В гостиной комнате вдруг раздался грохот и треск, облака пыли заполнили пространство – обвалилась крыша, чердак просел и не выдержал трёх взбешённых хованцев. Отвратительные пухлые демонические сущности с визгом кинулись к Ольге.

– Почему ты бросила нас, мамочка? Куда ты ушла? Мамочка! Мамочка! – верещали они.

Ольга с брезгливостью старалась уклониться от их мертвецки холодных и влажных прикосновений, но хованцы облепили её со всех сторон. Между тем за окном Гаввахем и Хорь уже о чём-то договаривались с Пересветом и его спутниками.

– Чёрт побери! – выругалась Ольга. – О чём они вообще могут говорить!

– Мамочка! Мамочка! – не замолкали хованцы. – Обними нас! Ты нам обещала! Ты обещала нас любить!

Пересвет с Гаввахемом кивнули друг другу и одновременно посмотрели в сторону окна, из которого выглядывала Ольга. Её защищала старая пыльная тюль и выстиранные занавески, однако она всё равно отпрянула, будто беспризорник, уличённый в краже.

– Госпожа, что делать? – кашляя, подошла юда-вила.

– Мамочка! Мамочка! – писклявые хованцы стали больно хватать за тело своими скрюченными пальцами, причиняя немало боли. – Дай нам обещанное! Дай!

– Что делать? – паниковала юда.

Звезда и тёмный змей подошли к забору и стали разглядывать двор – искали спрятанные простые и магические ловушки.

– Ласку! Отдай нам свою любовь! – хованцы, не получая внимания, растерзали до крови плечо.

– Сукины дети! Прочь! Прочь! – Ольга разразилась базарной бранью. – Гадские выродки!

– Нет, госпожа! Нет, княгиня! – затряслась от страха юда-вила. – С хованцами так нельзя!

Хованцы – демонические существа, служащие для обеспечения человека всеми материальными благами, какие он мог только пожелать. Взамен же они требовали либо человеческой пищи, но ни в коей мере не солёной – соль губительна для тёмных сущностей, либо же ласки и доброты – ведь хованцами становятся незалежные покойники из числа детей. Погребённые без надлежащих обрядов, их души мучаются от того, что недополучили родительской теплоты. Они очень обидчивы – из-за нарушения договора способны навести порчу, изувечить, уничтожить жилище. Самым же страшным в призвании хованца является то, что, призывая его, человек соглашается отдать свою душу после смерти в тёмные миры, ибо таким способом хованец обретает искупление и покидает Навь, отправляется в Новь, где очищается от скверны.

Услышав от Ольги ругань и получив вместо ласки только ненависть, хованцы с дикими воплями закружили под потолком. Они хищно ощерились, в глазах их вспыхнуло багровое пламя, пронзительные голоса стали ещё тоньше и раскалёнными стальными иглами пронзали слух. Стены дома задрожали и зашатались, крыша, вернее то, что от неё осталось, готова была вот-вот обрушиться. Чёрно-зелёный ядовитый туман заполнил комнату. Вокруг всё захороводило, как будто случилось ужасное землетрясение. Ольга бухнулась на колени и закрыла голову руками.

– Нет! Простите! Возьмите её! – она указала на юду-вилу. – Простите! Я буду вас любить!

Хованцы жутко засмеялись-пролаяли в ответ и сгребли в охапку юду.

Вместо пола Ольга увидела Навь, точнее ту её часть, которую правильно будет назвать Прахом. Когда-то вместе с Гасителем звёзд она спускалась в демонические миры и приобщалась там к тёмной материи, но теперь… Теперь её душа была полна отчаяния и смуты, бесконечного ледяного ужаса…

Воронка тёмных миров завораживала, гипнотизировала, пленяла взор, будучи живой и вздрагивающей, напоминающей тем самым змеиные кольца. Воронка вибрировала, кружилась, раздаваясь в стороны, обнажая глубинные уровни Праха – Исподнюю, Преисподнюю, Пекло… и там стоял на железных ногах грузный и приземистый старик, могучий и древний, как тысячелетний дуб. Очи его зажмурены, он сам покрылся мхом, зарос густой шерстью, над головой его, как стаи птиц над кроной, кружатся непередаваемо жуткие твари, издревле терзавшие плоть мироздания. Он – их отец, их прародитель, веятель.

Внезапно старик распахнул око (непонятно – сам или при чьей-то помощи?) и, вскинув руку, указал перстом Ольге, как ей почудилось, в центр лба, в межбровье. Замогильный голос, сравнимый по мощи с рёвом ста тысяч быков, произнёс: «Ведите её!». И тотчас хованцы, подхватив юда-вилу, накинулись на Ольгу, облапили и ввергли в Прах!

