– Нет! – в один голос сказали Ларри и Лесли. – Этому не бывать.

Я сказал, что так или иначе не смогу держать у себя медведя, ибо владелец отказывается его продать.

– Вот и прекрасно, – сказал Ларри. – Почему бы в таком случае не возвратить медведя его хозяину, если ты кончил свой эстрадный дивертисмент?

Захватив еще кусок торта в качестве приманки, я снова продел палец в кольцо на наморднике Павло и вывел его из дома. На полпути к маленькой долине я встретил хозяина Павло. Он был в смятении.

– Вот он! Вот он, разбойник! Я и представить себе не мог, куда он мог запропаститься. Обычно он всегда безотлучно при мне, вот почему я не держу его на привязи.

Я не мог покривить душой и сказал, что, по-видимому, Павло последовал за мной по той единственной причине, что увидел во мне поставщика шоколада.

– Фу-ты ну-ты! – сказал цыган. – У меня гора с плеч свалилась. Я опасался, что он ушел в деревню, это означало бы неприятности с полицией.

Я нехотя передал Павло его владельцу и с грустью смотрел, как они удаляются по направлению к своей стоянке под деревьями. Затем тронулся в обратный путь, не без трепета представляя себе, как предстану перед родными. Хоть я и не был виноват в том, что Павло последовал за мной, вся моя прошлая деятельность говорила не в мою пользу, и мне стоило немало труда убедить их, что на сей раз моей вины совершенно нет.

Наутро всецело в мыслях о Павло я тем не менее послушно отправился в город – что я делал каждое утро – к моему наставнику Ричарду Кралевскому. Это был человечек-гном со слегка сгорбленной спиной и большими, серьезными, янтарного цвета глазами, испытывавший поистине муку мученическую в безуспешных попытках научить меня уму-разуму. У него было два подкупающих достоинства. Во-первых, глубокая любовь к естествознанию (весь чердак его дома был занят огромным множеством канареек и других птиц), во-вторых, то, что какую-то часть времени он жил в мире грез, где всегда был героем. Свои приключения он поведывал мне. В них его неизменно сопровождала безымянная героиня, которую он называл просто Леди.

Первая половина утра была посвящена математике, и весь в думах о Павло я выказывал невиданную тупость, к величайшему ужасу Кралевского, который доселе был убежден, что уже познал всю глубину моего невежества.

– Мой милый мальчик, вы просто рассеянны сегодня, – серьезно сказал он. – Вы не способны понять простейшие вещи. Быть может, вы слегка переутомились? Сделаем кратенький перерыв, идет?

Эти кратенькие перерывы нравились Кралевскому не меньше, чем мне. Он уходил на кухню и, повозившись там недолго, возвращался с двумя чашками кофе и печеньем. Мы усаживались за стол, исполненные глубокой приязни друг к другу, и он принимался в красках описывать мне свои воображаемые приключения. Но в это утро он не получил такай возможности. Едва мы уселись поудобнее, прихлебывая кофе, я рассказал ему все про цыгана с Павло и Говорящей Головой.

– Это неслыханно! – сказал он. – Не из тех вещей, с какими ожидаешь столкнуться в оливковой роще. То-то должно быть, ты удивился. Представляю себе.

Тут его глаза остекленели, и он впал в задумчивость, уставясь в потолок и наклонив чашку так, что кофе проливался на блюдечко. Было ясно, что мой интерес к медведю вызвал в нем усиленную работу мысли. Несколько дней назад я ознакомился с очередной порцией его воспоминаний о прошлом и теперь с нетерпением ждал, что будет дальше.

– В молодости, – начал Кралевский, бросив на меня серьезный взгляд, дабы убедиться, что я слушаю, – в молодости я, пожалуй, был чуточку легкомысленным. То и дело, видишь ли, попадал в беду.

Он усмехнулся своим воспоминаниям и смахнул крошки печенья с жилета. Глядя на его холеные руки и большие нежные глаза, трудно было поверить, что когда-то он был легкомысленным, но я из чувства долга сделал такую попытку.

