- А я те­бе вот этим рот заж­му, - го­во­рил Ни­ки­та, - дер­жи пок­реп­че зу­ба­ми! - И, дав ей в рот чер­во­нец, на­чал цело­вать, при­го­ва­ри­вая: "Экая ко­ро­лев­на!" - Что ты си­дишь, бра­ти­ку Алек­сею, как опо­луд­ни со­ва на бе­ре­зе? Пей, гу­ляй - я пла­чу! Ви­дишь, как ве­се­ло! Пой пес­ню, под­тя­ги­вай за мной:

Вот вам и пес­ня, сей­час сра­зу сло­жил, та­кая моя на­ту­ра ка­зац­кая - хмель в го­ло­ву, пес­ня из го­ло­вы, а ни­че­му не учил­ся… Эх, бра­ти­ку Алек­сею! Что-то бы­ло б из ме­ня, ес­ли б учи­ли, как ва­ше­го бра­та!

К ве­че­ру при­еха­ли еще че­ло­ве­ка че­ты­ре ка­за­ков поми­нать, как они го­во­ри­ли, по­кой­но­го пи­са­ря, и под­ня­лась страш­ная ку­терьма. Ни­ки­та бро­сал зло­тые и чер­вон­цы и, бесп­рес­тан­но щел­кая се­бя по но­су, вор­чал:

"Уж тут! Уж усел­ся, прок­ля­тый! Вот бо­жее на­ка­за­ние!"

- Если б му­зы­ку, - ска­за­ли ка­за­ки, - то-то бы­ла бы потех­а!..

- Истинная бы­ла бы по­те­ха, - при­ба­вил Ни­ки­та.

- У ме­ня есть бан­ду­ра; Су­по­ня на прош­лой не­де­ле зало­жил за бу­тыл­ку вод­ки, - го­во­ри­ла шин­кар­ка. - Иг­рай­те, ко­ли уме­ете.

- Хорошо! Хо­ро­шо! - зак­ри­чал Ни­ки­та. - Да­вай ее сю­да!

- Давай ее сю­да! - зак­ри­ча­ли ка­за­ки. При­нес­ли бан­ду­ру.

- Хорошо! - го­во­ри­ли ка­за­ки, пос­мат­ри­вая друг на дру­га, - Да кто ж сыг­ра­ет?

- Кто сыг­ра­ет? Эка шту­ка! Ма­ло я ви­дел иг­ра­ющих! Кто хо­чет, пусть и иг­ра­ет, только не я.

- И не я! И не я! И не я! - отоз­ва­лось со всех сто­рон.

- Это б то выш­ло: есть в кув­ши­не мо­ло­ко, да го­ло­ва не вла­зит! - ска­зал Ни­ки­та. - Не уме­ешь ли ты, Алек­сей? Ты че­ло­век гра­мот­ный.

- На гус­лях то я нем­но­го ма­ра­кую, а на бан­ду­ре ни­ког­да не про­бо­вал, - от­ве­чал Алек­сей.

- Пустое! Гус­ли, бан­ду­ра, ба­ла­лай­ка, свис­тел­ка - все од­но, все иг­ра­ет, все ве­се­лит! Ей-бо­гу, оно все род­ня меж­ду со­бою! Иг­рай!

Алексей по­ло­жил бан­ду­ру на ко­ле­ни, как гус­ли, взял два-три ак­кор­да, и выш­ла ка­кая-то му­зы­кальная че­пу­ха вро­де ка­зач­ка. Ка­за­ки приш­ли в вос­торг и пус­ти­лись впри­сяд­ку.

Никита с при­яте­ля­ми гу­ля­ли на­рас­паш­ку, съели годова­лого по­ро­сен­ка, вы­пи­ли не­имо­вер­ное ко­ли­чест­во вся­кой вся­чи­ны, и за пол­ночь у Ни­ки­ты не ос­та­лось ни гро­ша в кар­ма­не. Шин­кар­ка пе­рес­та­ла да­вать вод­ки и не хо­те­ла брать под за­лог ни ору­жия, ни ко­ня.

- Да от­че­го же ты не бе­решь мо­его доб­ра? Моя саб­ля до­брая и конь доб­рый; от­дам де­ше­во. Бе­ри, глу­пая ба­ба!..

- Ты сам глуп, Ни­ки­та; нельзя, так и не бе­ру: ко­ше­вой не при­ка­зал.

- Правда, прав­да, - го­во­ри­ли ка­за­ки, - только поз­воль про­пи­вать ору­жие, че­рез не­де­лю на всю Сечь ос­та­нет­ся один пис­то­лет.

- И од­ним пис­то­ле­том всех пе­ре­ко­ло­чу!.. Та­кие-то вы до­брые то­ва­ри­щи, бог с ва­ми, тя­не­те ру­ку за ба­бою!.. Вер­но, моя та­кая не­чис­тая до­ля, - жа­лоб­но го­во­рил Ни­ки­та. - Еще бы чар­ку-дру­гую, и до­вольно… А! Пос­той­те, пос­той­те! Я и за­был! У те­бя, Алек­сей, есть мой деньги?

- Есть пять ду­ка­тов.

- И хо­ро­шо; да­вай их сю­да!

- Не дам.

- Как ты сме­ешь не да­вать ему его де­нег? - спро­си­ли ка­заки.

- Он сам не ве­лел: нуж­но, го­во­рит, ос­та­вить на гос­ти­нец ку­рен­но­му.

- Да, да, прав­да, Алек­сей! Нуж­но пок­ло­ниться началь­ству, нуж­но… Вот при­ятель, по­ди сю­да, я те­бя по­це­лую.

