На «Порченых» Мейерхольд выходил во фраке перед спектаклем и произносил перед публикой речь, написанную автором для режиссера. В одном из писем Мейерхольд о пьесе Брие говорит: «спектакль вызвал оживленный спор. Для меня ценность пьесы в том, что она призывает к необходимости откровенно говорить детям об отношении полов».

25‑го февраля после «Норы», главные члены Товарищества: Мейерхольд, Буткевич, Мунт, Унгерн, Браиловский устроили заседание, посвященное вопросу о будущем сезоне товарищества. Для Мейерхольда после его новых провинциальных выступлений этот вопрос лично был выяснен: он решил «кончить» к Комиссаржевской, Но его целью было сохранить «Товарищество новой драмы», как коллектив людей, связанный между собой общностью художественных целей. Содержание речи Мейерхольда, произнесенной им на этом заседании, мы находим в письме от 26‑го февраля:

Я говорил вот что:

Еще в Нижнем я сказал Унгерну: я не могу не жить в столице. Я завязал новое интересное дело; его надо завершить — может быть из этого ничего не выйдет, но я должен докончить начатое. Завязаны нити, новые знакомства так интересны, что утерять их нельзя. Может быть Дягилев выстроит новый театр. Словом, мне надо жить в Петербурге. Но в то же время мне кажется, что «Товарищество новой драмы» должно продолжать свою работу. Члены его не должны расходиться. Не поступать же каждому в отдельности к каким-то антрепренерам, раз установилась своя этика, раз люди связаны давней дружбой, верой в свое коллективное творчество. Я могу руководить делом издали. Фирма остается. Может быть, я буду даже в состоянии приезжать. Вот что я говорил Унгерну в Нижнем. Приехав в Тифлис, у меня что-то заколебалось. Вдруг почему-то поверилось в возможность ведения театрального дела в провинции. Улыбнулось предложение Бузена. И какое-то случайное настроение отодвинуло (как-то кощунственно) на второй план мечту о работе в столицах, о создании нового храма (невозможного в провинции). Напало малодушие, дряблость воли в стремлении высших задач. Приехал Унгерн. И я заговорил так: хорошо бы снять Тифлис года на три, на пять, условия так выгодны. Но начались репетиции, пошла публика, Ибсен не делает сборов. «Сенсационные новинки» вызывают интерес. Спешная постановка, опять учение как ходить, как сидеть, словом, начинается кошмар. Я начинаю снова страдать, страдать, страдать.

И тогда я стал кричать, стонать: не могу больше, не хочу. Мне надоело быть режиссером-чернорабочим. Мне надоело обучать людей азбуке, я поэт, а не школьный учителе. Словом, я не Ухов, не Федотов, не даже Немирович-Данченко. Мне хочется творить. А здесь я почувствовал вот что: повторение Херсона. Ушел я из Художественного театра, набрал труппу, приучил ее к ансамблю, раскрывал индивидуальности. Три года работы, учил и сам учился. Достиг высот, начал «студию». Сорвалось. Прежняя труппа куда-то уплыла. И я снова набираю учеников и снова начинаю новое трехлетие! Я эстет. Мне надоело ходить в грязных сорочках и в засаленных штанах (а при этой работе я не могу иначе. Я здесь и режиссер, и мебельщик, и администратор). Я хочу быть одетым настолько хорошо, чтобы было соответствие между прекрасными стремлениями души и блеском белья. Да и нищий я!

Провинция не дает мне, ничего не дает. Я работаю здесь на других… А как художник я мечу бисер перед свиньями, я отдаю с прекрасных цветов души не всем, кто этого достоин.

Вся сущность того, что я пишу тебе, сказана была мною на заседании…

Далее я прибавил: вам советую не расходиться. Советую продолжать деятельность «Товарищества новой драмы». Собралась такая группа людей, которые ценны сами по себе, в вас самих сила. Советую летом сесть в маленький городок, репетировать (я могу помочь) и срепетованный репертуар привезти на зиму. Может быть дадут Тифлис. Брать! Нет, снять Кострому. Режиссером пусть будет Унгерн, заведующим хозяйством — Браиловский. И можно поставить даже «Товарищество новой драмы под управлением Мейерхольда», так как я много пьес могу заготовить летом. Все согласились со мной, нашли возможным работать так. После этого заседания я закончил переговоры с Комиссаржевской.

