Раздались глухие шлепки и вскрики. Отлетела с пронзительным визгом и брякнулась на узлы мадам Чижова. Старший схватил Елагина сзади за локти и принялся оттаскивать. Тот вырывался и снова тянул кулаки к перепуганному, окровавленному Чижову.

У Тани потемнело в глазах. Поплыла рябь, воздух вдруг стал тёмным и зернистым. Она сглотнула и прислонилась к дереву. Но это был лишь обычный испуг, всегда возникающий, когда люди вокруг внезапно начинают вести себя грубо, жестоко и злобно. Но жалости к Чижову она не чувствовала. Напротив, прорвавшееся у красноармейцев бешенство нашло в ней негаданный отзыв, и она, кривясь и жмурясь от доносившихся ударов и ругани, только сжимала кулаки и мысленно подзадоривала разъярённого Елагина. "Так ему! Так! Так! Так их всех!"

- Эт-то что ещё такое? - раздался из-под арки негодующий высокий голос, и во двор выскочил нескладный молодой человек в военной форме с лейтенантскими кубарями в петлицах. Был он худ, долговяз, небрит и более всего походил на незадачливого студента: никакой военной выправки. Шинель была ему слишком широка, и ремень охватывал её неуклюжими сборками.

- Прекратить! Немедленно прекратить безобразие! Елагин! Шорохов! Отставить драку! Назад! Назад, стрелять буду! - и выхватил из кобуры пистолет. Ярые красноармейцы отпрянули от побитого Чижова. Его лицо теперь краснело бесформенным, в кровавых сгустках, пятном. Он зажал платком разбитый нос и тяжело опустился на стоящий рядом чемодан.

- Вы что? Очумели? Что за расправы средь бела дня? Вы бойцы Красной Армии или гопники, вашу мать?! - рявкнул лейтенант на своих ретивых подчинённых. Последние слова прозвучали неумело и заученно. Науку ругаться он, как и Таня, видимо, ещё не освоил.

- Товарищ лейтенант, да вы посмотрите! - злобно сверкая глазами, сдавленно выговорил старший. - Гляньте, что делают-то! - и обвёл рукой баррикаду чижовского скарба. - Правду, значит, о них говорят!

- Молчать! За самоуправство и драку пойдёте под арест! А ты, Елагин, в следующий раз и до пули достукаешься! Взрослый человек, здоровый жлоб, а ведёшь себя... - лейтенант всердцах плюнул на асфальт.

- Так... Кто хозяин? - переведя дух, спросил он. Вокруг стояли редкие зеваки, привлечённые шумом.

- А побитый вон хозяин и есть... Чижов, - нерешительно проговорил кто-то. - А хозяйка - вот она...

- Где ваше командование? Как ваша фамилия? Не уйдёте! Вы от нас не уйдёте, бандиты! - вытолкнулась к нему Чижиха. - Найдут вас! Ох, что будет... - трясясь от ярости, прошипела она.

- Успокойтесь. А угрожать мне не советую. В этом дворе теперь командую я. Лейтенант Теньков. ПВО.

- Ус-по-койтесь?! Как... Вы... Да вы хуже фашистов! Изверги! Грабители! Варвары! - выкрикивала Чижиха, и холёные длинные крашеные ногти мелькали у самого лица лейтенанта. Он даже чуть отшатнулся. - Вы последний день лейтенант! Я вас сгною! В арестантские роты пойдёте! В кандалах! В кандалах! - и истеричные, заикающиеся угрозы поднялись над двором, как взвихрённая палая листва. Таня, не слушая, глядела, как в чёрном лаке рояльной крышки отражается смурное низкое серое небо. И бегут по ней, как по ночному озеру, слоистые волны облаков...

Лейтенант тоже будто не слышал ругани и страшных угроз. Он выпрямился, запрокинул голову и блуждал глазами по крышам, чердакам и дымоходам. Чижиха, наоравшись, притихла и тяжело опустилась на узел рядом с мужем. Тот так и сидел на чемодане, уткнувшись лицом в носовой платок. От наступившей тишины лейтенант очнулся, заморгал, заозирался и подошёл к Чижовым.

