17 ноября, 17:16

Так чай тоже заколдованный. Ты, если заколдовываешь, то все вокруг и сразу.

26 ноября, 15:13

Вот и не ломайся. Держи других, раз ты такая добрая и мирная, как говоришь. О какой

власти над тобой? Ее никогда и не было. Не выдумывай.

27 ноября, 15:16

Ты никогда и не поймешь, что я тебя всегда хочу.

3 декабря, 13:38

Ну и фантазия у тебя. Я как проснулся – офигел, читая. У меня на телефоне денег не было

просто. А ты напридумывала.

14 декабря, 12:42

Ты где потерялась?

14 декабря, 15:18

Ясно. Ты когда вернешься? Я из Алматы 16-го вернусь. Пересечемся.

21 декабря, 22:51

Да, только не надо тебя распинать – поживи еще.

22 декабря, 18:13

Да, черт, денег на счету нет! Последние на это сообщение трачу. Не заводись.

25 декабря, 0:06

И тебя с рождеством! Ты правда у Кафедрального Собора?

27 декабря, 19:18

Вена – это хорошо. Ты есть в наряде на Бали с 29-го по 2-е. Полетишь?

27 декабря, 20:45

Да, в отеле вторые сутки сижу. Ладно хоть кормят, но постель не меняют.

27 декабря, 23:08

Номер 645, милости прошу. А в три куда поедешь?

4 января, 14:13

Привет. Как глазки? Надеюсь, не ослепла! Так уверенно шла. Хочется тебе в них

посмотреть. Кстати, спасибо, что Алоизе написала – удачно получилось.

Глава 30.

Überall43

«Истинное Я можно узнать только по его действию. Оно не имеет протяженности,

и именно поэтому оно – везде. Поймите меня правильно: überall. Оно надо всем – и в

то же время везде.»

(Г.Майринк, «Вальпургиева ночь»)

Зимой мы все католики. В подарочном стеклянном рождественском шаре, который,

стоит хорошенько его встряхнуть в ладонях, обрушит блестки, имитацию снегопада, на

наши вострошпильчатые башенки, где мы обитаем. Мы слушаем органную музыку,

обитые червонным бархатом и подернутые морозным румянцем щеки. Алеет гроздьями

рябина во дворе.

Мира едет и едет на моем пикапе в Черные Сады. Выезжает из Большого Города, туда,

на просторы, подернутые уходящей на запад дымкой остывшие поля, высокие столбы с

электропроводами, стройные двойники Шпиля и Горы, стройные швейцары вдоль шоссе,

по которому Мира едет в Черные Сады. Я не могу понять, что ей там нужно, ведь дом

давно сдан обратно фрау Нахтигаль, там никто больше не живет, что Мира там хочет

найти? Кроме моих стоптанных осенних башмаков разве что. Мира берет мои ключи от

Садов и ключи от пикапа. Она даже отказывается от того, чтобы я, как в старые добрые

времена, подвезла ее до пункта назначения. Миру больше не узнать. Серега погиб, ее

единственный отпрыск, работавший в первой книге барменом во Владивостокской

гостинице с видом на Амурский залив. Хельгу Шмерц и Герберта Ангст вчера прикончил

неизвестный киллер, которому удалось скрыться с места преступления, ха-ха. Вы никогда

не видели, как Мира маскируется. Об этом уже много страниц переписано было. В белом

платье в цветочек, с медными кудрями, низкого роста и крепко сложенная, она в

последнюю очередь походит на убийцу. Убийца, беспощадный и хладнокровный – в

менталитете Миры эти качества успешно трансформируются в опеку над близкими и

идею восстановления мировой справедливости. И об этом тоже уже было говорено в «125

RUS» (Андрей всюду меня обскакал).

Мира оставляет меня в холле в одиночестве лежать на полу и сочинять вторую

рукопись, которая не хуже первой разлезается по частям и прячется по темным углам

нашего с Б. огромного дома, а сама Мира непонятно с какой целью уезжает на моей

машине в бывшее обиталище. Она заряжает свой пистолет и кладет его на приборную

доску – неслыханное позерство! Под пассажирское сиденье она сгружает огнестрелку

куда более серьезных габаритов, а о том, что за оружие она складывает в кузов, лучше

вообще молчать. Автоматы, гранаты, оптические прицелы, кокетливые револьверы,

глушители, парочка РПГ для веса – такой набор едет сейчас вместе с Мирой в Черные

Сады, а я остаюсь дома одна, она даже не поцелует меня на прощание, муж на работе, а я

буду лежать тут одна, последним жалобным взглядом пытаюсь выяснить, для чего же

моей ангелице-хранительнице нужно ехать к Горе. Мира отвечает, что мне чудовищно не

идет блонд.

- Кошмар.

43 Нем. Überall – «везде», «повсюду»; Über all – букв. «надо всем».

- Что кошмар?

- Прическа твоя – кошмар, вот что.

И это после того, что Мира всегда утверждала, как сильно она меня любит. «К., ну

только не блондинкой. Давай уже дописывай свою летопись и перекрашивайся в черный.

Тебе он лучше всего». Я говорю, что я – Клео, богемная стюардесса. На что Мира

ухмыляется: «А где теперь стюардессе Клео летать? «Schmerz und Angst» больше не

существует, так что Клео тоже не в моде теперь».

Я включаю радио. Моего солнечного детства песня «Пистолет» группы

«Мультфильмы». Надо навести порядок, такой порядок, к которому нельзя привлекать

прислугу и вообще посторонних людей. Погребальный ритуал.

Я сдираю с лацканов авиационные значки-птички, стюардессы Клео – и той не стало!,

мои туфли для полетов, обычные туфли, в которых поначалу так невыносимо болели ноги,

бэйджики с моим именем «Клео», теперь и с этим надо прощаться – да почему со всем так

быстро приходится прощаться?, мой платочек с самолетиками, кошелек с самолетиками,

шпильки и заколки, термос, портсигар, планшет для чтения электронных книг (Клео

приходилось экономить место в чемодане и не возить с собой горы макулатуры),

сигнальный жилет кислотного цвета, счетчик для стояния под бортом при приеме груз-

багажа, косметичка, аптечка, капли для глаз, постоянно болевших, но так щедро

густоресниченных, стрелками Клеопатры подведенных глаз. Марлечка, через которую

гладились брюки, и эти свежеснежные авиационные блузки, дамские псевдогалстуки, и

пиджак, мой пиджак, миллион раз перекинутый через рукоятку открытия двери

воздушного судна, пиджак, на который миллиард раз прикладывались спасательные

жилеты и кислородные маски во время демонстрации аварийно-спасательных средств на

борту, на рулежке я показывала это, и то, и третье, и аварийные выходы на крыло – и в

носовой части судна (вытянуть руки вперед), ряды пассажиров смотрели только на меня,

о, я была настоящей рок-звездой, демонстрируя аварийно-спасательные средства на

рулежке!

Марлю, через которую гладились стрелки на брюках, я разрисовываю карандашом,

которым красились стрелки на глазах, прыскаю ее Christian Dior ADDICT, запах, от

которого сходили с ума все летчики, хороший факел получается, практически

олимпийский. В жестяной посудине свалена моя стюардессная форма, незамысловатая

роба бортпроводника некогда великой авиакомпании «Schmerz und Angst», к этому

прибавляются дружной компанией все перечисленные раннее предметы, и я поджигаю,

поджигаю новой бензиновой зажигалкой с надписью «Made in Austria» на дне.

Огонь вздымается вверх, не бойтесь, я не спалю дом, нас хорошо обучили тому, как