Именно на этот принцип намерено опереться нынешнее правительство, единственное законно сформированное правительство, облеченное доверием палат, которые одобрили его волю защищать до конца, совместно с союзниками, независимость Бельгии и целостность ее территории от агрессии.
Правительство будет неуклонно выполнять свой долг.
Собравшись в Париже с согласия председателей обеих палат и государственных министров, которые могли быть опрошены, правительство, уверенное в том, что оно является выразителем национальной воли, полно решимости продолжать борьбу за освобождение страны.
Из числа молодежи, солдат бельгийских войск, находящихся во Франции и в Великобритании и ответивших на призыв правительства, будет создана новая армия. Она вступит в бой и будет сражаться бок о бок с армией союзников.
Бельгийцы, не пригодные к несению действительной военной службы, будут, с учетом их индивидуальных возможностей, направлены на службу гражданской мобилизации или на военное производство. Таким образом, все силы, которыми мы еще располагаем, мы поставили на службу делу, ставшему после нападения на нас Германии общим делом всех бельгийцев.
Начиная с сегодняшнего дня будут приняты необходимые меры для скорейшего осуществления вышеизложенных решений. Нужно дать немедленные и осязаемые подтверждения нашей солидарности с союзниками, уже давшими нам, в соответствии с принятыми обязательствами, свои гарантии.
Бельгийцы, нам выпали самые тяжелые испытания в нашей истории. Настало время вспомнить уроки доблести и чести, преподанные теми, кто сражался с 1914 по 1918 годы… Что бы ни случилось, мы будем достойными их.
«У королей тоже есть нервы», – писала одна немецкая газета.
28 мая Уинстон Черчилль информировал о создавшемся положении палату общин. О короле он говорил в очень умеренных выражениях. Черчилль призвал палату быть готовой к тяжелым и трудным дням. «Однако ничто, – сказал он далее, – не может освободить нас от нашего долга защиты дела всего мира, дела, которому мы служим». Сдержанный тон этой речи и высказываний английской прессы в отношении короля Леопольда вызывали удивление.
Среда, 29 мая. На завтраке у одного из своих друзей встретил Буллита. Он рассказал нам, что несколько дней назад король Леопольд обратился к нему с просьбой взять его детей под защиту Соединенных Штатов. Рузвельт согласился вызвать их в Вашингтон и обращаться с ними как с членами собственной семьи. Буллит сказал мне, что тон общественного мнения в Соединенных Штатах нарастает очень быстро. Америка шлет нам все, чем она располагает, у нее самой осталось лишь 150 истребителей и столько же бомбардировщиков. Она сейчас спешно строит их для нас. Президент США направил военные корабли в Лиссабон (возможно, для того, чтобы вывезти американских граждан, подумал я). Итальянский посол, по слухам, уже сжигает свои архивы. Муссолини отказался принять посла Соединенных Штатов. Г-н Сольвей, пришедший после окончания завтрака, подавлен «чудовищной позицией» бельгийского короля. Он не может найти ей объяснения.
Получил немецкое коммюнике от 29 мая. Судя по этому документу, судьба французских армий в Артуа предрешена. Их сопротивление в секторе к югу от Лилля сломлено. Английская армия зажата на участке между Диксмюдом, Армантьером, Байёлем и Бергом. Немцы прошли Брюгге и взяли Остенде. Взят также город Лилль. Единственная компенсация: союзники вступили в Нарвик. Представители предпринимательских и рабочих организаций подписали в присутствии министра Помарэ пакт о сотрудничестве.
Наступил печальный конец битвы на севере. Английский экспедиционный корпус отступает к морю и пытается добраться до судов, стоящих на якоре на рейде, который бомбит немецкая авиация. К югу от линии Поперинг-Кассель произошло соединение немецких армий (30 мая). Попал в плен генерал Приу, главнокомандующий первой французской армией. Несколько разрозненных и изолированных отрядов продолжают борьбу. Остатки английской армии на участке в несколько километров между Фюрном и Бергом отчаянно обороняются. По сути дела битва во Фландрии и Артуа закончилась.
И ко всему считают неизбежным в самое ближайшее время вступление в войну Италии.
В свете этих ужасных событий я перечитываю заявление маршала Петэна перед военной комиссией сената от 7 марта 1934 г.
