Попрекни же прежде всего сильным лирическим упреком умных, но унывших людей.Проймешь их, если покажешь им дело в настоящем виде, то есть, что человек,предавшийся унынию, есть дрянь во всех отношениях, каковы бы ни были причиныуныния, потому что унынье проклято Богом. Истинно русского человека поведешь набрань даже и против уныния, поднимешь его превыше страха и колебаний земли, какподнял поэта в своем «Землетрясении ».

Воззови, в виде лирического сильного воззванья, к прекрасному, но дремлющемучеловеку. Брось ему с берега доску и закричи во весь голос, чтобы спасал своюбедную душу: уже он далеко от берега, уже несет и несет его ничтожная верхушкасвета, несут обеды, ноги плясавиц, ежедневное сонное опьяненье; нечувствительнооблекается он плотью и стал уже весь плоть, и уже почти нет в нем души. Завопивоплем и выставь ему ведьму старость, к нему идущую, которая вся из железа,перед которой железо есть милосердье, которая ни крохи чувства не отдает назади обратно. О, если б ты мог сказать ему то, что должен сказать мой Плюшкин,если доберусь до третьего тома[101] «Мертвыхдуш»!

Опозорь в гневном дифирамбе новейшего лихоимца нынешних времен и егопроклятую роскошь, и скверную жену его, погубившую щеголяньями и тряпками исебя, и мужа, и презренный порог их богатого дома, и гнусный воздух, которымтам дышат, чтобы, как от чумы, от них побежало все бегом и без оглядки.

Возвеличь в торжественном гимне незаметного труженика, какие, к честивысокой породы русской, находятся посреди отважнейших взяточников, которые неберут даже и тогда, как все берет вокруг их. Возвеличь и его, и семью его, иблагородную жену его, которая лучше захотела носить старомодный чепец и статьпредметом насмешек других, чем допустить своего мужа сделать несправедливость иподлость. Выставь их прекрасную бедность так, чтобы, как святыня, она засияла увсех на глазах и каждому из них захотелось бы самому быть бедным.

Ублажи гимном того исполина, какой выходит только из русской земли, которыйвдруг пробуждается от позорного сна, становится вдруг другим; плюнувши в видувсех на свою мерзость и гнуснейшие пороки, становится первым ратником добра.Покажи, как совершается это богатырское дело в истинно русской душе; но покажитак, чтобы невольно затрепетала в каждом русская природа и чтобы всё, даже вгрубом и низшем сословии, вскрикнуло:

«Эх, молодец!» — почувствовавши, что и для него самого возможно такоедело.

Много, много предметов для лирического поэта — в книге не вместишь, нетолько в письме. Всякое истинное русское чувство глохнет, и некому его вызвать!Дремлет наша удаль, дремлет решимость и отвага на дело, дремлет наша крепость исила, — дремлет ум наш среди вялой и бабьей светской жизни, которую привили кнам, под именем просвещения, пустые и мелкие нововведенья. Стряхни же сон сочей своих и порази сон других. На колени перед Богом, и проси у Него Гнева иЛюбви! Гнева — противу того, что губит человека, любви — к бедной душечеловека, которую губят со всех сторон и которую губит он сам. Найдешь слова,найдутся выраженья, огни, а не слова, излетят от тебя, как от древних пророков,если только, подобно им, сделаешь это дело родным и кровным своим делом, еслитолько, подобно им, посыпав пеплом главу, раздравши ризы, рыданьем вымолишьсебе у Бога на то силу и так возлюбишь спасенье земли своей, как возлюбили ониспасенье богоизбранного своего народа.

