Но разрешите попросить вас пройти мимо… Мы идем

слишком медленно для вашей светлости… и наше обще-

ство слишком низко для сына вашего отца.

– Сын моего отца лучше может об этом судить, поч-

тенный! Мне нужно потолковать кое о чем с вами и с моей

прекрасной святой Екатериной – самой прелестной и самой

упрямой святой, какая числится в святцах.

– Почтительно напомню вам, милорд, – сказал старый

мастер, – что нынче канун Валентинова дня, когда о делах

толковать не годится. Пожалуйста, передайте мне через

своих людей пожелания вашей милости, и я во всякое

время готов вам услужить.

– Сейчас самое подходящее время, – сказал настойчи-

вый юноша, которому его высокое звание позволяло, как

видно, ни с кем не церемониться. – Я хочу знать, готов ли

тот камзол из буйволовой кожи, который я заказал на

днях… А от вас, любезная Кэтрин, – тут он понизил голос

до шепота, – я хочу услышать, потрудились ли над ним, как

вы мне обещали, ваши нежные пальчики. Но к чему

спрашивать? Ведь бедное мое сердце чувствовало укол

каждый раз, когда вы делали стежок, расшивая шелком

одежду, которая будет покрывать мою грудь. Предатель-

ница, как ты ответишь за то, что подвергла пытке сердце,

полюбившее тебя так горячо?

– Милорд, – сказала Кэтрин, – я вас убедительно прошу

не продолжать эти безумные речи, вам не подобает их го-

ворить, а мне – слушать. Мы люди невысокого звания, но

честного обычая, а присутствие отца должно бы защитить

девушку от такого обращения – даже со стороны вашей

светлости.

Она проговорила это так тихо, что ни отец, ни Конахар

не могли разобрать ее слова.

– Хорошо, мой тиран, – ответил настойчивый искатель,

– я не стану вам больше докучать, только позвольте мне

увидеть вас в вашем окне завтра на рассвете, едва лишь

солнце выглянет из-за восточного холма, – дайте мне право

быть этот год вашим Валентином.

– Ни к чему это, милорд. Отец совсем недавно говорил

мне, что ястреб (а орел тем более) никогда не возьмет себе в

подруги скромную коноплянку. Подарите своим внима-

нием какую-нибудь придворную даму, которой ваш выбор

будет к чести, меня же, позвольте мне, ваше высочество,

сказать правду, – меня он может только опозорить.

Пока велся этот разговор, они подошли к вратам

церкви.

– Полагаю, милорд, здесь вы позволите нам распро-

ститься с вами? – сказал отец. – Вам, я вижу, не очень-то

хочется поступиться своим удовольствием ради того,

чтобы избавить от огорчений и тревог таких людей, как мы.

Но по тому, сколько слуг столпилось у ворот, вы поймете,

ваша милость, что в церкви есть и другие, кому даже и вы,

милорд, должны оказать почтение.

– Да… почтение! А кто окажет это почтение мне? –

сказал высокомерный вельможа. – Жалкий ремесленник и

его дочь, для которых даже крупица моего внимания –

слишком высокий почет, нагло заявляют мне в лицо, что

мое внимание для них позор! Ну, моя королева белой

замши и голубого шелка, ты у меня раскаешься!

Пока он бормотал это себе под нос, Гловер с дочерью

вошли в доминиканскую церковь, а их провожатый Кона-

хар, стараясь не отстать, задел плечом – быть может, не

совсем непреднамеренно – молодого вельможу. Рыцарь,

потревоженный в своем неприятном раздумье и, верно,

усмотрев тут нарочитое оскорбление, схватил юношу за

грудь, притянул к себе, ударил и отбросил прочь. Рассер-

женный противник, еле оправившись, схватился за бок,

точно ища меч или кинжал на том месте, где их обычно

носят. Но, не найдя ни того, ни другого, он в бессильной

ярости махнул рукой и вошел в церковь. Эти несколько

секунд его замешательства молодой вельможа стоял,

скрестив руки на груди, и надменно улыбался, точно при-

глашая его показать, на что он способен. Когда же Конахар

вошел в церковь, его противник тщательней прикрыл лицо

плащом и поднял над головой перчатку, подавая кому-то

условный знак. Тотчас к нему подлетели два человека,

которые, так же закрываясь плащами, ждали поодаль сиг-

нала. Они озабоченно пошептались, потом вельможа уда-

лился в одну сторону, а его друзья или приспешники – в

другую.

