вдруг пронзительный голос женщины, кричавшей, чтоб ее

пропустили к арене. Толпа расступилась перед ее дерзо-

стью, и женщина подошла, еле дыша под тяжестью коль-

чуги и огромного двуручного меча. В ней сразу распознали

вдову Оливера Праудфьюта, а доспехи несла она те, что

принадлежали самому Смиту: муж ее взял их у кузнеца в ту

роковую ночь, когда был убит, и естественно, что вместе с

телом мертвеца в дом жены внесли и надетые на нем дос-

пехи, и вот благодарная вдова, собрав все свои силы, при-

волокла их на арену боя в час, когда оружие было как

нельзя более нужно его владельцу. С глубокой призна-

тельностью принял Генри привычные доспехи, а вдова

дрожащей рукой торопливо помогла ему облачиться в них

и, прощаясь, сказала:

– Да поможет бог заступнику вдов и сирот! И да не

будет удачи никому, кто выйдет на него!

Почувствовав на себе испытанные доспехи, Генри

бодро встряхнулся, точно затем, чтобы кольчуга лучше

облекла его тело, потом вырвал из ножен двуручный меч и

завертел над головой, выписывая им в воздухе свистящие

восьмерки такой легкой и быстрой рукой, что было видно, с

каким искусством и силой владеет он своим увесистым

оружием. Воинам дали приказ поочередно обойти арену –

но так, чтобы не скрестились их пути, и, проходя, почти-

тельно склониться перед золотым шатром, где восседал

король.

Пока шел этот смотр, зрители снова с жаром сравни-

вали руки, ноги, рост и мускулатуру воинов обоих отрядов,

гадая, каков будет исход сражения. Ярость столетней

вражды, разжигаемой нескончаемым насилием и кровной

местью, клокотала в груди каждого бойца. Их лица были,

казалось, дико искажены выражением гордости, ненависти

и отчаянной решимости биться до конца.

В напряженном ожидании кровавой игры зрители ве-

село и шумно выражали свое одобрение. Спорили и бились

об заклад касательно исхода битвы и ожидаемых подвигов

отдельных ее участников. Ясное, открытое и вдохновенное

лицо Генри Смита привлекло к нему сочувствие боль-

шинства зрителей, и предлагались, как сказали бы сегодня,

неравные пари, что он сразит троих противников, прежде

чем будет сам убит. Смит едва успел облачиться в доспехи,

как вожди отдали приказ стать по местам, и в тот же миг

Генри услышал голос Гловера, громко прозвучавший над

замолкшей теперь толпой и взывавший к нему:

– Гарри Смит, Гарри Смит! Какое безумие нашло на

тебя!

«Эге, ты хочешь спасти от Гарри Смита знатного зятя…

настоящего или будущего!» – такова была первая мысль

оружейника, второй его мыслью было, что нужно обер-

нуться и поговорить с перчаточником, а третьей – что,

вступив в ряды, он уже ни под каким предлогом не может

без позора выйти из них или выказать хоть минутное ко-

лебание.

Итак, он приступил к тому, что требовал час. Оба вождя

расположили свои отряды в три ряда по десять человек.

Бойцов поставили на таком расстоянии друг от друга,

чтобы каждый мог свободно орудовать мечом, клинок ко-

торого имел пять футов в длину.

Второй и третий ряды составляли резерв и должны

были вступать в бой по мере того, как первый будет редеть.

На правом крыле кухилов стоял их вождь Эхин Мак-Иан,

избравший для себя место во втором ряду между двумя

своими назваными братьями. Еще четверо лейхтахов за-

няли правую половину первого ряда, отец же и два других

брата защищали своего любимого вождя с тыла. Сам Тор-

квил стоял непосредственно за вождем, чтобы его при-

крывать. Таким образом, Эхин оказался в центре девяти

сильнейших бойцов своего отряда, поставив четырех за-

щитников впереди себя, по одному слева и справа, и трех в

своем тылу.

