– Что за ерунда? – выкрикнул Глеб.

Пересвет подошёл к друзьям и попросил их укрыться.

– А ты не с нами? – спросила Арина.

– Уйдите! Уйдите подальше отсюда! – настоял ясносветлый.

– Да в чём дело? – Глеб схватил его за рукав.

– Слышишь раскаты? Это полуявь! Полуявь рокочет! – Пересвета не покидало внутреннее равновесие и спокойствие, но поверх них сейчас проявилась суровая строгость.

– Мы не понимаем!

– Если в данный миг найдётся хоть самый слабенький проводник – человек тёмных мыслей и побуждений, готовый стать вместилищем мрака, то…

– То?! – Арина взглянула в искрящиеся очи звезды.

– То вы увидите Калинов мост.

– В смысле?

Пересвет вздохнул, поняв, что будет проще объяснить, чем просить:

– Калинов мост – это переход между Навью и Явью. Навь – это не физические уровни бытия. Поэтому Навь делится на светлую и тёмную сторону, то есть на Правь и на Прах. Я не знаю, что именно произошло в этом доме, но очевидно одно – граница между Прахом и Явью стёрта. Ольга сделала что-то непоправимое. Если откроется Калинов мост – сюда может ворваться великое зло.

Арина, смотрящая Пересвету через плечо, вскрикнула. Глеб и звезда обернулись и увидели Хоря, склонившегося над распластавшимся Гаввахемом. Чернокнижник оглушил змея своей битой и теперь, возложив свою ладонь на окровавленный затылок, вытягивал из него силы.

– Стой! – выкрикнул Глеб.

Но было поздно. Хорь успел осуществить свой план и набраться могущества.

– Нет, – засмеялся он. – Это ты стой! Теперь я даже с тобой могу потягаться, ясносветлый! Хорь теперь главный! Ясно?

Хорь пнул всхлипывающего Гаввахема.

– Этот только казался сильным. На самом деле, он слаб! Слаб! У него было столько могущества, а он его не хотел использовать. А я хочу!

Чернокнижник менялся прямо на глазах – тело его покрывалось серой блестящей чешуёй, лицо вытягивалось, приобретая нечто общее с крокодильей мордой, зрачки сузились и исказились, походя отныне на змеиные.

– Боже! – ахнула Арина.

Серый поток волнами накатывал от полуразрушенного дома и захлёстывал чернокнижника. Хорь испугался, взгляд его беспомощно шарил по сторонам. Сейчас он больше всего напоминал утопающего, которому необходимо бросить спасательный круг.

Пересвет воздел руку к небесам – тучи скопом откатились назад, очистив пространство. Между ними и показавшимся солнцем пролегла чёткая грань.

– Ни шагу во тьму! – повелел Пересвет, обращаясь к друзьям.

Хорь, вернее то, во что он превратился, рухнул на землю, свернулся калачиком и превратился в столп ослепительного пламени. Столп этот разрастался до тех пор, пока не стал огненной рекой, источающей запах серы. В древних славянских, русских поверьях, сказках и былинах часто присутствовал образ Огненной реки, которая называлась Пучай-река или же, чаще всего, река Смородина. Ничего общего с растением смородиной она, конечно же, не имела. Именование её происходило от старого слова «смород», обозначающего смрад, вонь либо сильный запах, причём необязательно неприятный, например благовония. В сохранившихся до наших дней представлениях река Смородина служила границей – между нашим и чужим миром, между Явью и Навью, между живыми и мёртвыми. Мёртвыми стоит понимать не тех, кто почил в земле сырой, а тех, в ком душа угасла. Прах – есть миры тёмной материи, материи, лишённой всякой духовности.

Над рекой возник железный, раскалённый докрасна мост, прозванный в народе Калиновым мостом. С растением это прозвище, разумеется, тоже не имело ничего общего и проистекало из глагола «калить», то есть разогревать докрасна или добела.

Всё это происходило не в самой Яви, а в прилегающих к ней подуровнях – полуяви и нижележащей полунави, только ведун, человек зрячий, мог наблюдать за сиим действом. Глебу и Арине не повезло – они были именно такими, обладающими универсальной зрячестью.

Из огненного вихря и смрада появился великан. Огромный, в три человеческих роста, он вышагивал медленно, тяжело, гулко. У него было три головы.

