Заинтригованный, я спросил, как понимать его слова «Павло, Голова и я».

– Моя Голова, конечно, – ответил он. – Моя маленькая Говорящая Голова.

И он взял в руки палку с крючком и, ухмыляясь, стукнул ею по груде вещей под брезентом.

Я раскопал в кармане шортов остатки разломанной плитки шоколада и занялся скармливанием их медведю. Тот принимал каждый кусочек, издавая громкие стоны и пуская слюни от удовольствия. Я сказал цыгану, что не понимаю, о чем он говорит. Тогда он присел передо мной на корточки и закурил сигарету, глядя на меня темными глазами, неприязненными, как у ящерицы.

– У меня есть Голова, – сказал он, указывая большим пальцем на груду своих пожитков, – живая Голова. Она разговаривает и отвечает на вопросы. Это, несомненно, самая замечательная вещь на свете.

Я был озадачен. Хочет ли он сказать, спросил я, что у его головы нет туловища?

– Ну, разумеется. Просто Голова. – И он сложил перед собой руки ковшиком, словно держал в них кокосовый орех. – Она сидит на маленькой палочке и разговаривает с вами. Ничего подобного свет еще не видал.

Но каким образом, осведомился я, голова без тела может жить?

– Волшебство, – торжественно изрек цыган. – Волшебство, которое передалось мне по наследству от моего прапрадеда.

Я был уверен, что он разыгрывает меня, но, какой бы интригующей ни была дискуссия на тему о говорящих головах, мы уклонились от моей главной цели – приобретения права собственности на Павло. С хриплыми вздохами удовлетворения медведь засасывал через намордник последний кусочек шоколада. Я внимательно оглядел цыгана; он сидел на корточках с мечтательным выражением в глазах, голова его была окутана облаком дыма. Я решил, что лучше всего подойти к нему, руководствуясь пословицей «Смелость города берет», и спросил напрямую, как он относится к тому, чтобы продать медведя и за какую цену.

– Продать Павло? – переспросил он. – Ни за что! Он мне все равно что сын родной.

Конечно, сказал я, если он попадет в хороший дом. В такое место, где его будут любить и танцевать с ним, разумеется, при таких условиях для него, хозяина, будет заманчиво продать медведя. Цыган задумчиво глядел на меня, попыхивая сигаретой.

– Двадцать миллионов драхм? – сказал он и засмеялся, заметив выражение ужаса в моих глазах. – Люди, у которых есть земля, должны иметь ослов, чтобы обрабатывать ее, – сказал он. – Они не так легко расстаются с ними. Павло мой осел. Он танцами зарабатывает на жизнь и себе и мне, и, пока он не станет слишком стар, чтобы танцевать, я не расстанусь с ним.

Я был глубоко разочарован, но видел, что он не уступит. Я поднялся с широкой, теплой, слегка храпящей спины Павло, на которой лежал, и отряхнул с себя пыль. Ну что ж, сказал я, ничего не поделаешь. Я понимаю его желание держать при себе медведя, но если он передумает, пусть свяжется со мной, ладно? Он серьезно кивнул. И если он будет давать представление в городе, пусть даст мне знать где, чтобы я мог присутствовать, ладно?

– Ну конечно, – сказал он. – Но я думаю, люди скажут тебе, где я нахожусь, потому что моя Голова – вещь единственная в своем роде.

Я кивнул и пожал ему руку. Павло встал на лапы, и я похлопал его по голове.

Добравшись до верхнего конца долины, я оглянулся. Они стояли бок о бок. Цыган махнул рукой, Павло, раскачиваясь на задних лапах, высоко задрал морду, поводя носом в мою сторону. Мне хотелось думать, что так он прощался со мной.

Я медленно побрел домой, размышляя о цыгане, его Говорящей Голове и чудесном Павло. Представится ли мне возможность, спрашивал я себя, раздобыть где-нибудь медвежонка и вскормить его? Что, если дать объявление в газете в Афинах? Быть может, это принесет результат?

Все домашние сидели в гостиной и пили чай, и я решил поделиться с ними тем, что меня волновало. Однако не успел я войти в комнату, как безмятежная сцена чаепития удивительным образом преобразилась. Марго издала пронзительный крик, Ларри уронил чашку с чаем себе на колени, вскочил и укрылся за столом, Лесли схватил в руки стул, а мама, раскрыв рот, с ужасом воззрилась на меня. Никогда еще мое появление не вызывало такую недвусмысленную реакцию у моих родных.

