Итог первого дня Мейерхольд подводит в письме от 9‑го: «встречи, разговоры, приветствия, комплименты, суление золотых гор, радость ожидания… в общем маленький кошмар».
10‑го числа Мейерхольд получает пересланное ему письмо от В. Ф. Комиссаржевской, с предложением вступить в труппу драматического театра в качестве актера и режиссера. «Предлагает 600, сегодня дам телеграмму на 700». Этой телеграммой начинается постепенный уход Мейерхольда от мысли вновь обосноваться в Тифлисе.
Начало гастролей было назначено на 20‑е февраля. Остающиеся немногие дни для Мейерхольда были полны забот по подготовке сезона. То он получает известие, что приглашенные актеры не едут, то его волнует запоздание согласившихся, то тревожат слухи, что 28‑го марта начнется всеобщая забастовка и всеобщее восстание, и Петербург будет отрезан от Тифлиса.
Но в конце концов работа наладилась, и 13‑го начались репетиции «Комедии любви» и «Ганнеле». Так как до открытия сезона оставалась всего неделя, Мейерхольду пришлось репетировать утром и вечером, в промежутках работая над мизансценой и монтировкой и при этом еще выполнять ряд административных обязанностей.
Письмо от 17‑го февраля полно, все же, мыслями о будущем сезоне. «На телеграмму мою: 700 рублей ежемесячно в течение семи месяцев, на меньшее согласиться не могу — пишет Мейерхольд — Комиссаржевская ответила, что пишет подробное письмо. А сегодня я сказал Бузену, что меня бомбардирует телеграммами Комиссаржевская. На это Бузен сказал, что пока Красов [Н. Д. Красов — режиссер и антрепренер] у нее, мне там делать нечего, так как хозяйственные его меркантильные соображения всегда будут мешать проявлению настоящего искусства, и дальше прибавил: “Я написал уже Маргарите Исаевне [М. И. Питоева — владелица театра артистического общества] чтобы она скорее приезжала. Но если она там пробудет до лета, просто-напросто съездим с вами в Париж, кстати вы посмотрите там все театры, а расходы по поездке примет на себя Марг. Ис.”» Это предложение Бузена выводит Мейерхольда из равновесия: «А вдруг и правда тут мое счастье — лет на пять основаться в Тифлисе». Но высказавши это, тут же возражает себе: «… в глубине души мне так хочется столицы, я так боюсь дешевых провинциальных лавров, я так боюсь пошлости провинциальных психопатов. А вдруг из рук моих ускользнет мечта стать во главе нового импрессионистического театра, раз я останусь лет на пять в провинции. Так трудно решить!»
С приближением начала гастролей по городу расклеиваются афиши, анонсируется ряд пьес, среди которых стоит и «Смерть Тентажиля». Но так как в предварительной кассе на «Тентажиля» нет ни одной записи, Мейерхольд решает его отложить. «Отложим, — пишет он во втором письме от 17 февраля — но в конце концов все-таки поставим, так как мне очень хочется проверить воздействие трагедии на публику».
20‑го февраля состоялся первый спектакль Товарищества. Шли «Комедия любви» Ибсена и «Хирургия» Чехова. «В этот день — читаем в письме от 21‑го февраля — репетиция кончилась около 5‑ти часов. Мне приходился так убийственно много работать оттого, что уж очень неопытная труппа, и к тому же она и не сыгравшаяся. К концу гастролей играть будут, конечно, лучше, но боюсь, что при таком малом количестве репетиций труппе сыграться будет трудно!»
Тем не менее первым спектаклем Мейерхольд, как режиссер, остался доволен. В том же письме он пишет:
Первый спектакль с режиссерской стороны прошел образцово, и этим я обязан вкусу Пронина. Было много колоритных пятен, и прекрасно скомпонованы декорации. Декорации компоновал я, а Пронин много поработал над норвежскими пятнами. Национальные флаги, тенты над балконами, гирлянды, крокет, гамак фиорд, звездное небо, студенты в национальных шапочках с корпоративными флагами, лентами, рогом изобилия с цветами, горничная в национальном костюме, какой-то особенный чайник, все хоры, положенные на мотивы Грига… вихрь танцев в финале, приветствия, tapage по заграничному, крики hip-hip, — ну словом, колорит пьесы был представлен превосходно. Я удовлетворен. То, что было, для провинции большая редкость. Исполнители хромали: Фальк-Кобецкий [впоследствии актер М. А. Бецкий] играл однотонно, тускло, без темперамента, мелко, незадорно и даже безграмотно (я играл Гульдстада), Катя [Мунт]-Свангильд — хороша. Нелидов приехал накануне ночью и пастора играл, не зная роли. И это было обидно заметно. Линда — Унгерн играл тоже неуверенно, благодаря малому количеству репетиций. Ракитин-Стювер был хорош. Большой смех вызвал выход пасторов с детьми (дети были в клетчатых пелеринах и в курьезных шапочках).
