Териокский театр Гардина называли в шутку театральным порто-франко. Одна из карикатур изображает, как финский полисмен, с трубкой в руках, останавливает на границе жандармов, а цензоры с негодованием взирают, как за пограничным столбом дразнят их актеры запрещенными пьесами.

Условия летней работы не позволяли видеть в гардинских постановках каких-либо опытов нового условного театра. Главная цель спектаклей — показ запретных пьес. Из них особый успех сопровождал постановку «Саломеи», прошедшей первый раз на русской сцене 29 июля 1907 года в декорациях художника Севена, с артисткой Орлик в заглавной роли.

Параллельно с териокским театром, жившие в Финляндии петербуржцы тем же летом организовали так называемую Олиллскую музыкальную студию. В состав ее дирекции вошли: музыканты — Вилли Ван-Эшенбрук, В. Г. Мент, В. Г. Эренберг и В. Э. Мейерхольд.

Целью студии было давать своими силами музыкальные вечера и музыкальные инсценировки. Создание последних лежало на обязанности Мейерхольда. Эти олиллские опыты впоследствии, когда Мейерхольд сделался оперным режиссером, были им учтены как первая проба пера в области музыкальной режиссуры.

Так как музыкальные инсценировки были, делом трудным, то первые три вечера студии 13, 20 и 24 июня носили исключительно характер камерных концертов. В программе их стояли произведения Листа, Вагнера, Грига, Сен-Санса и других композиторов. Первый вечер инсценировок состоялся 29 июня. В него входили инсценировка романса Грига — «Люблю», Эренберга — «Он придти обещал» и отрывок и танец Саломеи из оперы Рихарда Штрауса «Саломея». Во второй вечер инсценировок 8 июля входили романсы: Чайковского — «Отчего» «На ниве желтые», Эренберга — «Вербочки» и Пергамента — «Смерть малютки».

Все эти инсценировки 13 июля исполнялись в Териоках, в казино у Гардина. В этот день там был назначен вечер нового искусства. В первом литературном отделении участвовали: А. Блок, Лев Василевский, С. Городецкий, А. Рославлев, С. Сергеев-Ценский, К. Чуковский, Г. Чулков, Д. Цензор и артисты, а во втором выступала Олиллская музыкальная студия.

Этот вечер вызвал в «Театре и Искусстве» рецензию, написанную в виде маленького фельетона. Несмотря на насмешливый и враждебный тон автора статьи В. С., из его фельетона можно получить кое-какое представление о характере этого вечера.

«В театре таинственный полумрак. Сердце нервно бьется. Перед глазами тоскливо маячит люстра, обвешанная нарезанными голубыми бумажками». Трио Аренского играют за занавесом. «Темнота пригляделась, начинаешь различать знакомые лица… Занавес бесшумно раздвигается, пропускает певицу…» «Чтение и мелодекламация отличаются от старого только тем, что освещается не рампой, а люстрой».

«Но вот самое главное, гвоздь вечера — танец Саломеи. Занавес подымается. На заднем плане голубая занавеска, по середине которой вырез, и в нем колеблется дверь из полосок в роде тех бисерных занавесок, которые можно встретить в японских магазинах… Налево на первом плане уткнувшись во что-то, не лицом кверху лежит женщина. В начале, впрочем, ее принимали за бутафорский “камень”, а позже за софу и только когда Саломея поднимается, узнают женщину. Танец состоит в следующем. Застыдится Саломея в одном углу. Потянется, Покрывало бросит. Застыдится в другом — покрывало бросит. Уйдет за занавесочку — там потянется. Раз на середину вышла. Бедрами пошевелила и ушла. Села за занавеской на корточки. В результате шиканье большинства публики и аплодисменты своих и близких».

Мы, к сожалению, не имеем другого «описания» териокского вечера, но в данном случае были существенны не результаты музыкальных инсценировок, а самая попытка работы над музыкой, как над основой сценического движения. В то же лето Мейерхольд для седьмого вечера 15 июля инсценирует отрывки из «Тристана и Изольды» грезы Тристана и смерть Изольды. Таким образом, вот где начинается путь к «Тристану», осуществленному в сезон 1909 – 1910. Последний вечер инсценировок состоялся в Олилла 12 августа. В программу этого вечера входили романсы Грига, «Ночь» Мелартина. «Он придти обещал» Эренберга и «Сирень» Рахманинова.