– Убери его отсюда! – рявкнул Ларри.

– Да убери отсюда эту проклятую тварь! – вторил ему Лесли.

– Он убьет всех нас! – визжала Марго.

– Достаньте ружье, – слабым голосом сказала мама. – Достаньте ружье и спасите Джерри.

Я, хоть убей, не мог понять, что с ними сталось. Все они уставились на что-то за моей спиной. Я повернулся, посмотрел – и ахнул: в дверях стоял Павло, с надеждой принюхиваясь к запахам, исходившим от чайного стола. Я шагнул к нему и ухватил его за морду. Он нежно тыкался в меня носом. Я объяснил, что это всего-навсего Павло.

– С меня довольно, – проговорил Ларри хриплым голосом. – С меня довольно. Птицы, собаки, ежи по всему дому, а теперь еще и медведь. Скажите мне, Христа ради, что для него этот дом? Кровавая римская арена?

– Джерри, милый, будь осторожен, – дрожащим голосом сказала мама. – У него такой свирепый вид.

– Он задерет всех нас, – трясущимся голоском, но уверенно сказала Марго.

– Я не могу пройти мимо него за своими ружьями, – сказал Лесли.

– В этом нет необходимости. Я запрещаю, – сказал Ларри. – Я не хочу, чтобы наш дом превратился в берлогу.

– Где ты его раздобыл, милый? – спросила мама.

– Мне все равно, где он его раздобыл, – сказал Ларри. – Он должен отвести его обратно сейчас же, сию минуту, прежде чем эта тварь разорвет нас на куски. У мальчишки нет никакого чувства ответственности. Я не намерен играть роль христианина-мученика, это в мои-то годы.

Павло встал на дыбы и издал долгий хрипящий стон, который я истолковал как желание присоединиться к нам в поедании сластей, что были на столе, однако домашние истолковали его иначе.

– Ой! – взвизгнула Марго, как будто ее укусили. – Он нападает!

– Джерри, будь осторожен, – сказала мама.

– Я не отвечаю за то, что я сделаю с этим мальчишкой, – сказал Ларри.

– Если ты останешься в живых, – сказал Лесли. – Да заткнись же ты наконец, Марго, ты только все ухудшаешь. Ты спровоцируешь эту проклятую тварь.

– Я могу визжать, когда хочу, – с негодованием ответила Марго.

Мои родные от страха так разгалделись, что не дали мне возможности вставить словечко. Теперь я предпринял попытку объяснить, в чем дело. Во-первых, сказал я, Павло не принадлежит мне, а во-вторых, он ручной, как собака, и мухи не обидит.

– Я не верю ни одному твоему объяснению, – сказал Ларри. – Ты стащил его из какого-нибудь треклятого цирка. Мы рискуем не только тем, что из нас выпустят кишки, но и тем, что нас арестуют за укрывательство краденого.

– Ну-ну, милый, – сказала мама, – дай Джерри объяснить.

– Объяснить? – переспросил Ларри. – Объяснить? Как можно объяснить присутствие огромного медведя в гостиной?

Я сказал, что медведь принадлежит цыгану, у которого есть Говорящая Голова.

– Что ты разумеешь под говорящей головой? – спросила Марго.

Я ответил, что это голова без тела, которая умеет говорить.

– Мальчишка спятил, – уверенно заявил Ларри. – Чем скорее мы сведем его к психиатру, тем лучше.

Все домашние к этому времени сбились в трепещущую кучку в дальнем углу комнаты. Я негодующе заявил, что мои слова – чистая правда и что в доказательство этого я могу заставить Павло танцевать. Я схватил со стола кусок торта, продел палец в кольцо на наморднике медведя и произнес те же приказания, какие произносил его владелец. Не сводя жадного взгляда с торта, Павло встал на дыбы и начал танцевать со мной.

– Ой, смотрите! – сказала Марго. – Смотрите, он танцует!

– Мне безразлично, пусть даже он ведет себя как целый кордебалет, – сказал Ларри. – Я хочу, чтобы эту треклятую тварь убрали отсюда.

Я просунул кусок торта через намордник Павло, и он с жадностью втянул его в рот.

– Право, он совсем милый, – сказала мама, поправляя очки и с интересом рассматривая медведя. – Помнится, у моего брата в Индии был когда-то медведь. Он был очень славным домашним животным,