Хаттаны расположились в таком же порядке, с той

лишь разницей, что вождь их стал в центре среднего ряда, а

не на правом его конце. Это побудило Генри Смита, ви-

девшего в отряде противника только одного врага – не-

счастного Эхина, попроситься на левое крыло отряда

Хаттанов, в первый его ряд. Но предводитель не одобрил

такого расположения и, напомнив Генри, что он обязан ему

повиновением как наемник, принявший плату из его руки,

приказал ему стать в третьем ряду, непосредственно за ним

самим. Это был, конечно, почетный пост, и Генри не мог

его отклонить, хоть и принял с неохотой.

Когда оба клана выстроились в таком порядке друг

против друга, они стали ярым кличем выражать свое рве-

ние королевских вассалов и жажду показать его на деле.

Клич, раздавшийся сперва в строю кухилов, был подхвачен

хаттанами, в то же время те и другие потрясали мечами и

гневно грозились, точно хотели сломить дух противника,

перед тем как действительно вступить в борьбу.

В тот час испытания Торквил, сам не знавший страха,

был охвачен тревогой за Гектора, но быстро успокоился,

видя, как уверенно держится его любимец. И те немногие

слова, с какими юный вождь обратился к своему клану,

прозвучали смело и должны были воодушевить бойцов: он

выразил решимость разделить их жребий, ждет ли их

смерть или победа. Но не осталось уже времени для на-

блюдений. Королевские трубачи протрубили вступление

на арену, пронзительно и одуряюще загудели волынки, и

воины двинулись правильным строем, все ускоряя шаг,

пока не перешли на легкий бег и не встретились на сере-

дине поля, как бурная река встречается с набегающим

морским прибоем.

Первые два ряда стали рубиться длинными мечами, и

бой, казалось, развивался поначалу как цепь независимых

поединков. Но вскоре с той и другой стороны, распаленные

ненавистью и жаждой славы, стали пробиваться в проме-

жутки воины вторых и третьих рядов, и теперь битва уже

являла картину общей сечи: над хаосом свалки то подни-

мались, то опускались громадные мечи, одни – еще свер-

кая, другие – залитые кровью, и так быстро они двигались,

что казалось, будто ими управляют не человеческие руки, а

какой-то сложный механизм. Многие бойцы, так как в

тесноте стало невозможно пользоваться длинным мечом,

уже пускали в ход кинжалы и пытались подойти к про-

тивнику совсем близко, чтобы тот, размахнувшись мечом,

не мог их задеть. Хлестала кровь, и стоны раненых слива-

лись с воем кидавшихся в сечу – потому что во все времена

шотландские горцы, верные своему исконному обычаю, не

кричали в бою, а скорей завывали. Однако зрители, даже те

из них, чей взор был привычен к зрелищу крови и смяте-

ния, не могли разобрать, какая сторона берет верх. Бой,

правда, шел, то придвигаясь ближе, то отступая, но это

говорило всякий раз лишь о кратковременном превосход-

стве, которое тут же утрачивалось под натиском противной

стороны. Дикая музыка волынок еще звучала над сечей и

побуждала бойцов с новым рвением кидаться в битву.

Но вдруг, словно по обоюдному сговору, волынки

пропели сигнал к отступлению, он был дан заунывными

звуками, означавшими, казалось, погребальную песнь над

павшими. Стороны прекратили схватку и разошлись для

передышки на несколько минут. Зрители жадно огляды-

вали поредевшие ряды бойцов, когда те выходили из сра-

жения, но все еще невозможно было решить, кто понес

больший урон. Хаттаны потеряли меньше людей, чем их

противники, но зато их окровавленные плащи и рубашки

(многие бойцы на той и другой стороне сбросили с себя

плащи) показывали, что раненых среди них больше, чем у

кухилов. В общей сложности человек двадцать с обеих