— Что вы, Сергей Петрович! Конечно, не помешаете. С постелью у нас дело скудно, на что вас и уложить? Совсем обнищали, — конфузливо заметила Настя.

— Вы не беспокойтесь, — поспешно отозвался учитель, — ночевать у вас будем только мы двое, — Лебедев показал на Яницына. — Остальным я разрешу провести ночь с семьями. Ведь их так ждут! Мы подстелем себе тулупы. Все будет в порядке, вы не волнуйтесь.

Настя и Лерка торопливо перемыли посуду и стали укладываться спать: боялись помешать гостям. Настя легла на лавку, укрылась одеялом с головой. Лерка вскарабкалась на полати, где она спала с Ванюшкой.

Мальчик мирно спал.

Лерка пригладила его сбившиеся лохмы, поцеловала посапывающий веснушчатый нос, закутала бережно одеялом. «Спи, глупенький!» Посмотрела вниз.

Лесников поднял голову, кивнул Лерке, ворча:

— Эх, Афанасья, говорят, ломит с ненастья, Савелья — только с похмелья, а меня, Силантия, почему так сегодня корежит? — Покряхтывая, он стал натягивать на себя оттаявший тулуп. — Сергей Петрович! — обратился он к Лебедеву. — Я, пока суд да дело, думаю сходить проверить патрули, часовых.

— Прекрасно, Силантий Никодимыч! Только попрошу вас поскорее вернуться. Подойдет Семен, и мы сразу начнем, чтобы не затягивать собрания: надо дать людям возможность выспаться и отдохнуть.

— Слушаю, Сергей Петрович.

Силантий ушел, и в избе стало совсем тихо. Сергей Петрович беседовал с Яницыным. Иван Дробов дремал, положив крупную курчавую голову на край стола.

— Ты замечательно выглядишь, Сережа. Молодец! Настоящий партизанский командир! Строгий, подтянутый. Ничего похожего на нашу встречу в школе, помнишь, когда я у тебя был? Тебе привет от мамы. Велела заходить, если будешь в городе.

— Спасибо. Спасибо, — рассеянно ответил Лебедев: готовился к беседе с партизанами.

— Ты не отвиливай! — понял нехитрую увертку друга Яницын. — На совещании часто тебя вспоминали: «В чем секрет его успехов?» Гремишь, Сережа, гремишь по краю… — подшучивал Вадим.

— Секрет моего успеха? — вдруг рассердился командир. — А почему не твоего? Не терплю, когда говорят: «Лебедев, Яницын подняли, завинтили…» Я учитель, и не мое дело идти в бой, стрелять, колоть. Мы вначале это делали, а сейчас идем только в исключительных случаях, когда необходимо. Нам с тобой дьявольски повезло: люд в отряде отборно талантливый. Воин по призванию — Семен Бессмертный. Ваня Дробов — золото-мужик, весельчак, острослов, удалец. Мало он тебе в политотделе помогает? Я их как-то до твоего прихода в отряд не видел: повседневщина заедала, от земли глаз не отрывал. Какие дела вершат — небу жарко!

— Сережа! Сережа! Да разве я не понимаю — вся сила в них, неунывных солдатах! Один дядя Силаша, образцовый, рачительный хозяин отряда, чего стоит! А Смирновы? Мы с тобой Ваню Дробова посылаем в разведку на опаснейшие дела, а чету Смирновых — на поиск еще хлеще. А не рискуем ли мы ими?

— В военном деле риск не только благородное, но и неизбежное дело, — серьезно ответил Лебедев. — Конечно, надо беречь Смирновых, как алмаз. Но иногда нет иного выхода. Смирновы осмотрительные, хладнокровные разведчики, и их сведения безукоризненно проверены…

— Смирнова здесь? — спокойно спросил Вадим.

— Отпустил ее к жене Вани Дробова, Марье Порфирьевне: приведет себя в порядок — устает от кочевой походной жизни. Я ее в прошлом году насильно остриг — до сих пор стесняется. Удалось тебе побывать у Петровых? Как они там? Семья в порядке?..

— Все по-старому. Меня интересовало, как попали черновики из дела Ким в мусор, которым пользовались для разжигания печки. Петр и сам не знает: женщина, которая им добывала макулатуру, архивные конторские бумаги, исчезла, как провалилась. И бумажная авантюра на сем закончилась. А как ты-то? — осторожно спросил Вадим.

