В ответ на письма Комиссаржевского от 16, 22, 26‑го июня Мейерхольд отвечает большим письмом от 10‑го июля. Главная часть этого письма посвящена проекту Комиссаржевского переделать «Сестру Беатрису».
В сезоне, когда наши нервы растрепались до крайнего предела — пишет Мейерхольд — нам простительно было метаться от одного проекта к другому, быть крайне неустойчивым в раз намеченном плане. Только взвинченность нервной системы оправдывает тогдашний наш разговор о новой декорации к «Беатрисе», написанной новым художником. Теперь мне не представляется возможным, чтобы декорация была дана другим художником, хотя бы и более талантливым. Пусть декорация не задалась Судейкину, но ведь идея моей инсценировки родилась с движением линий и световых пятен, именно вот такой декорации, хотя и не идеально выполненной. Вы описываете новую декорацию для «Беатрисы» в таком движении линий и световых пятен, каковая исключает возможность вместить в нее мои группировки, а главное движение моих сестер. Если вы припомните, у меня было две редакции постановки, какие я предложил для разрешения Судейкину. Первая редакция, родственная той, какую вы описываете в письме своем от 26/VI. Здесь симметричное расположение колонн, группировка в центре, готические низкие арки, которые жмут, теснят действующих лиц в середине, выходы из глубины. Тут были бы уместны ваши симметричные ряды лампад, мерцающие в этих глухих сводах. Но тут вся инсценировка совсем не та, какая дана мною в «Беатрисе» с тех пор, как мы остановились на второй редакции. Мы решили, что линия движущейся декоративной волны слева направо и снизу вверх. Спешка не дала нам возможности успеть устроить люки, а окна у Судейкина ползут кверху слева направо, как решено. Нищих выпускали не в середину, а в левой части сцены, из чувства такта: было инстинктивное желание не нарушить гармонии движения слева направо. Хоть вам и кажется искусственным положение Мадонны все время сбоку группы нищих, но я бы никогда не смог поставить ее в центр группы, само по себе крайне ценного для меня пятна именно в таком рисунке, не допускающим быть закрытым фигурой Мадонны. Если вам кажется искусственным, на мой взгляд самый живописный момент второго акта, вы, очевидно, мыслите всю «Беатрису» в ином рисунке, в иной инсценировке. Мою инсценировку, которую я изменить не могу, вижу при условии такого движения декорации [см. чертеж на след. странице].
Дверь в фоне, каковой должен быть рассматриваем, как декоративное панно с условными окнами, с условными пейзажами, без искусственного углубления его с помощью ряда колонн, перед ним, этим панно, — дверь в фоне должна быть уничтожена, конечно. В фоне не должно быть ни этой двери, ни этого (безграмотного), согласен, боскета, должны быть сделаны два больших люка или еще лучше один полукругом, огибающий левый план сцены. Панно отойдет глубже назад, а в левой части своей декорация должна быть написана так глубоко вниз, чтобы закрыть все пролеты, какие обнажатся люком. Панно должно подняться вверх так высоко, чтобы не допустить сверху сукна. Занавес должна так уходить влево и вправо, чтобы рама у всей картины была твердая. Мне представляется, что надо обратиться к Судейкину и предложить ему переписать неудавшуюся декорацию, но характер движения линий и расположение световых пятен должны быть неизменно сохранены.
Вместе с тем Мейерхольд считает невозможным, чтобы священника играл Грузинский, не обладающий нужной для данной сценической композиции высокой и сухой фигурой.
Волнует Мейерхольда и то, что для подготовки московских гастролей будет мало времени, так как труппа должна собраться 20‑го августа и начать играть 31‑го. Из репертуара гастролей он предлагает выключить «Вечную сказку», оставив лишь «Сестру Беатрису», «Балаганчик» и «Чудо святого Антония».
Оппозиция Мейерхольда проекту Комиссаржевского по новому инсценировать «Беатрису», вызвала немедленно ответную реплику Комиссаржевского. В письме от 18‑го июля последний пишет, что, «я и не думал советовать Вам поставить всю пьесу иначе». Далее, напоминая Мейерхольду, что план постановки вырабатывался при его участии, а Судейкин внес в этот план только некоторые дополнения, да и то не отвечающие основному замыслу, Комиссаржевский считает возможным все же декорацию Судейкина исправить, так как в ней «кроме интересного тона и отдельных красивых, хорошо написанных мест, ничего нет». Ряд отдельных замечаний по поводу декораций Комиссаржевский заканчивает полувопросом: «Если вы видите возможность играть в этой декорации, не обращаясь за помощью к В. И. [Денисову], то укажите как».
