– Что это значит? – нахмурился ясносветлый.

– То и значит, – наигранно пожал плечами змей. – Есть люди зрячие, а есть слепые. Слепых процентов восемьдесят от общей массы. Больше, разумеется, тех, кто слеп, но обо всём догадывается. Хотя они понимают, что догадки – зыбкое основание, и не придают им большой важности.

– А кто же ты? – Пересвет постарался рассмотреть незнакомца, но не смог ничего различить.

– Прохожий, просто прохожий, можешь звать меня так.

– В тебе нет искры, в тебе бездна мрака, – констатировал Пересвет. – Как же довериться тебе?

– Я не отрицаю твоих слов. Всё, что мне надо, – услуга за услугу.

– Ну же!

– Я раскрываю перед тобою карты, а ты – даёшь мне немного своего могущества. Не скупись – в тебе довольно ярости.

– Ярости?

– Ярость – способность вместить в себя божественный огонь, слиться с этим огнём, – постарался разъяснить Гаввахем.

– Я плохо понимаю тебя, – признался ясносветлый.

– Согласен или нет?

– Согласен.

В этот момент со сцены запел худой музыкант с зачёсанными седеющими волосами. Пересвет с удивлением узнал в нём гитариста, который единственным движением перенёс его с лесной окраины в город, но Гаввахем, не заметивший ничего, не позволил отвлечься.

– Смотри, – произнёс тёмный змей. – Меж нами стол. Стол издавна сокровенный носит смысл, он символизирует достаток и твёрдость, непоколебимость. За столом беседуют на равных даже непримиримые враги. Здесь за столом мы можем с тобою заключить сделку. Заметь, что я первый раскрываюсь перед тобою, ведь это я инициатор нашего соглашения.

Со сцены раздавалась песня известной рок-группы:

Гаввахем недобро воззрился на певца:

– Он раздражает меня!

– Рассказывай! – на сей раз уже Пересвет не дал отвлечься змею.

– Ты видишь мир в единстве и делаешь это правильно. Но игра света и тьмы, порождая иллюзии, владеет умами практически всех живых существ, которые подразделяют высшие силы на светлых и тёмных богов. Что свет, что тьма – в корне всё едино. Хотя мы действуем по особым правилам, выбирая то или иное. Если мы когда-то переборем в себе стремление к свету иль ко тьме, то это будет фантастикой, мы поднимемся над Вселенной… ладно, нам такое благо не доступно, во всяком случае пока что. Каждый из нас сегодня стоит либо на тропе Чернобога, либо на тропе Белбога. И в этом нет горести для нас, в этом есть горесть для тех, кто не понимает всей ситуации.

– А кто ж её не понимает?

– Слепцы. У Вселенной есть два цикла – когда она сжата, как пружина, и когда она разжата. В первом случае – всем благо, живительная сила распределяется равномерно, это золотой век, Пресущная гора, хребет Вселенной, явлен всем. Второй момент показывает сегодняшнее положение дел – пружина разжалась, Истинное солнце светит лишь в самом верху Пресущной горы, вниз его лучи проникают, но не несут тот исключительный заряд, появляется разделение на видимый мир и невидимый, на Явь и Навь. Навь же заключает в себе две противоположности – Правь, исполненную благости и света, духовности, и Прах, скопивший в себе тёмную материю, лишённый духа.

– Что же Явь? – задал вопрос Пересвет.

– Явь тоже многогранна, – улыбнулся Гаввахем. – Есть тёмная явь, как совокупность миров с бездуховной основой, и есть светлая явь, как совокупность миров, где обитают праведники. Но это наслоения. Сама же Явь – совмещает в себе и материю, и дух и потому является перекрёстком всех и вся. С момента как «пружина разжалась», Явь постепенно стала слепнуть, обволакиваемая тонкой плёнкой – полуявью. Человеческий разум будто погрузился в сон, он не понимает ныне элементарных вещей, не ведает, хотя, конечно, ведуны и ведуньи ещё имеются в этом конкретном мирке.

– То есть вокруг меня – незрячие? – удивился Пересвет.

– Вот именно! И ты их тиранишь своим светом! – сказал Гаввахем, довольный тем, как грамотно заставил ясносветлого испытать чувства стыда и вины.