Лебедев понял вопрос, ответил невозмутимо:

— Перегорела любовь: гасла, гасла… В партизанской купели с народом побратался — дороже дорогого. О Надюше почти не вспоминаю… Жду с надеждой упованья: сбросим белых и иже с ними в море — и я займусь людьми. Василя Смирнова пошлю учиться.

— Не горячишься ли в оценках? — досадливо, а может, и ревниво спросил Вадим.

— Здесь, в дни трагических испытаний, — когда многажды мы бывали под старушкиной косой! — как никогда понял я мудрую одаренность русской души, гениальную талантливость народа.

— Сережа! Сережа! — растроганно проговорил Яницын и обнял друга. — Лебедь мой милый! Побывав в штабе, я воочию, всем существом, ощутил великую стихию народного наводнения и тоже верую: полая вода снесет Колчака, Семенова, Калмыкова. Я живу, я действую. Лебедь, спасибо тебе. Мы дождемся счастья — часа освобождения… Клянусь!

— Клянусь! — ответил Лебедев.

Переглянулись друзья: переполнены их сердца, как в юности.

Они получили от матери Лебедева первое совместное задание и дали, как Герцен и Огарев, клятву верности избранному пути.

Друзья примолкли.

Тревога, радость и боль овладели Вадимом: опять очнулась, подала властный голос его горькая, отчаянная любовь, — поднималось загнанное заветное чувство.

В избу вошли Силантий и Семен Бессмертный.

— Обошли с Семеном Никаноровичем все село, — еще пуще сипел с мороза Силантий. — Все в порядке, Сергей Петрович. Я его на пути встретил — с собой сманил. Думал, теплее будет рядом с такой высоченной трубой, — пошутил он, — да, видать, у холодной печки не нагреешься. Морозище — дышать нечем, так и прихватывает. Ох озябли старые косточки. Чайку нет? После кеты пить хоцца! Согреюсь заодно. В старом теле — что во льду: выношенная шуба не греет…

— В ведре кипяток. Попей чайку, Силантий Петрович, — сказал Лебедев, помогая ему снять вновь задубевший на морозе тулуп.

— Ох! Душа и та, кажись, оттаивает у тепла, — постанывал от наслаждения Лесников, хлебая чай. — Набегался я сегодня, по колени ноги оттопал.

— Как дома дела, Семен Никанорович? — спросил Лебедев. — Как отец?

Семен, гревший у печурки руки, откликнулся:

— Батя молодцом держится, готовит партизанам обоз с зимними вещами. Они на пару с Палагой…

— Отец Семена мстит японцам и белым за сыновей, внука и сноху, — сказал Лебедев комиссару. — В селе живет бабка Палага. Она тоже мстит за расстрелянного белыми сына. Замечательная старуха! Острая, как бритва, прямая, решительная. Как бывалый солдат.

— Я ее помню. На собрании она выступала, когда мы отряд Красной гвардии сбивали в Темной речке, — отозвался на его слова Яницын. И прибавил: — Не пора ли нам начинать? Людям отдых нужен…

— Вставай, Ванюша. Спишь, и отдохнуть тебе некогда, — бережно прикоснулся к Дробову Лесников.

Дробов вскочил, а Силантий хохотнул коротко:

— Ты как лиса — спит, а курей видит…

Все уселись около стола. Лебедев придвинул кружку с чаем к Вадиму Николаевичу, сказал:

— Начнем, товарищи? У нас на повестке дня один вопрос — «Текущие политические события». Товарищ комиссар вернулся из штаба, и мы предоставим ему слово.

— Товарищи! — начал Яницын. — Я постараюсь быть кратким. Возможно, кое-что уже вам известно, но сведения, полученные из первоисточников, будут для вас новостью. С начала октября, в связи с новой мобилизацией в колчаковскую армию, в Хабаровске и по краю распространялась прокламация подпольного исполнительного комитета Советов: «Ко всем мобилизуемым». Основной ее призыв — не идти в армию белых, уходить в партизанские отряды, с оружием в руках бороться за восстановление советской власти. Горожанам советуют выступить с протестами, забастовками, с отказом идти на смерть за власть шайки «позолоченных преступников». Уполномочен сообщить вам, товарищи, следующее: в ноябре в селе Анастасьевском, Хабаровского уезда, состоялась конференция руководителей партизанских отрядов. Говорилось там об усилении партийного руководства партизанским движением, о согласованности боевых действий отрядов, добыче оружия, организации населения для борьбы с интервентами. Избран Военно-революционный штаб партизанских отрядов и революционных организаций…