– Какая наглость! Какое нахальство! Омерзительная скотина! Право, я никогда не слышала ничего подобного.

– В чем дело? – спросил Ларри.

– Это все отвратительная тварь, Крич, – сказала мама, махая письмом в сторону Ларри. – Это ты виноват, ты ввел его в наш дом.

– В чем же я провинился теперь? – в замешательстве спросил Ларри.

– Эта грязная скотина сделала мне предложение, – сказала мама.

Ошеломленные, мы все на минуту умолкли, вникая в столь замечательное сообщение.

– Предложение? – осторожно спросил Ларри. – Как я полагаю, неприличное предложение?

– Нет, нет, – сказала мама. – Он пишет, что хочет жениться на мне. Какая я прекрасная маленькая женщина и куча сентиментального вздора в этом роде.

Мы все, наконец-то в полном единодушии, откинулись на спинки стульев и расхохотались до слез.

– Тут не над чем смеяться, – сказала мама, с сердитым видом расхаживая по веранде. – Вы должны что-то предпринять.

– О, – сказал Ларри, вытирая глаза. – О, такое случается нечасто. Я полагаю, он вообразил себе, раз он снял вчера в твоем присутствии брюки, чтобы отжать их, он обязан сделать из тебя честную женщину.

– Перестаньте смеяться, – сердито сказала мама. – Это не смешно.

– Представляю себе, – вкрадчиво начал Ларри. – Ты в белой кисее, мы с Лесли в цилиндрах выдаем тебя замуж, Марго твоя подружка, Джерри несет шлейф невесты. Это будет чрезвычайно эффектное зрелище. Церковь, по моему разумению, заполнят заезжие куртизанки, и все они только и ждут минуты, чтобы помешать свершению брачного таинства. Мама пробуравила его взглядом. – Когда наступает действительно критический момент, – сердито сказала она, – от вас, детей, проку как от козла молока.

– А по-моему, ты будешь прелестно выглядеть в белом, – хихикнула Марго.

– Где же вы решили провести медовый месяц? – спросил Ларри. – Говорят, на Капри чудо как хорошо в это время года.

Но мама не слушала. Она повернулась к Спиро, вся с головы до пят воплощение решимости.

– Спиро, вы должны сказать капитану, что я ответила отрицательно и что я решительно настаиваю, чтобы его ноги больше не было в нашем доме.

– О, полноте, мама, – запротестовал Ларри. – Мы, дети, хотим, чтобы у нас был отец.

– А вы все, – в ярости напустилась на нас мама, – только попробуйте рассказать кому-нибудь про это! Я не потерплю, чтобы мое имя упоминалось в связи с этим отвратительным... отвратительным негодяем.

С тех пор мы больше не видели капитана Крича. Но то, что мы называли маминым великим любовным приключением, положило благоприятное начало году.

Глава десятая ГОВОРЯЩАЯ ГОЛОВА

Лето разинуло свою пасть над островом, словно дверца огромной печи. Прохлады не было даже в тени оливковых рощ, и непрерывный, пронзительный стрекот цикад, казалось, нарастал и становился все настойчивей с каждым горячим синим полуднем. Вода в прудах и канавах убывала, и грязь по краям принимала вид зубчатой пилы, трескалась и завивалась на солнце. Море лежало совершенно бездыханное и неподвижное, похожее на огромное шелковое полотно, а вода на отмелях была слишком теплая и не освежала. Приходилось выгребать на лодке на глубокую воду – ты и твое отражение единственное шевеление на море – и нырять через борт. Это выглядело так, будто ныряешь в небо.

Наступила самая пора для охоты на бабочек и мотыльков. Днем на склонах холмов, где пульсирующее солнце, казалось, высосало до последней капли всю влагу, можно было поймать больших ленивых бабочек-парусников, изящно и хаотично перепархивающих с куста на куст; перламутровок, пышащих жаром горячо и сердито, совсем как раскаленные уголья, и перелетающих быстро и расторопно с цветка на цветок; капустниц; шафрановых желтушек и лимонно-желтых или оранжевых крушинниц, беспорядочно летающих взад-вперед на неопрятного вида крыльях. Толстоголовки, подобно бурым пушистым самолетам, легко и плавно, с мурлыкающим звуком летали в разнотравье, а на мерцающих плитах селенита сидели, складывая и раскрывая крылья, как будто умирая от жары, адмиралы, пламенеющие, словно драгоценные камни Вулворта. По ночам лампы облепляли полчища мотыльков, и розовые гекконы на потолке, большеглазые и плоскостопные, наедались до отвала, так что едва могли двигаться. Неизвестно откуда в комнату с жужжанием влетали зеленовато-серебристые олеандровые бражники, в неистовстве любви они устремлялись к лампе и ударялись о нее с такой силой, что стекло разбивалось вдребезги. Бражники «мертвая голова», в имбирных и черных крапинах, с мрачным черепом и скрещенными костями, словно вышитыми на их мохнатых плюшевых грудках, набивались через трубу в камин и лежали на решетке, трепыхаясь и извиваясь, пища словно мыши.

