Это утверждение надо понимать как желание с возможно большей глубиной донести до зрителя текст Шекспира, не архаизируя и не модернизируя образ Отелло.

«Зерно моего “я”, — говорит Хидоятов, — заключается, по-моему, в словах Отелло: “Не стану я ревнивцем, если скажешь, что хороша, нарядна, любит свет моя жена, вольна, поет, танцует. Где чистота, там чисто это все”. И далее: “Увидеть, усомниться, доказать, а доказал — нет выбора другого: зараз убить и ревность и любовь”».

«Отелло любит Дездемону за внутреннюю чистоту, за честность, за смелость, с какой она не побоялась пойти наперекор обычаям страны, расовому различию, воле отца. Сам — прямой и благородный — он не допускает мысли о том, что Дездемона когда-нибудь изменит, то есть запятнает честь. Он слишком любит ее, преклоняется перед ее чистотой, слишком верит ей, поэтому яд, которым Яго отравляет Отелло, действует медленно, неравномерно. Отелло мучительно борется с подозрениями (сцена III акта), он сомневается, он хочет верить, надеется. Но трагедия Отелло в том, что он одинаково доверчив и к Дездемоне и к Яго. Что перетянет — чистота ли жены или тонкое, гнусное, расчетливое коварство “честного” Яго и дьявольская убедительность его доказательств. Так, терзаемый сомнениями, внутренне израненный, утерявший гармонию ума и сердца, мой благородный мавр мечется в сценах III и IV действий, в мрачном ослеплении грубо оскорбляя ту, которую любит всем сердцем, “источник, из которого струится жизнь его”. Поруганная доверчивость, опозоренная честь и породили боль, которую можно унять только смертью. Ричард Барбедж — друг и первый актер Шекспира — играл образ “опечаленного мавра”. Такое толкование происходило, очевидно, не без участия самого Шекспира. Вот эту черту “опечаленного мавра” я попытаюсь дать в образе Отелло».

Так же как в «Гамлете», Абрар Хидоятов показал своего героя в развитии, в движении, соблюдая важный закон шекспировской драматургии: никогда не выводить на сцену законченные, заранее данные характеры, а раскрывать их в ходе событий. Гамлет Хидоятова проходит длинный путь, прежде чем становится философом-гуманистом, решающим по-своему проблемы эпохи. Отелло предстает перед зрителями во всем благородстве душевной красоты, в подлинной непосредственности и лишь потом превращается в «опечаленного мавра», для которого убийство Дездемоны — не проявление грубой ревности, а решение большой и сложной этической проблемы.

Таким образом Хидоятов, несмотря на эмоциональность и кажущуюся «стихийность» создания образа, всегда вкладывает в свои сценические творения определенную и законченную мысль.

Эта мысль, явно ощутимая зрителем, проходит через весь спектакль, сохраняя единство развивающегося образа Отелло.

Первая встреча с ним происходит на фоне южной синей ночи. Отелло в чалме и восточном халате ведет беседу с Яго, который своим европейским, рыцарским костюмом как бы подчеркивает контраст с Отелло.

В мавре много сдержанности, спокойствия, уверенности в себе и глубокой мудрости. Яго горячится, нервничает, его движения мелки и порывисты; он авантюрист, порожденный бурной эпохой Возрождения, а Отелло — тоже сын своего времени, но впитавший в себя благороднейшие принципы гуманизма, отвергающего расовые и кастовые предрассудки. Взгляните на Отелло — Хидоятова, когда он получает сообщение о том, что сенат послал за ним гонцов. Довольная (но не самодовольная) улыбка играет на его устах. Он, «чумазый», человек без рода и племени, но без него не обойтись венецианским патрициям, потому что он умеет воевать лучше, чем они. Поэтому-то Отелло спокоен за свою судьбу и не очень страшится гнева отца Дездемоны — Брабанцио. Он бросает нежные взгляды на дом, в котором находится Дездемона. И зритель чувствует, как сильна любовь Отелло, каким ровным, уверенным светом горит она от сознания, что он «лишь по заслугам и по праву счастья величественного достиг».

В сцене столкновения слуг Брабанцио с его слугами Отелло хочет шуткой рассеять напряженное настроение, не гармонирующее с его спокойствием и ощущением счастья. Со смехом Отелло — Хидоятов произносит слова приказания: «Мечи вложите в ножны, иначе от росы их ржавчина покроет». При этом Хидоятов делает решительный жест, и столкновение предотвращено.

