Она перечитала.

И ей стало легче.

10:02

С легкой сумкой на плече она стояла на шестом пути первой платформы. До прибытия электрички двадцать две минуты.

10:16

Не важно, о чем она думала все это время.

Восемь минут.

В конце концов, какой ей резон подгонять время?

«Электропоезд региональных линий эконом класса задерживается на пятнадцать минут».

Может, так даже и лучше.

По перрону пронесся гул возмущения.

Она только поплотнее закуталась в куртку.

На небо набегали темно-серые облака. Ветер становился сильнее.

Скоро зима.

Опять.

Здесь шесть месяцев в году – зима. А, значит, впереди у нее шесть месяцев существования. Выживания. Ожидания. Чего? Весны?

Люди вокруг нетерпеливо сновали взад-вперед по платформе. Некоторые устроились на скамейках, некоторые стали разворачивать шнуры от наушников. Все то и дело поглядывали на часы.

Ей не хотелось смотреть на часы.

Крошечная капля упала за воротник куртки и приземлилась ей на шею.

Наверно, показалось.

Она не поднимала наклоненной головы.

Такие же капли стали оставлять следы на уложенной ёлочкой тротуарной плитке.

Скоро пройдет. Она пережидала и не такой.

Если так вспомнить, ее часто заставал в дороге, по пути домой или еще куда-то, дождь. И чаще всего зонта у нее не было. И чаще всего он был, что называется, «проливной» – никуда от него не деться, никуда не спрятаться, пережидать тоже глупо, потому что вода наполнит тротуары без сливных отверстий и смешается с пылью – тогда будет еще хуже. Она всегда выбирала первый вариант – бежать домой, даже под угрозой полностью промокнуть. И всегда промокала. Однажды в жизни ей повезло – она попала под настоящий летний дождь. Вода была теплой и пряной. Она до сих пор помнит тот день. Ей говорили о кислотных дождях, ее пугали тем, что у нее начнут выпадать волосы, и они действительно выпадали, но она все равно никогда не брала с собой зонт. И никогда не проклинала дождь так, как, например, метель, пусть даже и не сильную, или гололед, пусть даже посыпанный песком. На самом деле она любила дождь.

А он тем временем усиливался.

Его капли повзрослели – они стали все чаще попадать ей за шиворот и не просто кусаться, а стекать вниз по шее. Как-то незаметно поднялся ветер. Всего несколько минут назад его не было. Девушка огляделась – люди вокруг нее стали поднимать капюшоны, копаться в сумках и раскрывать зонты, у кого они имелись. У нее не было ни того, ни другого. Она подтянула воротник на шею, прикрыла ее волосами, насколько это было возможно, и уставилась на пол. Елочка у нее под ногами почти вся стала темно-серой.

Но она не проклинала дождь и сегодня, сейчас. Она восприняла его почти как испытание, но не совсем так, почти как заслуженное наказание, но и не так. Скорее – как что-то закономерное. Не в плане чувства горечи или грусти возмездия, нет. Она не возмущалась бессловесно-презрительно, но и не радовалась. Она не чувствовала обиду. Она не ощущала несправедливость. Она не была пессимистично или издевательски настроена. Нет.

Как должное. Она воспринимала его как должное и просто постаралась сделать для своей защиты все, что могла сделать.

Наверное, до электрички оставалось еще минут восемь-десять.

Не так и много, если так подумать. Почему бы ей не выдержать? Конечно, время пошло значительно медленнее, конечно, думать ни о чем другом она уже не могла, но, в конце концов, почему бы ей немного не промокнуть, в этом нет ничего странного. Почему бы и нет?

Тридцать секунд.

Наверное, прошло тридцать секунд.

Это был уже не дождь. Это был ливень.

Пока он только начинался, но то, что он будет сильным, долгим, холодным и бескомпромиссным, читалось в самом начале.

Он был настроен решительно.