Навеки…

Мост

Глеб и Арина, купив воды, обнаружили Пересвета на автобусной остановке – он сидел и улыбался так, словно созерцал неумелые действия маленького ребёнка. Заметив друзей, ясносветлый поднялся – тень его неестественно медленно повторила движения, но тут же исправилась и стала расторопнее, так что случайная оплошность могла быть принята за игру воображения. Они направились на окраину деревни. Многие дома здесь пустовали, иные же превратились в дачи, поэтому складывалось впечатление, что населённый пункт заброшен. Встреченный колодец с журавлём и заросшим травой коромыслом – вызвал на их лицах грустную ностальгирующую улыбку. Грустили не они сами, грустили их души – по старому образу мысли, созидающему неприхотливый и естественный образ жизни. Всё можно вернуть – было б стремление.

Перед домом, к которому вёл ясносветлый, стоял пыхтящий автомобиль. Из салона вылезли Гаввахем и Хорь – последний прихватил бейсбольную биту.

– Нас обогнали, – промолвил Глеб.

– Нет причины враждовать, – просто изрёк Пересвет.

– Это же змей! – Глеб начал возмущаться и тут же замолк.

Глядя сквозь полуявь, юноша отметил, что Хорь гораздо темнее Гаввахема. А ведь при нормальном течении дел такого быть попросту не может! Змей сильнее какого-то там чернокнижника и кровопийцы, его сущность должна предстать более сконцентрированной и насыщенной. Своими наблюдениями Глеб поделился со звездой.

– Да, ты прав, – согласился Пересвет. – Зрение тебя не подводит.

Глебу хотелось порасспросить и узнать наверняка, что происходит и с чего это вдруг представитель низших миров Праха внезапно изменился. Но Хорь такой возможности не предоставил. Ругаясь и отхаркиваясь, чернокнижник сделал несколько шагов им навстречу и потряс битой.

– Что-то часто стали видеться, – хрипло выговорил он и облизнул пересохшие губы.

Гаввахем чуть отстранил Хоря, кивнул Пересвету, и они вдвоём со звездой отошли к забору.

– А ты расцвёл, – усмехнулся змей.

– Ты бледен, – сказал Пересвет. – Болеешь?

– Тоска, – еле слышно произнёс Гаввахем. – Скука скукоживает, куксит рожи… скучно…

– Ты, видимо, много перенял от меня солнечной силы тогда, в ресторане, в день нашей первой встречи.

– Классно у вас, у светлых, получается: я забрал – а тебе прибыло. Как так-то? Как так-то?

– Я отдал – а мне прибыло. Вот то-то и оно: Свет! Это понимать надо.

– Ты знал, что будет так…

– Нет, я же не Со-ман, – отрицательно покачал головой Пересвет.

– Ты уже и не звезда – в тебе мало серебра, много золота. Ты солнце… Ты – солнце! – Гаввахем говорил невыразительно, с некоей подспудной глубиной, выраженной в бесцветности фраз.

– Аз есмь аз от Вечного Аза, – тепло улыбнулся Пересвет. – Слышал такую формулу?

– И в чём разгадка? – сощурился Гаввахем.

– В Вечности.

Звезда и змей, по сути больше не являющиеся звездой и змеем, стояли возле забора и смотрели во двор старенького домика. Деревенская беспробудная тишина тихонько звенела в колышущемся воздухе и нагоняла сон. В оконце дома кто-то шевельнулся, потом раздался грохот…

– Что это? – испугалась Арина.

– Крыша обрушилась! – сплюнул Хорь.

– Сама по себе? – удивилась девушка.

– Да уж, странно, – Глеб обнял её за плечи.

– Чего они там лясы точат, – разозлился Хорь, бросая косые взгляды в сторону Пересвета и Гаввахема.

– Тебе-то какое дело? Надо им поговорить – вот и говорят, – сказал Глеб.

– Не дерзи! – ответил чернокнижник. – А то заколдую.

Глеб засмеялся:

– Тоже мне Гингема нашлась!

Вдруг внутри дома случился оглушительный хлопок – стёкла полетели мелкими осколками, оконные рамы перекосило и вывернуло, стены покосились. Ещё более неожиданно изменилась погода – откуда ни возьмись, появились тучи, затянувшие полнеба, ветер стал резким и порывистым, похолодало. Раскат грома был настолько страшен и внезапен, что всех заставил пригнуться и заслонить голову руками.