Горячим воспаленным языком Матвей провел по сухим губам, смачивая трещинки и рубцы, прежде чем выдохнуть:

– Как все это выглядело раньше?

Старуха улыбнулась. С улыбкой ее лицо окрасилось беззащитной старостью женщины, давшей жизнь новому побегу от сока своих корней.

На секунду в голову Матвею заползли скабрезные мысли – размозжить древний череп вазой, но он отбросил их после заманчивого предложения:

– Хочешь, я покажу тебе?

– Нет, покажите мне, как это выглядит сейчас.

Старуха кивнула.

– Когда-то, очень давно в жертву приносились дети – это самый угодный дар. Крики горящих младенцев уносились далеко-далеко, а их красные тела сливались с лучами заходящего солнца. Они скукоживались, извивались подобно червям, и не могли найти покой на раскаленной чаше. Это была страшная жертва. Страшная.

Палата заходила ходуном.

Матвей вцепился руками в матрац, пока стены изгибались, бледнели, трансформировались. Он и старуха оставались неподвижны, а вот пол и потолок менялись местами, отчего желудок жалостливо прижимался к позвоночнику.

Постепенно палата сбросила прежнюю кожу, как змея, бетон растворился в воздухе, гармония системы превращения завершилась.

Матвей оказался на улице. На темно-темной улице посреди серых надгробных камней.

Он поднялся на ноги, с трудом удерживая равновесие, и облокотился на один из камней, который тут же исчез, а из-под земли, подобно коренным зубам, вылезли стены, сомкнулись над головами и под ногами миллионами крошечных зазубрин, загоняя гостей в каменную коробку.

Старуха подошла к мужчине, помогая подняться после падения.

В коробке, словно по щелчку пальцев, зажегся тусклый стеснительный свет от свеч на полу, чуть-чуть вырывая из рук темноты происходившее таинство.

Матвей выпучил глаза, приоткрыл, разрывая сковывающие слюнные цепи, рот. И пока он пытался соединить разрозненные куски человеческих тел в единую картинку, в промёрзшем склепе лишали жизни еще не родившегося ребенка.

Это была женщина.

В полумраке ее силуэт почти не различим, только общие очертания.

Она сидела на самодельном подобии валкого гинекологического кресла, завешанная запачканными кровью простынями.

Рядом с ней стояли двое мужчин и одна женщина, шепчущие ей что-то прямо в уши. Между ногами орудовал еще один человек, но кто это был – возможности рассмотреть не представлялось.

Матвей сглотнул, подумал сделать шаг ближе, но старуха остановила рукой.

– Тень остается в тени.

Женщина в кресле застонала, зазвенел металлический лязг.

– Помни, для чего это! – злобно крикнула женщина рядом с ней.

Послышалось пыхтение, и на свет выглянул человек с незнакомым медицинским инструментом.

– Еще немного, мне нужно подцепить его.

Женщина заплакала и сжала руку рядом стоящей.

– Ради тебя, – проскулила она, – все ради тебя.

– Ради кого? – спросил Матвей.

– Как ты думаешь?

Один из мужчин промокнул простыней между ногами женщины, и ткань моментально окрасилась кровью.

– Готово! Я держу его головку.

– Все ради него, – между стонами бормотала женщина. – Убей же его быстрее!

Мужчины по бокам поднесли к собрату металлическую чашу.

– Давай! Давай! – нетерпеливо торопила другая женщина, протянув руки.

Послышался тихий чвакающий звук, и человек под простыней быстро-быстро заработал руками.

– Твое дитя почти в чаше, – сообщил он. – Осталось немного.

Женщина заплакала.

Она с такой силой сжала руками рот, что костяшки пальцев побелели.

Наконец, мужчины подняли окровавленную и наполненную красными сгустками чашу вверх и отдали ее нетерпеливой сестре.

– Теперь он точно услышит нас. Услышит нас! – радостно закричала она.

– Что, если этого недостаточно? – тихо спросил один из мужчин, потирая шею.

Врач вынырнул из-под простыни. Весь его фартук и перчатки запачканы кровью. Он стянул с лица маску и теперь нерешительно перебирал ее в руках.