Пересвет поднял голову в небо – и солнечный поток захлестнул его, заставив всё живое вокруг укрыться. Яр – само это слово несло в себе образ нестерпимого жара, зноя, пыла, в древности же оно ещё подразумевало солнечную энергию, способную дарить жизнь и отнимать её. Весеннее солнце самое могучее, самое напористое – потому и нарекли его Ярилой. Приобрётшая некую форму и образ сила Яр называлась яростью, а человек, умевший управлять ею – яроем, или, как теперь говорят, героем. Пересвет получил силу от Ярилы, преисполнился ярости, стал воплощением Света.

Светлых богов своих славяне издревле изображали с копьём и мечом, а подле них – белый жеребец. Даждьбог считался подателем благ, то есть света и тепла, живительной энергии, дарующей земле способность давать урожаи, его атрибутом служило копьё. Символом же другого солнечного божества Хорса являлся белый конь. В сущности Свет, каким бы именем он назван ни был, представлялся стремительным, резвым, вместе с тем – воинственным, ибо свет разрывает тьму, не даёт ей возможности вторгаться. Стоит Свету сложить оружие, не вступать в противоборство, морок начинает накатывать неудержимой стихией и пожирать всё.

Свет постоянно трудится.

– Посмотри! Посмотри! – Арина не могла удержаться от восторга.

Глеб почувствовал, как шевелятся волосы, холодок пробежал по спине, а ноги сделались ватными.

– Это… – выдохнул он. – Просто… просто невероятно…

На белоснежном коне сидел русокудрый витязь в красной накидке. В руках его сверкал харалужный меч, напоминающий молнию, будто сам Перун во плоти спустился с небес, дабы отстоять род человеческий. Нет, всё-таки не так… это всё ещё был Пересвет.

Великан, дойдя до середины Калинова моста, остановился, потрясая шипастой булавой.

– Я предвидел этот час! – прогрохотал он. – Я ждал, когда расплещется Пучай-река! Я – гряду!

Конь Пересвета поскакал навстречу противнику. Коснувшись раскалённого железного моста, жеребец перепрыгнул великана, а ясносветлый успел срубить одну голову. Арина содрогнулась, густая чёрная кровь, капая на мост, тотчас с шипением испарялась. Описав дугу, голова исполина шлёпнулась и из человеческой превратилась в большущую голову ящера. Великан отмахнулся и едва не задел звезду. Конь стремительно вынес витязя из-под целого града ударов и встал там, откуда начинал свой прыжок, словно бы всем своим видом говорил врагу, что не пропустит его в этот мир.

Тогда великан запустил палицей в Пересвета – промахнулся и тут же стал раздаваться в стороны, теряя людское обличие и превращаясь в ужасного змея с тремя хвостами. Жеребец вновь понёс всадника в бой, змей ринулся навстречу. Ударив разом с двух сторон хвостами, будто бы плёткой, он выбил звезду из седла, а коня выбил прочь с Калинова моста. Пересвет поднялся – из раны на разбитом лбу по лицу стекала струйка крови. Сжав меч, он шагнул навстречу недругу. Змей возвышался над ним, точно скала. Распахнув багровые клыкастые пасти, чудовище накинулось на ясносветлого. Тот увернулся и снёс левую голову, оставив дымящийся порез. В следующее мгновение змей придавил витязя лапой, смял, сжал до хруста костей и подбросил, как тряпичную куклу.

Глеб и Арина, издалека наблюдающие за поединком, время от времени теряли из виду картину боя, так как сражение происходило то на одном, то на другом уровне бытия – то поднималось в полуявь, то опускалось в полунавь или скатывалось ещё глубже. Порой они видели всё, порою же – только тени и смазанные силуэты.

Пересвет глухо упал на землю, упал неловко, болезненно, на плечо, едва не повредив ключицу. «Свет! – прошептал он разбитыми в кровь губами. – Как же неудобно в человечьем теле!». Поднялся ясносветлый с превеликим трудом, превозмогая ноющую боль и немоту в конечностях. Ровно стоять на ногах он не мог – шатался из стороны в сторону, медленно моргая и ища опоры.

Обнявшись, Глеб и Арина сами не заметили того, как искры в их сердцах слились воедино и вместе засияли подобно звезде. Любовь и сочувствие, соучастие, которые они испытывали, глядя на тяжкое испытание Пересвета, породили это сияние, что ярким лучом устремилось к ясносветлому.