благодарение ее отца благородному Дугласу! А что до бо-
гатства, так мы и сами изрядно богаты… Золото не вернет к
жизни моего любезного сына.
– Дивлюсь! – сказал граф. – Мужик отклоняет рыцар-
ское звание, горожанин презирает золото!
– Позвольте, милорд, – сказал сэр Патрик, – я сам – не
последний среди рыцарей и знати, и я беру на себя сме-
лость заявить, что такой храбрец, как Генри Уинд, может
пренебречь всеми почетными званиями, а такой честный
человек, как этот почтенный горожанин, может не гоняться
за золотом.
– Ты правильно делаешь, сэр Патрик, когда заступа-
ешься за свой город, и потому я не приму твои слова в
обиду, – молвил Дуглас. – Я никому не навязываюсь со
своими милостями… Однако, – сказал он шепотом герцогу
Олбени, – вашей светлости следует увести короля по-
дальше от этого кровавого зрелища: сегодня до вечера ему
предстоит узнать то, что завтра с первым светом разнесется
по всей шотландской земле. Так! Распре положен конец. А
даже и мне больно подумать, что здесь лежат убитыми
столько храбрых шотландцев, чьи мечи могли бы решить в
пользу нашей страны исход хоть какого сражения!
Короля Роберта с трудом убедили удалиться с поля
битвы. Слезы катились по его старческим щекам и белой
бороде, когда он заклинал всех вокруг – и вельмож и свя-
щенников – позаботиться о душевных и телесных нуждах
тех немногих, что вышли из спора живыми, и с почетом
похоронить убитых. Священники, присутствовавшие на
месте, стали ревностно предлагать свои услуги в том и
другом – и благочестиво исполнили, что обещали.
Так кончился знаменитый бой на Северном Лугу. Из
шестидесяти четырех храбрецов (включая менестрелей и
знаменосцев), вышедших на роковое поле, выжили только
семеро, да и тех унесли на носилках в состоянии, близком к
тому, в каком лежали вокруг – мертвыми и умирающими –
их соратники, и провожали их вместе в единой скорбной
процессии, и мертвых и живых, с арены их борьбы. Один
Эхин ушел с нее невредимый, но утратив честь.
Остается добавить, что в клане Кухил из кровавой
битвы не вышел живым никто, кроме сбежавшего вождя, и
вследствие поражения конфедерация эта распалась. Лю-
бители старины могут лишь строить догадки о том, какие
именно кланы входили некогда в ее состав, так как после
решающего спора кухилы уже никогда не собирались под
общим знаменем. Клан Хаттан, напротив того, продолжал
разрастаться и процветать, и лучшие роды на севере Гор-
ной Страны похваляются, что происходят от племени
Горного Кота.
ГЛАВА XXXV
Когда король медленно ехал назад в монастырь, где
стоял двором, герцог Олбени с тревогой в глазах и дрожью
в голосе спросил у графа Дугласа:
– Поскольку, милорд, вы явились очевидцем печальных
событий в Фолкленде, не пожелаете ли вы сообщить о них
весть моему злосчастному брату?
– Ни за всю Шотландию! – отрезал Дуглас. – Я лучше
стану на полет стрелы перед сотней лучников Тайндейла и
обнажу перед ними грудь. Нет, святая Брайда Дугласов мне
свидетельницей, я могу только сказать, что видел несча-
стного юношу мертвым. Как случилось, что он умер, это
скорее сможете объяснить вы, ваша светлость. Когда бы не
бунт Марча и не война с англичанами, я бы высказал вам,
как я на это смотрю. – С этими словами граф отвесил низ-
кий поклон в сторону короля и поскакал к себе, предос-
тавляя герцогу Олбени рассказать брату о случившемся,
как он сам сумеет.
«Бунт Марча и война с англичанами? – повторил про
себя герцог. – Да! И еще твоя собственная выгода, лю-
безный граф, которую при всем своем высокомерии ты не
можешь отделить от моей. Что ж, если задача возложена на
меня, я должен с нею справиться – и справлюсь».