– Одно время я даже подумывал о том, чтобы поступить в цирк, – продолжал он с видом человека, признающегося в детоубийстве. – Помнится, в деревню, где мы жили, приехал большой цирк, и я не пропустил ни одного представления. Ни одного. Я близко познакомился с циркачами, и они даже научили меня нескольким трюкам. Они говорили, что я бесподобен на трапеции. – Он застенчиво взглянул на меня, желая увидеть, как я отнесусь к такому заявлению. Я с серьезным видом кивнул, как будто в том, чтобы представить себе Кралевского в украшенном блестками трико на трапеции, не было ничего смешного.

– Хочешь еще печенья? – спросил он. – Да? Вот это правильно! Пожалуй, я тоже съем одно.

Жуя печенье, я терпеливо ждал, когда он возобновит свой рассказ.

– Так вот, – продолжал он, – пролетела неделя, и настал вечер последнего представления. Я бы ни за что не пропустил его. Меня сопровождала Леди, моя молодая подруга, она желала посмотреть это представление. Как она смеялась выходкам клоунов! И восхищалась лошадьми. Она и думать не думала, что вскоре случится нечто ужасное.

Кралевский достал тонко надушенный платок и промокнул им влажный лоб. Он всегда чуточку нервничал, когда доходил до кульминационного пункта рассказа.

– В заключительной сцене, – сказал он, – выступал укротитель львов. – Тут он выдержал паузу, дабы я усвоил вещий смысл сказанного. – У него было пять зверей. Огромные нубийские львы с черными гривами, только что из джунглей – так он мне сказал. Мы с Леди сидели в первом ряду, откуда арена просматривалась как нельзя лучше. Тебе приходилось видеть клетку, которую сооружают на арене для выступления со львами? Так вот, в самый разгар выступления одна из ее секций, очевидно плохо закрепленная, рухнула внутрь. К нашему ужасу, мы увидели, что она упала на укротителя, сбила его с ног и он потерял сознание. – Кралевский опять выдержал паузу, нервно отхлебнул кофе из чашки и снова вытер лоб.

– Что было делать? – риторически вопросил он. – Перед нами было пять огромных рычащих львов, а рядом со мной Леди. Я быстро соображал. Если Леди можно спасти, то лишь одним-единственным способом. Схватив трость, я вспрыгнул на арену и вошел в клетку.

Я издал невнятные, едва слышные звуки в знак восхищения.

– За ту неделю, что я бывал в цирке, я с особой тщательностью изучил метод укротителя львов и теперь благодарил за это счастливое созвездие, под которым родился. Рычащие звери на пьедесталах возвышались надо мной, но я смотрел им прямо в глаза. Человеческий глаз, знаешь ли, обладает огромной силой над животными. Медленно, вперив в них пронзительный взгляд и выставив вперед трость, я подчинил львов своей воле и мало-помалу вытеснил их с арены и загнал в клетку. Ужасную трагедию удалось предотвратить.

Я сказал, что, надо полагать, Леди была ему благодарна.

– Именно так. Именно так, – с довольным видом подхватил Кралевский. – Она даже сказала, что я выступил лучше, чем сам укротитель.

А что, поинтересовался я, приходилось ли ему видеть танцующих медведей, когда он бывал в цирке?

– Там были самые различные животные: слоны, тюлени, дрессированные собаки, медведи, – щедро перечислял Кралевский. – Там было все.

В таком случае, сказал я осторожно, не хочет ли он пойти посмотреть танцующего медведя? Это недалеко отсюда, и, хотя это вовсе не цирк, мне кажется, ему будет интересно.

– Ей-Богу, это идея, – сказал Кралевский. Он достал из кармана жилета часы и взглянул на них. – Десять минут, ладно? Так, чтобы хорошенько проветриться.

Он взял шляпу и трость, и мы, сгорая от нетерпения, двинулись по узким многолюдным улицам города, насыщенным запахами фруктов и овощей, сточных канав и свежеиспеченного хлеба. Расспросив нескольких ребятишек, мы установили, где владелец Павло дает представление. Это был большой, скудно освещенный сарай позади одного магазина в центре города. По пути туда я занял у Кралевского немного денег и купил палочку липкой нуги: мне казалось, что я просто не могу явиться к Павло без гостинца.

– А, друг Павло! Добро пожаловать! – сказал цыган, когда мы появились в дверях сарая.