- Ну, вот что, - вздохнул он. - Машина реквизирована. Для нужд обороны города. Предлагаю вернуть вещи в квартиру, взять только самое необходимое и эвакуироваться законным порядком. Сожалею, что всё так получилось. Но могло выйти и хуже, - и сдержанно, одними уголками губ, улыбнулся.

- Ка-ак?! - вытаращила глаза Чижиха, приподнимаясь с узла. - Да какое... Да кто тебе дал право?! Да ты хоть знаешь, кто мы?!

Лейтенант опять коротко улыбнулся и отрицательно покачал головой.

- Не имеет значения. Ваше время кончилось. Шорохов, Елагин, Игнатьев! Приступить к оборудованию боевой позиции! Вон там, на проплешине, где клумба! Пошевеливайтесь, времени мало!

Красноармейцы, неуклюже козырнув, выхватили сапёрные лопатки и ринулись к клумбе посреди двора.

- Бандиты... Ироды... - подвывала на узле Чижиха, придерживая обеими руками "таблетку" на голове.

Но тут двор режуще огласил длинный, дрожащий, захлёбывающийся свисток. Немногие зеваки вздрогнули и начали поспешно разбредаться. Сверху раздались хлопки закрывающихся окон. В дальнем конце двора показалась высокая фигура в милицейской шинели. Лейтенант тихо, сквозь зубы, чертыхнулся и показал из за спины кулак своим ретивым подчинённым. Те дружно заработали лопатками. А милиционер приближался. Шёл он странно: то крупно шагал, то сбивался на семенящую побежку. То и дело глядел под ноги, сутулился и болталась, хлопая по бедру, грубая матерчатая сумка противогаза. При этом он как-то несуразно и суетливо размахивал руками. И что-то непонятное - рыжее - было у него на голове под строгой шапкой-финкой.

Зевак не осталось. У огромной груды вещей и рояля были только Чижовы и лейтенант. Таня так и стояла поодаль. Из-за маленького роста и невзрослой внешности её никогда не принимали всерьёз и попросту не замечали.

Милиционер был уже рядом. Вглядевшись, Таня изумлённо вздрогнула, а лейтенант - слышно было - оторопело икнул. Это была женщина. Да нет, совсем молодая девчонка. Большая, правда. Рослая. И грубая синяя шинель тесно коробила её крупную, статную фигуру. А под шапкой были волосы. Пышные, ярко-медные. Широкое, доброе лицо в веснушках напряжено, пухлая нижняя губа, кажется, закушена... Будто больно ей, и она еле сдерживается. И слёзы в глазах. Раскосых и когда-то, наверно, смешливых. И пушистые золотые ресницы предательски мокры.

- Милиционер Котова, - представилась она тонким голоском, неумело козырнув. Глаза беспомощно скользили по петлицам лейтенанта. Будто пыталась она припомнить что-то, да не могла. - Что случилось, товарищ... командир?

- Лейтенант Теньков, - щёлкнув каблуками, молодцевато, насколько мог, отрекомендовался зенитчик, с сострадательным удивлением оглядывая её. - Противовоздушная оборона. Вот... Обустраиваем позицию. Для орудия...

- Бандиты... Бандиты... - стонал, мотая головой, Чижов. Платок у его носа мокро краснел от крови.

Лейтенант и Чижиха наперебой, не слыша друг друга, объясняли милиционерше суть конфликта, а она непонимающе хлопала глазами, озиралась и болезненно морщилась, переступая с ноги на ногу. Вот оно что... Сапоги-то на ней размера на два больше нужного. И трут, конечно, немилосердно. И при ходьбе запинаются... Таня тяжело вздохнула. Она всегда жалела таких, больших и нескладных. В школе, небось, "дылдой" звали. До слёз доводили. Проходу не давали. И на танцплощадке обходили за версту... Коломенскую. Да ещё и рыжая, как на грех. И вдруг - вот тебе! - война! А ей нет дела, дылда ты или коротышка. Рыжая ты или русая. Да и на то, женщина ты или мужчина, ей тоже, по правде говоря, наплевать. Одели во что попало, перепоясали, навесили пистолет да противогаз - иди, милая, охраняй порядок. Свисти в свисток, лови хулиганов да диверсантов... И она пошла. Потому что некому больше. Некому...