– Должно быть достаточно, – маленькие темные глазки перебегали с одного лица на другое в поисках поддержки.

Женщина на стуле, вцепившись в простынь на животе, подвывала собственным рыданиям.

– Что же мне еще сделать, чтобы он услышал?

– Цивилизация заставляет людей идти на все большие ухищрения, чтобы достучаться до высший сил, – пояснила старуха. – Но даже это не сработает. Фантазия, несомненно, в ритуалах важна – она черпает силы из самых мрачных глубин Тартара, где ждут своего часа скованные нержавеющими цепями титаны. Медные ворота и сторукие стражники сдерживают их в вековечной тьме. Дыши, Матвей, вдыхай воздух полной грудью – они жаждут вырваться и смести все сущее под собой. Наравне с фантазией – правила из мира спрессованного холода и кислого воздуха. Он такой кислый, что разъест человека еще перед вдохом.

Матвей не слушал.

Словно загипнотизированный он не отрывал взгляда от чаши, в то время как желудок упорно боролся, рвался, подступал к горлу, касаясь язычка.

Это была магия в естественном проявлении, основанная не на правиле «плати-получай», ибо истинное сверхъестественное обычно не требует платы, во всяком случае – материальной. Дьявол не продает таланты за деньги.

Вот и сейчас Матвей смотрел, потому что хотел, а подступающая рвота – всего лишь отголосок поборотой чувствительности.

– Что это за обряд такой?

– Это не обряд. Нет такого обряда. Его не услышат.

– Значит, это просто убийство ребенка?

Старуха кивнула.

– Как это должно было выглядеть? Вернее, что нужно было сделать, чтобы его услышали?

Склеп тут же начал исчезать, пожираемый невидимым огнем.

Вместо него обнажаемая пустота за секунды обрастала новыми декорациями – появилась поляна, тонущая в лучах закатного солнца, когда небо и земля сливались в один первородный цвет.

Цвет огня – мужское семя в лоне Матери-земли.

В центре из-под земли вырос огромный железный идол с вытянутыми и сложенными в чашу руками. Под руками горел костер, раскаляя железо. Сам же идол с двух сторон охранялся жрецами, настоящими жрецами из той же плоти, что приносилась в дар.

– Что это? – крикнул Матвей, пытаясь заглушить непонятный нарастающий грохот.

– Это истинное жертвоприношение!

К идолу тянулась цепочка людей, обвешенных украшениями и тканями. Сколько лет эти люди были уже мертвы, сколько гниют их кости в земле? Но сейчас они были живы. Живее Матвея.

В руках они несли розовых младенцев нескольких месяцев от роду, и цепочка их уходила далеко за пределы видимости.

Мужчина охнул, осознавая происходящее, и непроизвольно сделал пару шагов назад.

Люди подходили к идолу, поднимались по помосту ближе к рукам, готовые расстаться с детьми.

Что заставляло их идти на такое чудовищное преступление? Какой-то неистовый магнетизм Тофета, скопленный в овраге огня и серы, или же нагая людская темная сущность позволила безуплатно расползтись тьме по земле?

На человеческих лицах не было сожаления или отчаянья, они принимали все как должное.

От боя ненавистных барабанов ныла голова, но имеется звук более невыносимый, равный крикам обнаженной преисподней – вопли детей. Они взорвали небеса, разорвали мозг Матвея, и он выплюнул его прямо под себя.

– Хватит! – простонал он.

– Это еще не все, смотри! – старуха схватила Матвея за ворот свитера и потащила ближе к идолу.

Мужчина попытался вырваться, но его обмякшее тело сопротивлялось так же, как сопротивляется маслу горячий нож.

Он кричал, пока его тащили прямо сквозь людей, детей, еще не брошенных в пламя.

Он визжал, поднимаясь на помост.

Визжал, закрывая глаза и обжигаясь от жара огня.

– Смотри! – проревела старуха.

Отсюда казалось, что единственный существующий звук в мире – это детский крик.

Старуха ударила Матвея по щеке, до крови разбила губу.

Через маленькую щелку глаз он увидел извивающиеся пятна и клубы дыма, поднимающиеся в небеса.