Входя в церковь, Саймон Гловер бросил взгляд на их

группу, однако, раньше чем они разошлись, он уже занял

место среди молящихся. Он преклонил колена с видом

человека, отягченного горькими мыслями, но, когда

служба пришла к концу, он, казалось, освободился от тре-

воги, как бывает у того, кто вверился в своих заботах

божьему промыслу.

В церкви собралось много знатных кавалеров и дам, и

обедню служили с пением, торжественно. Ждали даже

самого Роберта III, но приступ недуга, какому он был

подвержен, помешал доброму старому королю присутст-

вовать, как обычно, на службе. Когда молящиеся разо-

шлись, Гловер и его красавица дочь задержались у испо-

ведален, чтобы принести покаяние своим духовникам. Так

и случилось, что была уже темная ночь и глухо вокруг,

когда они по опустелым улицам возвращались к своему

жилищу. Большинство горожан давно пришли домой и

легли спать. По пути встречались только полуночники да

бражники, чванливые и праздные слуги надменной знати,

не стеснявшиеся оскорблять мирных прохожих в расчете

на безнаказанность, какою они пользовались благодаря

влиянию своих господ при дворе.

Быть может, опасаясь встречи с подобным обидчиком,

Конахар, подступив к перчаточнику, сказал:

– Хозяин, прибавьте шагу: нас преследуют.

– Преследуют, говоришь? Кто и сколько их?

– Один человек. Закутался в плащ и идет за нами как

тень.

– У себя на Кэрфью-стрит я из-за одного человека, кто

бы он ни был, не ускорю шаг.

– Но он при оружии, – сказал Конахар.

– Мы тоже, и есть у нас руки и ноги. Неужели, Конахар,

ты боишься одного противника?

– Боюсь? – вскричал Конахар, возмущенный таким

обвинением. – Вот сейчас увидите, как я его боюсь!

– Теперь ты хватил в другую сторону, глупый маль-

чишка! Не можешь ты держаться середины. Случай не тот,

чтобы лезть нам в драку, хоть мы и не побежим. Ступай с

Кэтрин вперед, а я заступлю твое место. Так близко от дома

нам не может грозить никакая опасность.

Перчаточник пошел позади и действительно увидел

человека, который следовал за ними чуть ли не по пятам,

что в таком месте и в такой час не могло не вызвать опа-

сений. Когда они перешли на другую сторону улицы, так

же поступил и незнакомец, и стоило им ускорить или за-

медлить шаг, он тотчас делал то же. Это ничуть не озабо-

тило бы Саймона Гловера, будь он один. Но в стране, где

человек, неспособный сам себя защитить, не очень-то мог

положиться на закон, красота Кэтрин могла послужить

приманкой для какого-нибудь распутника, замыслившего

недоброе. Когда Конахар и вверенная ему красавица дос-

тигли наконец порога своего дома и старуха служанка

раскрыла перед ними дверь, у мастера отлегло от сердца.

Решив, однако, проверить, была ли и впрямь причина для

тревоги, он окликнул прохожего, который своим поведе-

нием внушал ему беспокойство, а теперь остановился на

месте, хотя старался, видимо, держаться в тени.

– А ну, приятель, выходи вперед, нечего в прятки иг-

рать! Или ты не знаешь, что того, кто бродит, как призрак, в

потемках, заклинают дубиной? Выходи вперед, говорю, и

покажись, каков ты есть!

– Что ж, я готов, мастер Гловер, – отозвался низкий,

полнозвучный голос. – Могу выйти на свет таким, каков я

есть, но хотелось бы мне казаться приглядней.

– Бог ты мой! – вскричал Саймон. – Мне ли не узнать