Скорбь и сожаление проступили на лице Пересвета. Тёмный змей ликовал.

– Я всё поведал тебе! Давай твою часть договора! – Гаввахем положил на стол раскрытые ладони.

Подавленный Пересвет возложил свои длани сверху и передал часть имеющейся силы. Будь воля Гаввахема, он выкачал бы из ясносветлого всё без остатка, но змей не мог вместить в себя слишком много пламени, а потому сам прекратил сеанс.

– Прощай, звезда, – молвил Гаввахем прежде, чем уйти. «Сегодня я не сожру тебя в знак благодарности за полное восстановление», – хотел добавить он напоследок, но что-то остановило его.

Пересвет взглянул на сцену – никакого гитариста там не было. Погружённый в тягостные раздумья, он покинул ресторан и столкнулся в дверях с волколаком, но не придал тому никакого значения – свои проступки его печалили сильнее. Волколак же без промедления позвонил по телефону и сообщил:

– Я напал на след Хоря, но не успел его перехватить. Зато мне попался интересный экземпляр – огненная звезда. А? Нет, не ошибаюсь, так и есть. Он прошёл мимо, чуть не ослепил меня. Хорошо! Я всё сделаю.

Весь остаток дня, до самого позднего вечера Пересвет бесцельно блуждал по городским дебрям. Он чувствовал себя беспризорной собакой, наподобие той, что, извиняясь за весь род человеческий, подошла и лизнула руку горячим влажным языком. Пересвет сквозь застилающую пелену слёз смотрел вокруг, на бесконечно движущуюся биомассу, и только один вопрос шептали обветренные потрескавшиеся губы: «Что же вы, а? Что же вы все?». Боже мой, – хотелось бы ему вскричать во весь голос, – как же слаб человеческий рассудок! Как слаба плоть человека!

Он обхватывал собственный лоб и не переставал удивляться: как же хрупка кость! Надави сильнее, и треснет, нежней хрусталя! С таким снаряжением невозможно играть в те игры, которые затеяло человечество. «Если я закричу, они все рухнут… падут города, и только ветер станет плясать на голых равнинах замёрзшей земли, – мысленно спорил с собой Пересвет. – Нет, что же я сам? Мрак беспробуден, а из груди моей рвётся свет, огненный вихрь разрывает меня… нет спасенья ни в ком». Хотелось упасть на брусчатку и кататься, биться в припадке, стучать кулаками, разодрать лицо. «Если око твоё не зрит Бога – воистину лучше быть незрячим. Если рука твоя совершает зло, вырви себе эту руку с корнем. Если ноги твои не ведут тебя к Господу, останься безногим». Забившись в углу подземного перехода, Пересвет хотел лишь сильнее втиснуть себя в стену, стать маленьким и невидимым, но физическое тело и нынешние условия воплощения не позволяли ему раствориться во мгле и сырости. Даже всего лишь вид человека причинял ему боль, напоминая о том, как он повёл себя, полагая, будто бы люди зрячи – он демонстрировал им своё превосходство, он готов был залить этот город пламенем первозданного, он втоптал бы каждого в грязь и сравнял с червями и паразитами. И тогда спаслись бы немногие, ибо искренних зрячих – горсть, малая рать в бескрайнем поле. Не преувеличивает ли он своей силы? Нет, звёздам дозволено всё.

Возле него остановился мужчина с сединой на висках и положил подле старую скрипку и смычок. Пересвет несколько секунд смотрел на музыкальный инструмент, а потом быстро перевёл взгляд, чтобы в подробностях разглядеть лицо незнакомца. Однако человек стоял так, что различить его черты было невозможно. Что он хотел сказать своим немым посланием? То, что это было неким определённым призывом, Пересвет не сомневался нисколько. Удивительно, но разум его успокоился и перестал трепетать, будто свеча под порывами ветра. Взяв инструмент, ясносветлый понял, что именно таким способом может искупить вину, которой, в сущности, не было, но которая впускала свои призрачные когти в самое сердце. Пересвет непроизвольно улыбнулся предоставленному пути спасения от собственной мятежности.