И приступил немедленно. Вскоре все лицо ее было мокрым, не говоря о волосах, не говоря о куртке, не говоря о сумке. Вода просто сочилась по ее лицу, капала с ее подбородка, стекала по шее, воротник ее водолазки прилип к коже, передавая ей свою сырость, передавая ей свой холод. Она сжала руки в карманах в кулаки, чтобы согреть пальцы. Она начала дрожать. Он был косым – ливень. Спиной она чувствовала, как набухал материал ее куртки – она была не самого лучшего качества. Ее брюки облепили ее икры, облепили ноги выше коленей, они тоже были насквозь мокрыми. Она была вся в его власти, голая и безоружная под этим ливнем, но с этим она могла смириться. Единственное, что ее напрягало, – это налетавшие время от времени порывы холодного ветра. Именно они превращали воду, обычную воду в орудие, обычную сырость в пытку.

Она могла уже не бояться смотреть по сторонам – ее слабые оборонительные сооружения, как то: воротник, волосы – все равно пали, так что можно было уже не предпринимать отчаянных и тщетных попыток сохранить их в неподвижности, а наблюдать за происходящем. – Очередная тщетная попытка. На этот раз, чтобы отвлечься.

Она посмотрела на какого-то парня, справа от себя, – несколько секунд назад он выглядел ненамного лучше нее. Но теперь на месте его не оказалось. Что за черт? Она начала оглядываться по сторонам. Неужели какую-то возможность спастись она все же упустила?

И тогда она увидела эту возможность. Но она была не для нее.

Она увидела, что люди, кучкуясь, стояли под одним зонтом по четыре – по пять человек. Это были люди друг с другом незнакомые, вероятно, попросившие владельца укрытия об услуге. Попросившие у него, или у нее, разрешения. Таких было не очень много, потому что не много было и самих зонтов, но все, у кого не было капюшона, стояли именно под ними, именно так. И тогда она поняла, что она осталась совершенно одна.

Когда до этого она мельком замечала, что на перроне были и другие подобные, она как-то не очень беспокоилась. Она думала, что другие, такие же, наверно, рассуждают в этот момент примерно так же, как она. Но когда она вдруг увидела, что из всех них она осталась совершенно одна ТАКАЯ, когда оказалось, что она ошибалась, это ее несколько встревожило. Дело было не столько в том, что ВСЕ они НЕ СТАЛИ это терпеть, не восприняли ЭТО, то есть то, что они МОГУТ промокнуть, как само собой не разумеющееся, но неизбежное, сколько в том, что ВСЕ они СМОГЛИ или посчитали ВОЗМОЖНЫМ подойти к одному из владельцев зонтов и предложить ему ИМ ПОДЕЛИТЬСЯ.

Вот именно ЭТО она и не могла понять.

Вот именно ЭТО ее и встревожило.

Конечно, она и не отрицает, что у нее множество комплексов, возможно, патологий, возможно, даже расстройств, она не станет отрицать и того, что она могла рассчитать ход их мысли неправильно или не учесть некоторые нюансы, она не станет отрицать и то, что ее собственный ход мыслей далеко не самый праВЕДный, даже наоборот, и она день ото дня находит этому подтверждения, но!

Но то, что ВСЕ ОНИ посчитали ВОЗМОЖНЫМ и ДОПУСТИМЫМ для самих себя ПРЕТЕНДОВАТЬ на ЧУЖОЙ ЗОНТ…

Это просто не укладывалось у нее в голове.

Она думала, не побежать ли ей в переход (но боялась пропустить электричку), она думала, не укрыться ли ей еще чем-нибудь из сумки (но в сумке были только мелкие вещи и ее одежда), она передумала многое, но этот вариант она даже не рассматривала.

Они, кажется, рассмотрели его одним из первых.

Это было странно.

Наверняка почти никто ее не поймет.

А в чем проблема? – спросят они ее. И она не сможет внятно ответить.

Потому что ЭТОТ вариант она даже не считала возможным или допустимым рассматривать.

Наверное, у нее либо зашкаливающий показатель эгоцентризма, либо действительно БОЛЬШИЕ и СЕРЬЕЗНЫЕ проблемы с доверием. Да, все это правда. Но только…

Разве это аморально?

По ней, рассчитывать на чужое, чувствовать, что тебе должны, – это аморально.