На поляне была земля.

Матвей почувствовал разительную перемену, ступив с Ничто на каменистую почву.

Он остановился, встретившись взглядом с желтыми глазами.

Язык их обладателя был так горяч, что от него исходили язычки пара, когда паразит облизывал деревянный столб.

На самом его верху, наколотая на острый наконечник, сидела человеческая голова. Глазницы серели пустотой, как патроны в фонарях без лампочек.

Матвей поспешил отвести взгляд.

Он сделал шаг вперед, огибая столб и пробираясь ближе к центру.

Ипсилона не видно.

Рядом с Матвеем, но не слишком близко, не сковывая своей близостью, замерли паразиты.

Лишь одни из их сородичей стеснили мужчину – размером с лабрадора, обтянутые красной кожей со свисающими до пуза лентецами нанизанных на какую-то нить языков. Их глаза закатились, обнажая воспаленную склеру. Они полусидели на земле по центру, мешая пройти.

Матвей с опаской переступил через их нить, следя за подрагивающими веками.

Обогнув еще пару-тройку паразитов, мужчина вышел на открытую площадку.

– Ты здесь! – выкрикнул Ипсилон.

Он сидел на каменном ложе, свесив ноги вниз.

При появлении Матвея мужчина спрыгнул. В его движениях сквозила какая-то резкость и нервозность. А еще рассеянность – нож так и остался лежать на столе.

– Привет, Ипсилон, – осторожно ответил Матвей.

– Ты не представляешь, как долго я тебя ждал!

Приближение Ипсилона Матвей упустил из виду – в голове паразит зашептал, погладил мозг пальцами. Он стучал в дверь и говорил: пора выходить, настало время моей очереди. Он сгонял с пригретого кресла, тыча в нос билетиком с номером места.

Вблизи оба выглядели не самым лучшим образом – лишь бледными подобиями прошлых себя.

Матвей вдохнул запах Ипсилона – смесь мускуса и крови, когда тот погладил его по щеке. Так нежно. Так ласково.

Ипсилон же спешил, проглатывая огонь и поджигая внутренности. От этой боли ему хотелось расплакаться.

– Я знал, что ты поймешь, – зажав неподвижное лицо Матвея в руках, зашептал мужчина. – Скоро мы вместе перенесемся в Абсолют. В долгожданный Абсолют. Что тебя там ждет? Ты знаешь? – вместе со смехом вылетели капли крови. – Я так волнуюсь. Дорогая! – Ипсилон крутанулся, прислушиваясь к чему-то голосу. – Совсем скоро! Идем, Матвей! Идем же!

Матвей резко отступил назад.

– Я не понимаю. Ипсилон, послушай меня. Я скоро исчезну, он вылупиться из меня. Я слышу его голос в себе, и он все упорнее настаивает.

Ипсилон выдохнул, заворожено оглядел мужчину.

– Ты… ты слышишь его? Что он говорит?

– Это неважно! – истерично выкрикнул Матвей и заметил нож на столе. – Ты, правда, хочешь убить меня? Ипсилон? Я не хочу умирать, но и становиться убийцей тоже. Старуха сказала мне, что я должен убить тебя! Неужели ты не понимаешь?

Костер обжигал черные небеса.

Своеобразное лицо то появлялось из всполохов, то исчезало.

Огонь нетерпеливо тянулся к каменному ложу, но ограниченный деревянными поленьями, лишь слизывал траву рядом. В бешенстве, он искрами кусал спины и морды паразитам.

– Я не просто хочу убить тебя, – словно не слыша ничего, произнес Ипсилон. – Он… Это клад, это настоящий клад. Какое наследие! Боги его наказали? Кирилл? Кирилл! И его ножи… Ах! Где нож? Где мой нож?

Ипсилон побежал к костру, Матвей – от него.

Он нырнул к паразитам, грубо отталкивая их в сторону.

Но не от всех так легко расчистить свой путь – огромный тарантул с акульей пастью бросился вперед, лапами намереваясь схватить мужчину. В последний момент, когда суставы уже сжимались, Матвей проскользнул вниз мимо его волосатых лап.

Одновременно со всем этим паразит внутри зашевелился, тонкими пальцами пробираясь через слезные протоки к глазам.

