, и ты непременно хватишь угарного газа. Хорошо, если вовремя заметят наверху и вытащат.
На больших глубинах, в двадцать пять - тридцать метров, кислород сам по себе опасен - он ядовит.
Главное, что нужно было нам отработать, - умение быстро ходить под водой по компасу, чувствовать глубины и бесшумно выходить на берег.
На скорость передвижения и выносливость устраивались соревнования. Несколько человек одновременно входили в воду у пирса, что находился неподалеку от школы, и по компасу шли по грунту в направлении острова Вольного. Норма - двадцать минут на четыреста метров. Рекорд неизменно оставался за Севкой Ананьевым. Он выходил на остров через семнадцать-восемнадцать минут.
Некоторые разведчики вообще не доходили до намеченного места. Грунт здесь такой илистый, что стоит задержаться на несколько секунд - передохнуть - и вокруг человека поднимается непроницаемое облако мути. Не видно светящейся стрелки компаса, и водолаз, потеряв ориентировку и окончательно запутавшись, вынужден всплывать на поверхность. Но чаще ребята находили в себе мужество, выбирались в светлые слои воды и до-стигали цели. Никитин торжествовал. Одной из своих первоочередных задач он считал воспитать в нас упорство, настойчивость и смелость. Делал он это постоянно и шутками, и прибаутками, а то и попросту, по-русски с плеча.
Однажды мне пришлось быть свидетелем, как он сгоряча сорвал водолазную маску с Михайлова и чуть не ударил его. Странным был этот Михайлов. Он все буквально знал, о всем мог красиво рассказать, но сам ничего не умел хорошо сделать…
Наиболее трудным для всех нас оказался выход из торпедного аппарата подводной лодки и возвращение назад. Эта операция напоминала пролезание в ушко швейной иголки. Вот уж где попотеешь, так попотеешь. Нижнюю рубашку хоть выжимай, а от головы, когда снимешь маску, пар валом валит.
Торпедный аппарат - это металлическая, труба диаметром около полметра и длиною до шести метров, отполированная внутри до зеркального блеска. В нее и надо пролезть с водолазным аппаратом на груди и катушкой полевого телефонного кабеля между ногами. В трубу тебя впихнут, а дальше - как сам знаешь. Оттолкнуться не от чего - все скользит. А надо проползти метра четыре, пять, потом только захлопнется за тобой крышка, откроется впереди волнорез и поступит вода. Руки на животе, ноги вытянуты, ты на правом боку. И вот, отталкиваясь пальцами рук, начинаешь изворачиваться как червяк. Вперед продвигаешься по сантиметрам. В лодке уже скучать начали, а ты все еще пыхтишь. Наконец дали воду и сразу становится легче. К лодке привязываешь конец кабеля и, разматывая катушку, идешь в заданном направлении. Выполнив задачу, тем же путем возвращаешься. Лодка все это время лежит на грунте. Тебя ждут. Вот дают в торпедный аппарат воздух, чтобы продуть воду. Держись крепче, а то тебя выплюнут, как выплевывают торпеды. А держаться-то не за что.
Водолазное дело далось далеко не всем. Несколько человек отсеялось.
Еще больший отсев вызвало изучение радиодела. Кому приходилось включать коротковолновый приемник, тот знает, что на одной и той же волне постоянно работает не один десяток станций. Впечатление такое, что ты неожиданно весенним вечером попал в болото: тут и квакает. и свищет, и трещит, и стрекочет, и поет, и стонет… Во всем этом хаосе звуков надо найти ту станцию, которая передает именно для тебя.
Но и это еще не все. Необходимо научиться принимать на слух и передавать ключом не менее восьмидесяти знаков в минуту. Чем быстрее передает разведчик, тем меньше шансов на то, что враг засечет его. А следят за эфиром пеленгаторные станции неусыпно.
Занимался радиоделом с нами Ваня Олейник. До прихода в разведотдел он служил радистом не то на крейсере «Киров», не то на лидере «Минск» (точно не помню). Почетное звание корабельной интеллигенций он нес аккуратнейше, был всегда чисто выбрит и одет строго по форме.
Когда мы освоились с работой на маленьких агентурных радиостанциях, стали выходить с ними за пределы школы, чаще всего на Смоленское кладбище.
Устроишься где-нибудь среди могил в зарослях малинника, развернешь станцию и начинаешь искать в эфире передающий радиоцентр. Крутишь, крутишь ручки и вдруг знакомый звук - точно с родным человеком встретился.
Иногда мы в свободное время бродили по кладбищу, рассматривали памятники, надгробные плиты, читали надписи. Почти всегда останавливались у бюста Александра Блока. На могиле поэта ярко пламенели свежие осенние астры.
Однажды пришли, а цветов не было. Ваня Олейник почему-то заторопил нас:
- Идите, идите, располагайтесь. Я потом подойду.., Решили подсмотреть. Буквально через несколько минут к могиле Блока с букетиком астр подошла щупленькая девушка. Каково же было наше удивление - это была та самая скрипачка, которую мы встретили в первый день нашего прибытия в Ленинград.
ГЛАЗА ФИННА
Мы постигали искусство морской разведки, а жизнь в отряде шла своим чередом. «Старички» уходили в операцию то к немцам, то к финнам. Обычно на пару: так сподручнее. Ощущение товарищеского локтя всегда дорого, а в разведке особенно. Двое в тылу врага - это целый мир. К нашему приходу в отряд в нем уже сложилось несколько пар.
Однажды заготавливали дрова, вытаскивая из воды разбухшие скользкие бревна. Вернулись поздно, заодно пообедали и поужинали. Разбрелись по кубрикам. Вдруг по этажам разнеслось:
- Фролова с Гупаловым к командиру.
Все поняли: предстоит очередная операция.
Иван Фролов - ушастый, белобрысый парень, среднего роста, плотный, широкоплечий и очень сильный, был родом откуда-то из центральной России. Я как увидел его, так и вспомнил детство, моих сверстников - Колю Журавлева и Леньку Рощина. Ни тот, ни другой никогда не «заправляли» зимой ушей в шапку, и у обоих они топырились.
Исключительно спокойный и выдержанный Иван весь дышал отвагой. Никогда он ничему слишком не радовался и никогда не грустил. В операции ходил уже много раз и был награжден орденом Красного Знамени.
Гупалов являл собой полную противоположность. Длинный, жилистый, сгорбившийся, очевидно, от своего рыбацкого ремесла, которым он занимался до призыва на флот, Василий напоминал чем-то молодую хищную птицу: вечно куда-то спешил, горячился и нервничал. Наверное, потому его и посылали вместе с Фроловым - тот сдерживал его излишнюю горячность, а ночью в заливе вполне полагался на него: Гупалов хорошо чувствовал море. Он родился и вырос в Одессе.
Как только разведчики вышли из кабинета командира, все здание пришло в движение. Одни бежали в склад за шоколадом, другие проверяли оружие, третьи тащили шлюпки и тут же в кубрике надували их.
Очень легкие и удобные были эти шлюпки, сделанные из аэростатной ткани, похожие на сплюснутую автомобильную камеру с подклеенным дном. На таких шлюпках разведчики пересекали залив в любую погоду. Ни немцы, ни финны даже и не предполагали о подобном виде разведки, а наши люди, одетые в легководолазные костюмы, днями сидели в воде или, зарывшись на берегу в песок, вели наблюдение за противником.