Публики на «Комедию любви» собралось настолько много, что проданы были и места в оркестре, но, по свидетельству рецензента «Тифлисского Листка», большинству пьеса не понравилась. «Меня это не удивляет — пишет “—кий” — у нас таких пьес не любят, у нас любят смотреть пьесу, но понимать ее и разбираться в ней, прислушиваться к автору, поспорить с ним или согласиться, нет, на это у нас охотников не много». О постановке и игре рецензия говорит: «постановка пьесы безукоризненна, играли артисты в общем удовлетворительно».
После «Комедии любви» прошли «Привидения» вместе с шаржем О. Дымова «Бюрократическим путем», «Фимка» Трахтенберга, а на 24‑е февраля было назначено первое представление «Евреев». В письме, помеченном тем же числом, читаем: «всю ночь просидел за ролью Нахмана, вот какая работа!» И Мейерхольд жалуется:
Здесь никакого удовлетворения. Я на репетициях вдохновляюсь, говорю, показываю много интересных нюансов, и никто ничего не воспринимает, все невнимательны, тупы и даже просто недобросовестны. А главное для того, чтобы работать в провинции, мне приходится принижать свой вкус. Я отрицаю весь этот репертуар, мне не нужны эти их (актеров) темпераменты, эти их голоса. В монтировочной книге я даю ряд бликов, но никто не хочет их осуществлять. Репетиций так мало, что даже приличного строя нельзя добиться. Словом, ужас, ужас, ужас. Я мечтаю о театре-школе и о многом таком, что в провинции никогда не осуществимо. Зачем, зачем я погублю себя! А я погублю, если я останусь в провинции. Мне это стало ясно теперь, когда прошел ряд спектаклей. До них я писал тебе с колебанием, теперь мне ясно, что провинция это помойная яма. В провинцию хорошо приезжать с готовым, потому что провинциальная публика наивна и способна искренно удивляться. А создавать что-нибудь на ее глазах… нет я против провинции.
Вместе с большой режиссерской работой Мейерхольду приходится много играть самому. Одна за другим следуют роли: в «Фимке», в «Евреях» и в «Норе» (Ранк). Свою постановку «Евреев» Мейерхольд считает удачной:
Сегодня спектакль шел очень и очень интересно. Финал я поставил крайне любопытно. Дело в том, что погром я веду не на шуме, а на тишине. В течение акта за сценой слышат отдаленный гул толпы, который только дразнит. Он приближается, но в самый момент, когда публике кажется — вот, вот шум совсем близко, я его начинаю удалять так далеко, что его перестает быть слышно. Пауза. На сцене все застыли, публика успокоилась. А в дверь толчки, ломают ставни и никто не кричит, а только шепчутся (помнишь голоса, когда строили у нас под домом баррикады, вот так). Стоявшие на сцене потушили лампы, свечи. И наступил полный мрак. Тогда двери сломаны, и хулиганы ворвались. Молча они шарят. Молчаливая борьба людей. Выстрел Лии. Березин задушен. За сценой раздаются выстрелы казаков пачками. Хулиганы исчезают. Приходит Нахман, осветил картину и — о ужас — видит ряд трупов. Лишь Лейзер сидит и шепчет о том, что налетела гроза и все унесла. Нахман опускается и тихо плачет над трупом Лии. Бьют часы. Эффект поразительный. Боюсь, что завтра пьесу снимут. Полицмейстер был на последнем акте. И декорации были очень удачны.
«Евреи» дали Товариществу три полных сбора, но, как и предполагал Мейерхольд, затем были запрещены. До перерыва спектаклей (на четвертую неделю поста) прошли еще «Забава» Шнитцлера, «Дети солнца» Горького, «Порченые» Брие и одноактная политическая буффонада Потапенко «Сон тайного советника».