Возражения Мейерхольда против недостаточности времени на срепетовку гастрольных спектаклей наталкиваются у Комиссаржевского на соображения материального свойства.
Общие материальные условия для существования нашего театра — пишет Комиссаржевский — conditio sine qua non — таковы: успеть срепетовать пьесы для Москвы, ехать в Москву, открыть сезон новой пьесой 15 сентября, к этому же времени наметить вторую новую пьесу, и в течение сезона быть готовыми ежемесячно давать две новые пьесы. Я твердо верю, что придет время, когда мы не будем так связаны, когда публика будет смотреть у нас пьесы по сто, двести раз, может это будет даже скоро, но сейчас, пока мы боремся с этой публикой, мы все, кому дорог этот театр, должны быть во всеоружии, чтобы не очутиться в том положении, в котором мы очутились в прошлом году; работа всех нас должна быть в высшей степени напряженной, чтобы театр не погиб и публика не восторжествовала. Я говорю все это, потому что люблю наш театр и верю в его будущее.
Не принимает Комиссаржевский и совета вести только «Беатрису» и «Чудо святого Антония». Он считает, что «Беатриса» двенадцати спектаклей не выдержит и поэтому должна идти «Вечная сказка» и, может быть, даже «Нора» и «Свадьба Зобеиды». На этом письме заканчивается летняя переписка Ф. Ф. Комиссаржевского и В. Э. Мейерхольда. Ничего доброго, как мы выше указывали, она не предвещала. Конфликта, правда, еще не было, но на лицо был ряд разногласий по многим важным пунктам. И хотя Комиссаржевский и закончил свое последнее письмо фразой: «скоро увидимся и заработаем вовсю», в этих словах было больше самообмана, чем действительной уверенности. Не было никаких надежд и в приведенном нами выше письме К. В. Бравича.
В последних числах июля Мейерхольд, наконец, получил долгожданное письмо от В. Ф. Комиссаржевской, которое как бы явилось заключением к описанному нами обмену писем Мейерхольда с членами дирекции. Это письмо в свое время было частично опубликовано Ф. Ф. Комиссаржевским. Приводим его в окончательной редакции, заменяя лишь многоточием неразобранные нами слова:
Только теперь могу писать вам, Всеволод Эмильевич. За поездку и болезнь так во мне все устало, так […] возможность разобраться в чем бы то ни было, что говорить с вами о будущем не имело смысла, Теперь я отдохнула, а главное побыла одна. Радуюсь особенно последнему, так как твердо знаю, что каждый раз, когда мы заглушаем в себе голос, требующий порой так властно одиночества — способность наша творить никнет и тускнеет.
Еще сильнее, еще прекраснее стал для меня за это время Метерлинк и совсем по новому я полюбила Ибсена. Говорю об этом сейчас потому, что все, что они оба говорят о театре, и что я прочла и перечла за это время так подробно, внимательно и восприняла так полно и любовно, проливает для меня свет на многие ошибки наши этой зимы и рождает веру в их неповторимость. И ясно во мне теперь, что ни один актер не может играть, и ни один режиссер поставить Ибсена, пока не узнает его всего, т. е. не только его драмы, а его миросозерцания. Личность его так тесно слита в нем с его творчеством, что не зная одного, нельзя почувствовать другого.
Есть авторы, которых можно играть и ставить вдохновенно, потому что все прекрасное и яркое всегда вдохновляет, но Ибсен не может вдохновить, пока не узнаешь его всего, нельзя не сыграть, не поставить, пока не полюбишь его всего кругом. Помните, при постановке «Гедды Габлер» я говорила, что ее ремарки всегда должны точно выполняться. Теперь я совершенно определенно говорю, что правды в моих словах было тогда больше, чем я сама это предполагала. Каждое слово ремарки Ибсена есть яркий свет на пути понимания его вещи. Но об этом мы поговорим подробно лично, а теперь самое необходимое: