Воскресенье, 19 мая. Леже сообщил мне, что его снимают с поста. Он поделился со мной своим мнением о международной обстановке: благодаря демаршам римского папы, Рузвельта и южноамериканских республик Италия сохраняет те же позиции. Испания сносно относится к Англии и скверно к нам.

Немецкое коммюнике от 19-го еще более трагично, чем вчерашнее. Голландия со всеми своими островами оккупирована. Немецкие войска продвинулись к западу от Антверпена и форсировали реку Шельду, а к западу от Брюсселя они вышли к реке Дендер. Като и Сен-Кантен в руках неприятеля. На южном фланге противник крупными силами наступает в районе к северу от Лаона и возле Ретеля. Захвачено оборонительное укрепление № 505 на линии Мажино. Взято в плен 111 тысяч человек, не считая голландской армии. Весьма вероятно, что эти данные свидетельствуют о быстром продвижении немецких войск с востока на запад. Угроза Парижу отдалилась, но в целом положение ухудшилось. В коммюнике неприятеля от 21 мая говорилось, что речь идет о наступлении в западном направлении и что немецкие войска стремятся отбросить к Ла-Маншу все французские, английские и бельгийские армии.

Вместо генерала Гамелена назначен генерал Вейган. В своих мемуарах (т. III, стр. 436) Гамелен рассказывает о беседе с ним. По словам генерала Вейгана, «надо покончить со всеми политическими деятелями. Они один другого не лучше». Уинстон Черчилль выступил по радио с речью, которая понравилась своей энергией и спокойствием. Он признал, что немцы прорвали нашу оборону к северу от линии Мажино, что сильные танковые части господствуют на открытой местности и что противник бросает в бой огромные массы пехоты.

– Однако немцы, – сказал Черчилль, – находятся в таком же опасном положении, как и мы, и картина может внезапно измениться. Было бы нелепо полагать, что в течение нескольких недель или даже месяцев можно победить армию, насчитывающую 3-4 миллиона солдат. У нас есть веские доказательства того, что уже почти все специальные и моторизованные войска брошены неприятелем в бой… Наши тяжелые бомбардировщики наносят удары по главным военно-промышленным Центрам Германии. Руководители Французской республики, и в частности премьер-министр Франции г-н Рейно, человек несгибаемой воли, твердо заверили меня, что они будут вести борьбу до самого конца, что бы ни случилось.

В Милане граф Чиано выступил с речью, составленной в довольно провокационных выражениях. Он говорил от имени Италии, «верной своим обязательствам и своему великому будущему».

Газеты, вышедшие 21 мая, сообщили, что наступление противника в целом замедлилось, и союзным войскам удалось благополучно отступить из Бельгии, хотя, по словам де Кериллиса, «бронированный смерч, движущаяся стена, снова несколько продвинулся по направлению к морю и опасность по-прежнему велика…» Около 11.30 ко мне зашел офицер с очень тревожными новостями и документами. Противник занял Лаон, Аррас, Амьен и даже пятикилометровое предмостное укрепление ниже этого города.

В тот же день, 21 мая, Поль Рейно выступил в сенате с обзором сложившегося положения.

– Родина находится в опасности. Сказать правду сенату и всей стране является первейшей обязанностью правительства.

Вам известно, что имевшиеся в стране укрепления можно было разделить на две группы: линия Мажино, от Базеля до Лонгви, вдоль люксембургской границы, и менее мощная линия укреплений от Лонгви к морю.

Поскольку Голландия, Бельгия и Люксембург подверглись нашествию, левое крыло французской армии покинуло свои укрепления в районе между Аданом и морским побережьем и, обогнув Седан, направилось в Бельгию по линии от Седана к Антверпену и далее к Буа ле Дюк, в Голландию.

Эту ситуацию противник учел и предусмотрел. Как же он поступил?

На стыке частей французской армии он повел крупное наступление на противоположный берег Мааса, между Седаном и Намюром.

Маас казался тяжелой для переправы рекой, и он ошибочно рассматривался нами как грозное препятствие на пути врага. Поэтому на его оборону было выделено небольшое число французских дивизий, которые растянулись на большом участке фронта вдоль реки.

Кроме того, поскольку лучшие части находились в Бельгии, на оборону Мааса была послана армия Корапа, дивизии которой обучены хуже, а командный состав менее опытный, чем в других соединениях.

Однако если, с одной стороны, верно, что Маас – трудная для переправы река, то, с другой стороны, те же самые обстоятельства – извилистое русло, крутые и лесистые берега – делают ее трудной и для обороны. Пулеметный фланговый огонь, например, здесь невозможен. В то же время в этих условиях легко могут просачиваться подразделения с высокой маневренностью.

Добавьте к этому еще и то, что более половины частей некоторых дивизий армии Корапа не успели вовремя подойти к Маасу, хотя эта армия ближе других соединений находилась к главному узлу сопротивления и расстояние, которое ей предстояло покрыть, было самым коротким. Но это еще не все. В результате грубых ошибок, за которые виновные будут наказаны, на Маасе не были взорваны мосты. По ним-то и прошли «Panzerdivisionen»,[3] прикрываемые штурмовиками. Они атаковали разбросанные, плохо обученные отражению подобных атак дивизии с неопытным командным составом. Теперь вы можете представить себе и состояние армии Корапа и причины ее разгрома.

Такова история прорыва на участке стыка частей французской армии.

Позавчера, когда я прибыл в военное министерство, ко мне зашли маршал Петэн и генерал Вейган… (Продолжительные аплодисменты; сенаторы встают и приветствуют маршала Петэна). Какова была обстановка?

Наш фронт был прорван на участке шириной около ста километров. В эту брешь устремились бронетанковые дивизии германской армии, за которыми следовали моторизованные подразделения. Образовав широкий клин в направлении к Парижу, эта армия устремилась на запад, к морю, обойдя с тыла всю систему наших укреплений на франко-бельгийской границе и угрожая войскам союзников в Бельгии, которые получили приказ об отходе только 15 мая вечером. Позавчера бронетанковые дивизии вышли на линию Ле-Кенуа – Камбре – Перонн и вдоль Соммы до Ама.

Наступление немцев продолжается сорок восемь часов. Сегодня в 8 часов утра командование известило меня, что Аррас и Амьен заняты непрительскими войсками (движение в зале).

Как могло все это произойти?

Повинно ли в этом моральное состояние нашей армии?

Ни в коем случае. Доказательством этому служат бои, развернувшиеся в Бельгии в первые дни войны.

Истина заключается в том, что классическая концепция ведения войны, которой мы придерживались, натолкнулась на совершенно новую концепцию. В основе этой последней лежит не только массовое использование бронетанковых дивизий и не только их взаимодействие со штурмовой авиацией, но и стремление дезорганизовать тылы противника глубокими рейдами, десантами парашютистов, которые в Голландии едва не заняли Гаагу, а в Бельгии захватили наиболее укрепленный форт Льежской крепости. Я уже не говорю о тактике распространения ложных слухов и о передаваемых по телефону (путем подключения в сеть) распоряжениях гражданским властям с тем, чтобы, например, вызвать поспешную эвакуацию.

Сенат понимает, что в первую очередь нам необходимо осмыслить войну, эту принципиально новую войну, ведущуюся против нас, и немедленно принять решение.

Не в первый раз в нашей истории нам приходится сталкиваться с неожиданностями, а затем преодолевать их.

В начале прошлой войны мы уступали противнику, так как нам не хватало тяжелой артиллерии, у нас было очень мало пулеметов, нам пришлось столкнуться с грубым и внезапным применением газов – этого бесчестного оружия. И несмотря на это, мы наносили ответные удары, мы применились к новым условиям и в конце концов победили.

Точно так же дело будет обстоять и теперь, если каждый этого захочет, если каждый солдат осознает огромную роль, которую он играет, если каждый рабочий, который в настоящее время работает по двенадцати часов в сутки, будет страстно и упорно трудиться у своего станка, если каждый мужчина и каждая женщина поймут величие момента, который мы переживаем (Аплодисменты).