Он проследовал за королем в его покои. Король, опус-
тившись в свое любимое кресло, с удивлением посмотрел
на брата.
– Ты бледен как смерть, Робин, – сказал король. – Хотел
бы я, чтобы ты побольше думал перед тем, как дать про-
литься крови, если это на тебя так сильно действует. И,
однако, Робин, я люблю тебя тем горячей, что временами
ты все-таки выказываешь природную свою доброту – даже
и тогда, когда прибегаешь к сомнительной политике.
– А я, мой царственный брат, – сказал приглушенным
голосом герцог Олбени, – всей душой хотел бы, чтобы нам
сегодня не довелось услышать о чем-нибудь похуже, чем
залитое кровью поле, которое мы с вами видели сейчас. Я
не стал бы долго сокрушаться о тех дикарях, что лежат там
пищей для воронья. Но увы!. – Он умолк.
– Как! – вскричал в ужасе король. – Что нового и
страшного еще?.. Ротсей? Наверно… наверно, Ротсей!.
Говори! Какое совершил он новое безрассудство? Опять
беда?
– Милорд… мой государь!. Кончились все безрассуд-
ства, все беды моего несчастного племянника.
– Он умер!.. Умер! – в муке простонал отец. – Олбени,
как брат заклинаю тебя… Нет, я уже не брат твой! Как твой
король я тебе приказываю, темный и хитрый человек, ска-
зать мне самое худшее!
Олбени, запинаясь, проговорил:
– Подробности мне известны только смутно… Досто-
верно одно: мой бедный племянник прошлой ночью был
найден мертвым в своей спальне… Умер, как мне сказали,
от какой-то внезапной болезни.
– Ротсей!. Возлюбленный мой Давид!. О, если бы дал
мне бог умереть вместо тебя, мой сын… мой сын!
Так говорил страстными словами писания беспомощ-
ный, осиротелый отец и рвал на себе седую бороду и бе-
лоснежные волосы, между тем как Олбени, безмолвный,
сраженный укорами совести, не смел остановить бурю его
гнева. Но смертельная тоска короля почти мгновенно
сменилась бешенством, настолько чуждым мягкой и роб-
кой его природе, что братом его овладел страх и заглушил
поднявшееся раскаяние.
– Так вот что крылось за твоими нравственными на-
ставлениями, – сказал король, – за твоим благочестием!.
Но одураченный отец, отдавший сына в твои руки, не-
винного ягненка – в руки мясника, этот отец – король! И ты
это узнаешь, на горе себе! Как, убийца смеет стоять перед
братом, запятнанный кровью его сына? Не бывать тому!.
Эй, кто там есть? Мак-Луис! Бранданы!. Измена!. Убий-
ство!. Обнажите мечи, если вам дорог Стюарт!
Мак-Луис и с ним несколько человек из стражи во-
рвались в зал.
– Измена и убийство! – вскричал несчастный король, –
Бранданы, ваш благородный принц…
В горе и волнении он замолчал, не в силах выговорить
страшное свое сообщение. Наконец срывающимся голосом
он снова начал:
– Немедленно топор и плаху во двор!. Схватить… – Но
слово точно застряло в горле.
– Схватить – кого, мой благородный сеньор? – спросил
Мак-Луис, который, увидав своего короля в этом порыве
неистовства, так не вязавшемся с его обычной учтивой
манерой, почти склонился к мысли, что тот, насмотрев-
шись на ужасы битвы, повредился в уме. – Кого я должен
схватить, государь мой? – повторил он. – Здесь только брат
вашего королевского величества, герцог Олбени.
– Верно, – сказал король, уже остыв после краткого
приступа мстительной ярости. – Слишком верно… Никто,
как Олбени… Никто, как сын моих родителей, никто, как
брат мой! О боже! Дай мне силы унять греховную злобу,
горящую в груди… Sancta Maria, ora pro nobis90!
Мак-Луис бросил недоуменный взгляд на герцога Ол-
бени, который постарался скрыть свое смущение под на-
90 Святая Мария, молись за нас! (лат.)
пускным сочувствием и полушепотом стал объяснять