М. Горький.

Прощание ялтинцев с московским театром вышло чрезвычайно теплым. Корреспондент «Театра и Искусства» пишет, что труппа была забросана фиалками, ландышами, примулами и сиренью. Вместе с цветами на сцену сыпались и билетики с таким характерным восьмистишием:

«Честь и хвала вам художники русские,

Типов бессмертных творцы благородные.

Смело расправивши крылья свободные,

Вы вознеслись над понятьями узкими.

Чудной игрой восторги глубокие,

В наших сердцах навсегда поселившие

Новую эру в искусстве родившие —

Честь и хвала вам, борцы одинокие».

Для Мейерхольда эта поездка в Ялту была временем еще более тесного сближения с Чеховым, с которым он затем продолжал обмениваться письмами. К сожалению, эта переписка не сохранилась. В одном из писем А. П. Чехова к О. Л. Книппер находим следующий отзыв писателя об «эпистолярном стиле» Мейерхольда: «Получил письмо от Мейерхольда; пишет он хорошо, даже талантливо отчасти, и лучше чем писал раньше. Ему бы следовало сотрудничать в газетах». Переписка с Чеховым продолжалась у Мейерхольда и после ухода его из Художественного театра, но и этих писем разыскать нам не удалось.

Первые два сезона Художественно-общедоступного театра определили его репутацию и стиль. С одной стороны тут были пьесы, требующие, по мнению руководителей театра, исторического натурализма, каковы были «Царь Федор», «Смерть Иоанна Грозного» и «Шейлок», с другой «Геншель» толкал театр на путь бытового натурализма и, наконец, «Чайка», «Дядя Ваня» вели к созданию театра настроения. Гауптман, Ибсен, Чехов в годы Мейерхольда и определяли основное русло театра.

Структура третьего сезона 1900 – 1901 повторила в известной степени распорядок предыдущей зимы. В качестве «исторической» пьесы на этот раз была выбрана «Снегурочка». Чехов был представлен «Тремя сестрами», только вместо двух пьес Гауптмана были включены в репертуар две пьесы Ибсена «Доктор Штокман» и «Когда мы мертвые пробуждаемся».

За два года своей работы театр уже успел снискать симпатии и в прессе и в публике. «Узкой дверью в мир нового искусства явился он, — писал в “Курьере” Джемс Линч (Л. Андреев) и сразу стал образцовой пословицей, на которую приятно ссылаться».

Для Мейерхольда, как актера, третий сезон принес лишь одну новую роль Тузенбаха в «Трех сестрах», да был он занят на выходах в «Когда мы мертвые пробуждаемся».

Но для него, как будущего режиссера, огромный интерес представила работа К. С. Станиславского над «Снегурочкой». В тот год «Снегурочка» шла в трех московских театрах: в Художественном, Новом и в Большом (в последнем, как опера Н. А. Римского-Корсакова). Победа осталась за Станиславским. Его «Ранняя весна» пролога, где как писал Ярцев: «краски сливаются, переливаются, и зрители не знают, где кончается сказка и где начинается жизнь» — имела огромный успех. В «Снегурочке» впервые выступил новый для Москвы актер В. И. Качалов (роль царя Берендея), будущий преемник ролей Мейерхольда в «Одиноких» и «Трех сестрах».

Огромный успех сопровождал также постановку «Доктора Штокмана» и исполнителя главной роли Станиславского; а драматический эпилог Ибсена «Когда мы мертвые пробуждаемся» был равнодушно встречен публикой. Аплодисменты тут выпали на долю не исполнителей, или пьесы, а декораций В. А. Симова.

«Три сестры» прошли уже 31‑го января 1901 г., и ими Художественный театр начинал новый век. Мейерхольд в «Трех сестрах» играл роль Тузенбаха, но у критики его выступление прошло незамеченным. Он как бы растворился в общем ансамбле.

Весной этого же года Художественно-общедоступный театр, переименовавшись в Художественный, впервые поехал на гастроли в Петербург. Для гастролей были выбраны постановки: «Дядя Ваня», «Одинокие», «Доктор Штокман», «Три сестры». Спектакли начались 19‑го февраля в Панаевском театре.