- Вот еще, ве­ли­кая пти­ца ку­рен­ной! - ска­за­ли ка­за­ки.

- И то прав­да, как по­ду­ма­ешь, - про­дол­жал Ни­ки­та, - не ве­ли­ка пти­ца, ей-бо­гу! Был прос­той ка­зак, а те­перь курен­ной ка­зак, как и я, и все мы. По­жи­ву - и ме­ня вы­бе­рут в ку­ренные. Вы­бе­ре­те, хлоп­цы?

- Выберем, вы­бе­рем! - зак­ри­ча­ли ка­за­ки.

- Выберите его сей­час, - ска­за­ла шин­кар­ка.

- Хорошо, хо­ро­шо! Сей­час. Да здравст­ву­ет наш ку­рен­ной Ни­ки­та Прих­вос­тень! Ура!..

Казаки бро­си­ли шап­ки квер­ху; Ни­ки­та важ­но раскланял­ся­, поб­ла­го­да­рил за честь, сел на лав­ку и, под-бо­че­нясь, ска­зал:

- Ну, те­перь, Алек­сей, от­да­вай гро­ши сво­ему на­чальству; оно те­бе при­ка­зы­ва­ет.

- Не от­дам, хоть бы ты и вправ­ду был на­чальник; прос­пись, тог­да от­дам.

- Эге! Твер­до ска­за­но, ха­рак­тер­но. Хлоп­цы, из не­го путь бу­дет! А вы что там сме­етесь, ба­бы? Ду­ма­ете не от­даст? Пос­мот­рим. Хлоп­цы, станьте под­ле это­го из­мен­ни­ка; так, саб­ли вон!..

- Ну, что? те­перь от­дашь, бра­ти­ку? а?

- Не от­дам.

- Не от­дашь? - про­тяж­но ска­зал Ни­ки­та.

- Чужие, чу­жие! - зак­ри­ча­ла Татьяна, вбе­гая в ком­на­ту. - Слышь, ска­чут по сте­пи!..

Один ка­зак прильнул ухом к сте­не и зна­чи­тельно ска­зал:

- Сильно ска­чут: вер­но, за кем по­го­ня.

- Я раз­ве­даю, - быст­ро про­юво­ри­ла шин­кар­ка, схва­тив со сте­ны ружье, - а вы топ­чи­те, га­си­те огонь.

Огонь по­га­шен; в тем­но­те за­щел­ка­ли кур­ки ру­жей и пи­столетов и про­шеп­тал один ка­зак:

- Скачут; сильно ска­чут; уж не крым­цы ли? Го­во­рят, они сби­ра­ют­ся на гет­ман­щи­ну. - И все ста­ло ти­хо, как в гро­бу. Чья-то мяг­кая ру­ка сильно схва­ти­ла за ру­ку Алек­сея, и кто-то про­шеп­тал ему на ухо:

- Ступай за мной, я спа­су те­бя.

- Кто хо­дит? - спро­сил Ни­ки­та.

- Это я, - ска­за­ла Татьяна, - си­ди­те смир­но; пой­ду прове­даю, что де­ла­ет­ся.

Она выш­ла и вы­ве­ла за со­бой Алек­сея. Ночь бы­ла ти­хая, без­лун­ная; звез­ды яр­ко го­ре­ли на чис­том не­бе; чуть слыш­но роп­тал ру­чей, раз­би­ва­ясь о встреч­ные ка­меш­ки, да по­рою ше­лес­те­ла зем­ля, сы­пав­ша­яся из под ног шин­карки, ко­то­рая ос­то­рож­но про­би­ра­лась меж­ду ска­ла­ми вверх по тро­пин­ке. Вда­ли на сте­пи слы­шал­ся глу­хой то­пот. С пол­верс­ты шел Алек­сей за Татьяною вниз по ручью; по­том она быст­ро вско­чи­ла на ска­лу и поч­ти вта­щи­ла ту­да за ру­ку Алек­сея, разд­ви­ну­ла тер­но­вик, се­ла на ка­мень, по­садила воз­ле се­бя изум­лен­но­го по­по­ви­ча и ска­за­ла:

- Не бой­ся, ни­че­го не бой­ся; мне жал­ко ста­ло те­бя, они б те­бя уби­ли ни за что, вот я и вы­пус­ти­ла в степь ка­зац­ких ко­ней; ко­ни по­бе­га­ют да и при­бе­гут сю­да, а на­шим гуля­кам стра­ху за­да­ла: они за­бы­ли о те­бе с пе­ре­пу­гу. Си­ди здесь; как ус­нут на­ши, мы убе­жим; тво­его ко­ня и еще дру­гого я на­роч­но ос­та­ви­ла: я ук­ра­ду у Вар­ва­ры ме­шок дука­тов, и мы слав­но за­жи­вем. Хо­чешь?

- Пожалуй, убе­жим, я те­бе за это зап­ла­чу, а зо­ло­та не крадь у тет­ки; грех красть.

- Какая она мне тет­ка!.. Тво­ей пла­ты я не возьму: не век же мне все де­лать за пла­ту!.. Си­ди смир­но; пос­ле­завт­ра бу­дем да­ле­ко, у вас, на гет­ман­щи­не.

- Нет, я хо­чу в Сечь.

- Зачем те­бе в Сечь?

- Видишь, Татьяна: я люб­лю де­вуш­ку бо­га­тую, знат­ную, люб­лю и не мо­гу наз­вать ее сво­ею; так пусть же про­па­дет моя го­ло­ва, ко­ли поз­во­ли­ла серд­цу по­лю­бить не­ров­ню. По­еду в Сечь, авось в схват­ке сло­жу го­ло­ву под но­жом та­тарина.