Сцена в сенате показывает, что Отелло не чувствует себя гостем или подсудимым, хотя он одинок среди всех этих пышных и чванливых венецианцев. Он там хозяин. Когда Брабанцио заносчиво говорит о колдовстве, о чарах, которыми мавр покорил Дездемону, лицо Отелло озаряется улыбкой, улыбкой превосходства.

Обаяние Отелло — в его жизнерадостности, в горячей жадности, с какою он воспринимает жизнь, в царственном спокойствии, которым он поражает своих противников в сенате.

Сколько раз приходилось выслушивать напыщенные, пронизанные крикливыми интонациями речи Отелло в сенате! И как отлична от них выдержанная, полная внутреннего благородства речь Отелло — Хидоятова. Он чистосердечно и прямодушно рассказывает историю своей любви к Дездемоне; раскрывая сердце людям, которые могут не понять его, Хидоятов полон уверенности, что его не осудят, потому что осудить нельзя по всем законам человеческой совести. Когда появляется Дездемона (Сара Ишантураева), Отелло порывисто притягивает ее к себе и сжимает в объятиях. Он так любит ее, что, не стесняясь присутствия этих величественных старцев, сенаторов, не сдерживает порыва, он словно хочет поднять ее на воздух.

Слушая мужественную речь Дездемоны, готовой пойти за любимым куда угодно, Отелло весь светится радостью, он полон нежности и благодарности к девушке, которая решила соединить свою жизнь с его жизнью.

Отелло прощается с Дездемоной — его призывают военные дела. Радостный смех звучит при расставании. Отелло знает, что вернется победителем.

Зритель видит весьма существенные стороны характера Отелло: жизнелюбие, доверчивость к людям, благожелательность к ним, благородную сдержанность. Но вот открываются и другие черты, обнаруживающие бурный темперамент Отелло, его способность вспыхнуть и загореться гневом.

Ночь на Кипре. Звон набата, лязг мечей, драка пьяного Кассио с Монтано. В этот момент прорывается бешеная ярость Отелло, его неуемный темперамент.

Режиссеры спектакля Н. В. Ладыгин и Маннон Уйгур заставляли Хидоятова сдерживать себя, считая, что вспышка гнева Отелло совсем не подготовлена его мягкой игрой в первых сценах.

«Обуздайте свой темперамент!» — говорили Хидоятову, но актер был убежден, что поступал правильно, показывая здесь разгневанного Отелло.

«Сейчас мой разум подчинится крови!» — кричит Отелло, как бы давая ключ к пониманию его сложного характера: самое страшное для Отелло, если его разум затемняется голосом крови, бушующей в нем. И это обнаружится в сценах с Дездемоной в тот момент, когда снова закипит кровь и поведет за собой разум к страшному решению убить Дездемону.

Нарастание трагедии — в III акте. Здесь происходит первый словесный поединок между Отелло и Яго. Отелло — Хидоятов рассеян, он нехотя выслушивает первые намеки Яго на неверность Дездемоны. Яд ревности отравляет медленно, как об этом говорил Хидоятов в объяснении своей игры.

Почему это так? Потому что в самом характере Отелло нет почвы для ревности. Пушкин правильно писал о нем: «Отелло от природы не ревнив; напротив, он доверчив».

Шекспир несколько раз в трагедии утверждает то же самое устами Дездемоны, которая говорит:

«Мой гордый мавр

Доверчив, и чужда ему та низость,

Что свойственна ревнивцам».

Хидоятов отверг старое восприятие образа Отелло как ревнивца, наделенного «африканскими страстями». Его Отелло — пока только доверчив, и эта доверчивость губит его, открывая доступ клевете Яго.

Отелло — Хидоятов постепенно теряет спокойствие и уверенность. Его голос становится глуше, жесты — замедленнее. Одна мысль о подозрении уже приносит печаль. По лицу Отелло пробегают легкие тучки. Он испуган «чудовищем с зелеными глазами» — ревностью. Разговор с Дездемоной несколько успокаивает Отелло. Козням Яго он как бы противопоставляет мягкость, женственность и преданность Дездемоны.