На склонах холмов, где широкими грядами рос вереск, теплый и до хруста обожженный солнцем, охотились черепахи, ящерицы и змеи, а богомолы висели в зеленой листве мирта, медленно и зловеще раскачиваясь из стороны в сторону. Вторая половина дня была наилучшим временем для знакомства с животным миром холмов, но она же была и наиболее жаркая. Солнце барабанило тебе по черепу, а спекшаяся земля жгла ноги сквозь подошву сандалий, словно раскаленная сковорода. Вьюн и Пачкун боялись солнца и никогда не составляли мне компанию во второй половине дня, зато Роджер, как неустанный естествоиспытатель, всегда сопровождал меня, тяжело дыша и большими глотками заглатывая свисающую с языка слюну.

Мы пережили с ним множество приключений. Так, однажды мы как зачарованные наблюдали за двумя ежами, пьяными в стельку от съеденного ими упавшего и наполовину перебродившего винограда; они, качаясь, ходили кругами, воинственно огрызались, икали и издавали тонкие пронзительные крики. В другой раз мы наблюдали за красным, как осенний лист, лисенком, впервые наткнувшимся в зарослях вереска на черепаху. Черепаха флегматично, в свойственной всем черепахам манере, втянула голову и лапы в панцирь, наглухо замкнулась, как чемодан. Однако это движение не ускользнуло от внимания лисенка, и он, навострив уши, медленно обошел черепаху. Затем, будучи еще совсем неопытным, быстро ударил лапой по панцирю и отскочил в сторону, ожидая возмездия. А потом лег и, положив голову на лапы, несколько минут изучал черепаху. Наконец он довольно осторожно подошел к ней и после нескольких неудачных попыток сумел подхватить ее челюстями, после чего, высоко подняв голову, с гордым видом затрусил прочь по вересковой пустоши. На этих же холмах мы наблюдали, как вылупливаются из яиц с тонкой, словно бумага, скорлупой малютки черепахи, иссохшие и морщинистые с виду, как будто в момент рождения им уже было по тысяче лет. И еще здесь я впервые увидел брачный танец змей.

Было это так. Мы с Роджером сидели под большой купой миртовых кустов, дававших чуточку тени и возможность укрыться. Мы вспугнули ястреба, устроившегося на кипарисе поблизости, и теперь терпеливо ждали, когда он вернется, чтобы хорошенько рассмотреть его, как вдруг футах в десяти от того места, где мы затаились, я заметил двух змей, выползающих из коричневой непролази стеблей вереска. Роджер, напуганный змеями, встревоженно взвизгнул и поджал уши. Я яростно цыкнул на него и продолжал наблюдать. Одна змея, казалось, вплотную следовала за другой. «Уж не гонится ли она за ней, чтобы съесть?» – подумалось мне. Змеи выскользнули из зарослей вереска и исчезли среди пучков добела выжженной солнцем травы, и я потерял их из виду. Проклиная судьбу, я собрался было занять иную позицию в надежде снова увидеть их, как вдруг они появились опять на относительно открытом месте.

Тут змея, что ползла впереди, остановилась, а та, что следовала позади, пристроилась бок о бок с ней. Так они лежали некоторое время, затем преследователь стал пытливо тыкаться головой в голову преследуемой. Я решил, что первая змея самка, а преследователь самец. Он продолжал тыкаться головой в шею самки и наконец приподнял ее голову и шею от земли. Она замерла в этой позе, и самец, отползши на несколько дюймов, также поднял голову. В таком положении, неподвижные, глядя друг на друга, они оставались довольно продолжительное время. Затем самец медленно скользнул вперед, обвился вокруг самки, и они вместе поднялись вверх, насколько могли без потери равновесия, обвившиеся друг вокруг друга, словно вьюнки. Некоторое время они оставались неподвижными, а затем стали раскачиваться наподобие двух борцов, упершихся друг в друга на ринге; их хвосты завивались и цеплялись за корни травы вокруг, чтобы найти надежную точку опоры. Внезапно они хлопнулись на бок, задние концы их тел встретились, и они спарились, лежа на солнце, переплетшиеся, словно бумажные ленты серпантина.