Матвей потер веки, надавливая на глазные яблоки и пальцами пробираясь в слезное мясцо. Ослепленный, он не заметил вырытой ямы, мутнеющей багровым зеркалом. С плеском, яма утянула его на засасывающее дно.

Матвей замер, проморгался.

Паразит затих.

Он взглянул вверх, прислушался к чужим шагам.

Ипсилон видел его падение? Может, стоит отсидеться здесь, а потом просто нырнуть в Ничто?

Рядом что-то легонько стучит по бедру.

Мужчина погрузил руку в кровь и оттолкнул от себя мягкое тело.

Оно перевернулось, это крохотное раздутое детское тело. Из разбухших губ струйкой потекла кровавая жижа, запекшись в уголках не только губ, но и глаз.

Матвея стошнило.

Неожиданно его с силой потянули вверх, вырывая из руки гнилостного сока смерти.

– Да как ты смеешь убегать? Как ты смеешь мешать Избранному? – брызжа слюной, закричал Ипсилон. – Ты должен слушаться меня, только меня! Я не намерен больше ждать!

Он в бешенстве потащил Матвея по земле прямо за шиворот свитера.

Перед его глазами проплывали одному ему видимые картины – от мириады небесных светил, до ржавой окровавленной бочки. Ощущая в ноздрях воскресший подвальный запах, Ипсилон пугался, что все это только приснилось, и в руках очередное животное. Что наверху снова пьет отец.

Яд от поцелуя женщины бурлил кровь, разрывал вены и артерии, иглами прокалывал сердце.

Ощущать все это – пытка, но есть пытка гораздо более жестокая и невыносимая.

Жизнь.

– Боги помогают мне, они помогают идти к ним. Я изменю мир, я свергну старую власть. А эти черви… их место в земле.

– Я съем твое сердце, я съем твое божественное сердце.

Дикая мысль пронеслась в сознании Матвея – он подумал о доме как о чем-то недоступном и далеком. Как о чем-то из прошлого ленивого художника у которого впереди такая же смерть, как у родителей.

Как Алене удавалось жить все это время?

Теперь это, правда, не важно.

Сердце внутри сжималось, стоило только вспомнить лицо сестры.

А может эти мысли навеял паразит, подталкивая Матвея на убийство?

Убей он Ипсилона – все стало бы как прежде?

Чушь. Нет жизни, нет будущего у человека, послужившего куколкой для паразита. Нет надежды у того, кто столкнулся с другой стороной.

Матвей увидел в далеком Ничто жреца с зазубренным кинжалом.

Четверо мужчин уложили пленника на камень и держали, перетягивая на себя его конечности.

– Ипсилон, но получается, что боги – самоубийцы, если позволяют тебе к ним идти, – прохрипел он, но слова утонули в утробном отхаркивании Ипсилона.

В момент кашель начал убийцу буквально душить, и мужчина, разжав руки, согнулся пополам.

Матвей развернулся к нему, с удивлением глядя на стремительно краснеющее лицо.

Брови Ипсилона взметнулись вверх, губы скривились.

Он сжался, прижимая руки к животу, и вытошнил из себя сгустки крови. Трясущимися руками Ипсилон дотронулся до горячих губ, и от пальцев потянулись тонкие склизкие нити.

* * *

Это была трагедия – Ипсилон выл, стонал, рвал волосы на голове от чудовищной невыносимой боли.

Кисти сжимались и судорожно подрагивали на холодной земле.

Из кармана на штанах выпала маленькая куколка и под весом мужчины впечаталась в податливую почву. Там, в земле, по ней сновали туда-сюда муравьи, разведывая дорогу по полустертому девичьему личику, по слегка округленной груди.

Истошные крики разнеслись по всей поляне, шлепками прошлись по мордам паразитов, спугнули молочные дымки.

От страха Матвей замер.

Он вспомнил слова старухи, но не мог пошевелиться.

Почему-то возможность собственной смерти представилась совсем призрачной, невозможной, и в такую – верить не хотелось. Наоборот, верить хотелось в то, что все происходящее – сон, как и до этого во все предыдущие разы он проснется в постели.

– У каждого должно быть свое место, – бубнил Ипсилон. – Я, наконец-то, окажусь на своем месте… На своем.

В воздухе чувствовался горьковатый запах полыни.

В свете костра извивающееся человеческое тело больше походило на огромную мясистую гусеницу с продольными полосами по туловищу.

Матвей испуганно огляделся.