«От Монмеди тянутся Арденнские леса; если там возвести специальные оборонительные сооружения – они станут непроходимыми. Следовательно, мы рассматриваем этот район как зону уничтожения. Само собой разумеется, что опушки леса со стороны вероятного нападения будут укреплены. Глубины у этого фронта не будет, поскольку неприятель не сможет углубиться в лес; если же он все-таки это сделает, то будет перебит при выходе из лесов. Таким образом, этот сектор не опасен».
28 мая 1932 г. на заседании верховного военного совета было решено отложить рассмотрение проекта, разработанного военным министром Пиетри и предусматривавшего ассигнование 240 миллионов на укрепление Мобёжа, Монмеди и в особенности Валана. 4 июня 1932 г. маршал Петэн вновь высказал свое резко отрицательное мнение, и верховный военный совет отклонил проект об ассигновании 240 миллионов. Если бельгийцы, заявил он, укрепят свою границу с Германией, французская армия должна направиться именно к этой границе. В противном случае оборона предпограничной зоны будет организована подвижными силами инженерно-технических войск.
Перед лицом разгрома не военных, а политических деятелей будут обвинять в непредусмотрительности и в некомпетентности.
Перемирие 1940 года
Отъезд из Парижа
Я начну свой рассказ с воскресенья, 9 июня 1940 г. В этот день в 15.30 я был вызван в сенат на совещание с председателем этой палаты и главой правительства, поскольку, в соответствии со статьей 59 закона от 11 июля 1938 г., прежде чем решать вопрос о переезде властей, необходимо было заслушать мнение председателей обеих палат. Итак, предполагалось покинуть Париж и вступить на путь грандиозной авантюры. Костяк, на котором держалась Франция, рушился. К вечеру того же дня мне сообщили, что положение ухудшилось и надо поспешить с отъездом. От Поля Рейно я получил письмо следующего содержания «Имею честь уведомить Вас, что главнокомандующий, ввиду сложившегося положения, находит целесообразным начать эвакуацию властей из Парижа» (9 июня 11 часов). Заседание совета министров, назначенное первоначально на 10 июня, состоялось в 21 час 9-го с тем, чтобы принять решение исключительной важности.
Правду говоря, я отказывался верить в то, что положение в самом деле отчаянное, и коммюнике, опубликованное в воскресенье вечером, вселило в меня некоторую надежду. Тем не менее в понедельник, 10-го, в 4 часа утра я уехал с частью своего персонала в Вуврэй, небольшой городок на берегу Луары, вызывающий у французов так много веселых воспоминаний о минувших временах. К 8 часам я прибыл в отведенную мне резиденцию, замок Монконтур, старинную постройку XV века. Я находился под тягостным впечатлением контраста между великолепным спокойствием природы и глубоким горем, которое мы переживали. Вечером, около 19 часов, я нанес визит президенту республики. Я застал его в парке в окружении семьи. Он сообщил мне, что Италия вступила в войну.
В то время я был председателем палаты депутатов и одновременно мэром города Лиона, и я должен был выполнять обязанности, которые накладывали на меня эти две должности. Ночью на машине я отправился в Лион и прибыл в город 11-го около 10 часов утра. В это время в Брие проходило совещание, на котором присутствовали гг. Уинстон Черчилль, Иден, Рейно и Петэн. Военное положение на совещании было обрисовано в очень мрачных красках. В среду, 12-го, в 20 часов совет министров собрался в Канжэ, у президента республики. На этом заседании Вейган потребовал заключения перемирия. Рейно высказался против этой меры и поддержал необходимость соглашения с англосаксами. «Если мы поступим иначе, – заявил он, – мы потеряем и честь и надежду». Маршал Петэн, напротив, потребовал заключения перемирия и заявил, что не покинет Францию. Огромное большинство совета выступило за продолжение борьбы. Несколько министров, в том числе Шотан, потребовали, как мне рассказали, психологического воздействия на общественное мнение. Вейган согласился с тем, что перемирие будет отвергнуто, но отказался как от противоречащего чести армии предложения Марена о так называемом голландском решении проблемы – решении, принятом королевой Вильгельминой, которая ценой гибели всей армии спасла свое государство.