Перед петербургской публикой Мейерхольд выступил впервые в роли Иоганнеса Фокерата. Петербургские рецензенты, во главе которых стояли в то время А. Р. Кугель, А. А. Измайлов и Юрий Беляев, встретили игру Мейерхольда резким отрицанием. Кугель в «Петербургской Газете» писал, что Мейерхольд неопытен, лишен искры божьей, что у него нескладная и долговязая фигура. В «Петербургском Листке» Иоганнеса называли не в меру суетящимся пациентом больницы для душевных больных и, наконец, в «Новом Времени» Ю. Беляев писал: «Иоганнеса играл г. Мейерхольд, у которого для этой роли только и есть подходящего, что немецкая фамилия». В этом же духе были и остальные отзывы.

Нападки петербургских рецензентов были так сильны, что С. Васильев в «Московских Ведомостях» в обзоре петербургской печати взял Мейерхольда под свою защиту, указывая Беляеву на то, что нельзя Иоганнеса рассматривать, как немца, и что болезненность является основной чертой самой роли. Такого же как Васильев мнения о Фокерате был и П. Ярцев, который в своей статье «Искусство будней» («Театр и Искусство») писал: «Дряблого, капризного, во всем на чужой счет живущего Фокерата я не могу облечь в рыцаря духа и не признавая ничего, кроме средних способностей за г. Мейерхольдом, я глубоко сочувствую театру, который так трактует его роль».

Поездка в Петербург Художественного театра, его проверка своих работ на новой публике, все это не осталось бесследно для дальнейшей судьбы театра. Определенно чувствовалось, что период «становления» кончается, что близится срок, когда театр произведет внутреннюю реорганизацию, и из общества и общины идеалистически настроенных любителей превратится в солидное предприятие на строгих деловых началах.

К тому же случилось так, что следующий сезон 1901 – 1902 года художественно сложился неудачно. В его репертуаре не значилось ни одной «постановочной» пьесы, не было и произведений Чехова. Правда, шли Ибсен и Гауптман, но у Ибсена была взята «Дикая Утка» — пьеса, не привлекшая внимания широких кругов. Не сопровождалась удачей и постановка пьесы В. И. Немировича-Данченко «В мечтах». Единственным большим спектаклем был «Михаэль Крамер», на долю которого и выпал в этот сезон наибольший успех. Таким образом, если не считать «Крамера», сезон держался исключительно на старых спектаклях, и художественный интерес его был малозначительным.

Мейерхольду пришлось выступать в этот год, кроме старого репертуара, только в двух эпизодических ролях Флора «Дикая Утка» и князя Трубчевского «В мечтах». Естественно, что в этот год мы не находим в московской прессе никаких отзывов о Мейерхольде. Только в петербургской газете «Россия» корреспондент, сообщая о «Дикой Утке» — пишет о первом действии: «Знатные гости, наполнявшие кабинет, в исполнении таких сил, как гг. Лужский, Мейерхольд и Бурджалов являлись живыми людьми и сливались в одно целое с посетителями первых пяти рядов кресел».

К концу сезона в прессу стали проникать сначала слухи, потом сообщения, что в Художественном театре происходит раскол, что часть артистов уходит. Наконец, в один и тот же день, в субботу 17‑го февраля 1902 года в «Русском Слове» появилась резкая статья Власа Дорошевича «Искусство на иждивении», говорящая о недостойной зависимости театра «от ситцевого фабриканта», а в «Новостях Дня» информация о проекте предполагаемых перемен. В этой информации сообщалось, что Художественный театр реорганизуется в товарищество сроком на 3 года и в качестве полноправных товарищей входят: Александров, Алексеева (Лилина), Алексеев, Артем, Вишневский, Желябужская (Андреева), Качалов, Лужский, Морозов, Москвин, Немирович, Самарова, Симов, Стахович, Чехова (Книппер), Чехов. Из опубликованного списка стало ясно, что в товарищество не вошли те, о ком говорили, как об уходящих, т. е. Санин, Мейерхольд, Кошеверов.

Наконец, накануне закрытия сезона, в субботу 23‑го февраля, в маленькой хронике «Курьера» сообщалось, что почвой для ухода Мейерхольда и Кошеверова являются личные и материальные интересы, и что херсонская газета «Юг» сообщает о том предложении В. Э. Мейерхольда и А. С. Кошеверова, которые они сделали городскому управлению Херсона. Речь шла о снятии на зимний сезон 1902 – 1903 театра, где бы играла труппа со строго художественным репертуаром и стройным ансамблем.