Однако, закончив переговоры с Комиссаржевской, убедив членов Товарищества продолжать начатое дело, Мейерхольд еще не раз возвращается в своих письмах к этим обоим фактам, стремясь все новыми и новыми соображениями подкрепить принятое решение. Так, в письме, датированном «ночь с первого на второе марта 1906», мы читаем:

В прошлом письме мне хотелось сказать несколько соображений по поводу театра Комиссаржевской.

Я с тобой согласен совершенно, что театр этот не то, не то, и что мне придется тратить много сил, волноваться, и результатов все-таки достичь нельзя. Все это так, но повторяю, поступаю туда только ради того, чтобы докончить начатое в Питере, чтобы то, что сделано уже, не пропало даром. Я говорю о «факельном» движении, о Дягилеве и т. д. Вижу, что пробуду у Комиссаржевской до поста и только. Но могу же я отказаться от возможности жить в Петербурге и закончить начатое и предпочесть провинцию, которая неподвижна? Или, может быть, она и подвижна, но не думаю, чтобы от провинциального дела был возможен переход к столичному. Эволюция может происходить только в одной плоскости. А провинция и столица разные плоскости. И я вовсе не хочу сказать, что провинциальная плоскость менее интересна, чем столичная, но, мне кажется, они не могут слиться. Пример: гастроли Незлобина в Москве. Верю, что мое дело чуть интереснее незлобинского, но, в конце концов, одно и то же… Провинциальная публика не хочет знать ничего, кроме сенсационных новинок. Вот пример: Тифлис. Ставим «Привидения», «Нору», объявляем «Смерть Тентажиля» — в театре пусто и ни одного записанного билета. А «Евреи»… в третий раз билеты нарасхват. Ждут «На пути в Сион», «Зеленого попугая», ждут нови нок. И когда в провинции готовиться?! И с кем?! Надо иметь две труппы: одну для каждодневного репертуара, другую для подготовительной, для будущего работы. Одна и та же труппа не может играть то и другое. Я стою теперь за индивидуализацию актеров, доходящую почти до односторонности. Только вначале актер должен играть все. Это все нужно, как гаммы, а потом он должен специализироваться обязательно. И может ли быть речь о параллельном существовании двух работ в провинции. Одной для публики данного момента, другой для будущего, да еще без публики. Не верю.

Хотя на собрании 25‑го февраля и было решено принципиально продолжать «Товарищество новой драмы», но самый вопрос о возможности вести дело без Мейерхольда еще долго служит предметом обсуждения пайщиков. В этом же письме Мейерхольд пишет:

Я советую поддерживать коллегию «Товарищества новой драмы». Если все эти люди разойдутся по разным местам, всем будет хуже. Антрепризы все равно исчезнут, а такая товарищеская компания может быть удовлетворена и в смысле материальном, а, главное, в смысле художественном. Сами хозяева, два режиссера (для примера Загаров и Унгерн), начала этики, которая пока лишь в зародыше, но их можно поднять, просто отсутствие хулиганства, приличный тон, интеллигентные товарищи и т. д., и т. д.

К оптимизму насчет будущности товарищества склоняет Мейерхольда и подобравшаяся труппа. «Наша труппа, — пишет он далее, — неизмеримо сильнее прошлогодней, и сила прошлогодней была лишь в срепетованности, чем хромает пока настоящая. Но этот грех с каждым днем все больше и больше проходит. Мужская труппа не слабее женской. Нароков прекрасный актер; в нем мы, наконец-то, нашли то, что так долго искали: Тадеуш [герой “Снега”]. Нелидов неузнаваем, очень энергичен и у него большой запас творческих сил. Сильно перевоплощается и имеет громадный успех, вполне заслуженный. Молодежь подтягивается. Гонцкевич очень неопытна. Буткевич пользуется большим успехом».

Наконец, после ряда заседаний пайщики окончательно решили, что Товарищество будет продолжаться в форме товарищества на паях. Пайщиками наметились: Нарбекова, Буткевич, Унгерн, Нелидов, Снегирев, Браиловский, Мейерхольд. Главными руководителями: Мейерхольд (издали), Унгерн (на месте), Браиловский (хозяйственная часть). На зиму решили снимать Тифлис, на что Бузен охотно согласился, так как считал, что «Мейерхольд не выдержит у Комиссаржевской и вернется в Тифлис». Для подготовительных работ Товарищество решило снять где-нибудь театр на июнь и июль, и там на глазах у публики подготовить зимний репертуар с участием Мейерхольда, который должен поставить пять-шесть «гвоздевых» пьес. Сначала думали о Пскове, и лишь потом остановились на Полтаве. После одного из спектаклей состоялось и торжественное подписание контракта Товарищества с артистическим обществом.