После политически напряженного лета 1906 года, лето 1907 года казалось, если не остывшим, то остывающим. Наступала полоса политической реакции, а параллельно в искусстве началась тяга в прошлое, в старину. С января 1907 года начал выходить журнал «Старые годы», в июне был опубликован проспект спектаклей «Старинного театра» за подписью М. М. Бурнашова, Н. В. Дризена, Н. Н. Евреинова. В этом проспекте сообщалось, что «кружок лиц, близко стоящих к сценическому искусству и его литературе задался целью путем ряда исторических спектаклей представить в хронологической последовательности не только историю драматической литературы, но и эволюцию сценической постановки (в связи с историей театрального танца и музыки), воспроизведения, воплощения (игры), костюмировки, грима и проч.». Первоначально кружок намечал устройство пяти вечеров: первый — посвященный античному театру, второй — средним векам, третий — эпохе возрождения, четвертый — эпохе Шекспира, пятый — театру Мольера. Впоследствии античный театр отпал, шекспировский и мольеровские театры не осуществились, и состоялись в разное время циклы средневековый и испанский.

Поворот к старине не предвещал ничего хорошего для символического театра, и действительно будущее показало, что театр на Офицерской и постановка «Драма жизни» в Художественном театре — это было завершение периода, а не начало нового. К концам, а не к началам следует отнести и состоявшуюся в марте 1907 года в Москве выставку «Голубой розы», на которой объединились молодые художники: Сапунов, Сарьян, Судейкин, П. Кузнецов, Крылов, Арапов, Феофилактов, Фон-Визин, Дритенпрейс, Рябушинский, Кнабе, Уткин В. и Н. Миллиоти, скульпторы — Матвеев и Брамирский. Эту выставку С. Маковский называл часовенкой. Но стремление к примитивизму, бледный полусумрак, все это тоже отходило в прошлое. И действительно любители живописи в скором времени увидали, как резко отошли от своих настроений весны 1907 года такие художники, как Судейкин и Кузнецов, как ушел в яркую декоративность первый и в экзотику второй; и не случайным кажется, что выставка «Голубая роза» совпала с посмертной выставкой Борисова-Мусатова. Обе эти выставки были в сущности посмертными. Полоса застылых молитвенных настроений шла на ущерб. Кризис символизма был не за горами и уже ходила «смерть» вокруг журналов «Перевал». «Весы» и «Золотое руно».

Очень хорошо разбиравшийся в веяниях времени С. П. Дягилев оставил всякую мысль об устройстве импрессионистического театра в Петербурге и перекочевал в Париж, где летом 1907 года начал русские исторические концерты, которые впоследствии превратились в блестящие русские сезоны, создавшие славу русскому балету и опере.

Наконец, какая-то сухая и горькая ясность появилась в тот год и у Блока. Его «вольные мысли», написанные тем же летом, уже полны холодной прозрачности. Год лирических драм, «Снежная маска», все это было перевернутой страницей. И вместо туманных и зыбких строк Блок писал:

«Моя душа проста. Соленый ветер

морей и смольный дух сосны

ее питал. И в ней все те же знаки,

что на моем обветренном лице.

И я прекрасен — нищей красотою

зыбучих дюн и северных морей».

Но несмотря на все это, театр В. Ф. Комиссаржевской собирался по-прежнему продолжать путь символической драмы. Репертуар для будущего года начал намечаться еще весной, когда Комиссаржевская вернулась в Петербург, закончив первую половину поездки. Мейерхольд проектировал начать подготовку сезона еще летом, путем устройства артистической колонии, как это было в Полтаве. Но дирекция, из-за отсутствия средств, эту мысль отвергла и решила возобновить с апреля поездку по югу, а с конца августа устроить спектакли в Москве.

Первыми и новыми постановками намечалось «Пробуждение весны», из-за которого нужно было еще вести борьбу в цензуре. Затем, должны были идти «Пелеас и Мелизанда» Метерлинка и «Дар мудрых пчел» Сологуба. Возник проект поставить также «Ревизора». Подготовительные работы к сезону должны были вести Мейерхольд и Ф. Ф. Комиссаржевский, но 22 апреля Комиссаржевский уехал вместе с Верой Федоровной в Харьков. О своем отъезде Комиссаржевский извещает Мейерхольда  письмом, датированным 21 апреля, в котором выражает надежду, что ряд вопросов они сумеют урегулировать путем переписки. В этом же письме он сообщает Мейерхольду о невозможности по административным условиям осуществить постановку «Дара мудрых пчел» по методу круглого театра, как задумал Мейерхольд. «Я узнавал — пишет Комиссаржевский — насчет возможности (со стороны властей предержащих) помещения зрителей на сцене и устройства сценического представления в середине зала. Это невозможно, ибо помещать зрителей на сцене и устраивать там сиденья — запрещено». За этим письмом следует второе письмо уже из Харькова от 26 апреля, где Комиссаржевский извещает Мейерхольда о том, что В. Ф. заболела воспалением брюшины. Как и в первом письме, так и тут Комиссаржевский волнуется относительно разрешения цензурой «Пробуждения весны».