1844

Уча других, также учишься[103]. Посредимоего болезненного и трудного времени, к которому присоединились еще и тяжелыестрадания душевные, я должен был вести такую деятельную переписку, какойникогда у меня не было дотоле. Как нарочно, почти со всеми близкими моей душеслучились в это время внутренние события и потрясения. Все каким-то инстинктомобращалось ко мне, требуя помощи и совета. Тут только узнал я близкое родствочеловеческих душ между собою. Стоит только хорошенько выстрадаться самому, какуже все страдающие становятся тебе понятны и почти знаешь, что нужно сказатьим. Этого мало; самый ум проясняется: дотоле сокрытые положенья и поприща людейстановятся тебе известны, и делается видно, что кому из них потребно. Впоследнее время мне случалось даже получать письма от людей, мне почти вовсенезнакомых, и давать на них ответы такие, каких бы я не сумел дать прежде. Амежду прочим, я ничуть не умней никого. Я знаю людей, которые в несколько разумней и образованней меня и могли бы дать советы в несколько раз полезнейшиемоих; но они этого не делают и даже не знают, как это сделать. Велик Бог, насумудряющий! и чем же умудряющий? — тем самым горем, от которого мы бежим ихотим сокрыться. Страданьями и горем определено нам добывать крупицы мудрости,не приобретаемой в книгах. Но кто уже приобрел одну из этих крупиц, тот уже неимеет права скрывать ее от других. Она не твое, но Божье достоянье. Бог еевыработал в тебе; все же дары Божьи даются нам затем, чтобы мы служили имисобратьям нашим: Он повелел, чтобы ежеминутно учили мы друг друга. Итак, неостанавливайся, учи и давай советы! Но если хочешь, чтобы это принесло в то жевремя тебе самому пользу, делай так, как думаю я и как положил себе отнынеделать всегда: всякий совет и наставление, какое бы ни случилось кому дать,хотя бы даже человеку, стоящему на самой низкой степени образования, с которыму тебя ничего не может быть общего, обрати в то же время к самому себе и то жесамое, что посоветовал другому, посоветуй себе самому; тот же самый упрек,который сделал другому, сделай тут же себе самому. Поверь, все придется к тебесамому, и я даже не знаю, есть ли такой упрек, которым бы нельзя было упрекнутьсебя самого, если только пристально поглядишь на себя. Действуй оружиемобоюдуострым! Если даже тебе случится рассердиться на кого бы то ни было,рассердись в то же время и на себя самого, хотя за то, что сумел рассердитьсяна другого. И это делай непременно! Ни в каком случае не своди глаз с самогосебя. Имей всегда в предмете себя прежде всех. Будь эгоист в этом случае!Эгоизм — тоже не дурное свойство; вольно было людям дать ему такое скверноетолкование, а в основанье эгоизма легла сущая правда. Позаботься прежде о себе,а потом о других; стань прежде сам почище душою, а потом уже старайся, чтобыдругие были чище.

1846

Еще раз пишу к тебе с дороги. Брат, благодарю за все! У Гроба Господаиспрошу, да поможет мне отдать тебе хотя часть того умного добра, которымнаделял меня ты. Веруй, и да не смущается твое сердце! В Москву ты приедешь,как в родную свою семью.[105] Она предстанеттебе желанной пристанью, и в ней будет покойнее тебе, нежели здесь. Ни пустойшум суеты, ни гром экипажа не смутит тебя: объедут бережно и улицу, в которойты будешь жить. Если кто и приедет тебя навестить, старый ли друг твой или жедотоле незнакомый человек, он станет вперед просить не отдавать ему визита,боясь, чтобы и минута твоего времени не пропала. У нас умеют и даже знают, какпочтить того, кто сделал целиком свое дело. Кто так безукоризненно, так честноупотреблял все дары свои, не давая задремать своим способностям, не ленясь ниминуты во всю жизнь свою, кто сохранил свежую старость свою, как бы молодость,в то время как все вокруг ее истратили на пустые соблазны и когда молодыепревратились в хилых стариков, тот имеет право на вниманье благоговейное. Какпатриарх ты будешь в Москве, и на вес золота примут от тебя юноши старческиеслова твои. Твоя «Одиссея» принесет много общего добра, это тебе предрекаю. Онавозвратит к свежести современного человека, усталого от беспорядка жизни имыслей; она обновит в глазах его много того, что брошено им, как ветхое иненужное для быта; она возвратит его к простоте. Но не меньше добра, если ещене больше, принесут те труды, на которые навел тебя Сам Бог и которые тыдержишь покуда разумно под спудом.[106] В нихокажется также потребность общая. Не смущайся же и твердо гляди вперед! Да неиспугает тебя никакая нестройность того, что бы ты ни встретил. Естьпримиритель всего внутри самой земли нашей, который покуда еще не всеми видим,— наша Церковь. Уже готовится она вдруг вступить в полные права свои и засиятьсветом на всю землю. В ней заключено все, что нужно для жизни истинно русской,во всех ее отношениях, начиная от государственного до простого семейственного,всему настрой, всему направленье, всему законная и верная дорога. По мне,безумна и мысль ввести какое-нибудь нововведенье в Россию, минуя нашу Церковь,не испросив у нее на то благословенья. Нелепо даже и к мыслям нашим прививатькакие бы то ни было европейские идеи, покуда не окрестит их она светомХристовым. Увидишь, как это вдруг и в твоих же глазах будет признано всеми вРоссии, как верующими, так и неверующими, как вдруг выступит всеми узнаннаянаша Церковь. Была на то воля Промысла, чтобы непостижимая слепота пала наглаза многих. Когда разбираю пристально нить событий мира, вижу всю мудростьБожью, попустившую временному разделенью Церквей, повелевшую одной стоятьнеподвижно и как бы вдали от людей, а другой — волноваться вместе с людьми;одной — не принимать в себя никаких нововведений, кроме тех, которые быливнесены святыми людьми лучших времен христианства и первоначальными отцамиЦеркви, другой — меняясь и применяясь ко всем обстоятельствам времени, духу ипривычек людей, вносить все нововведения, сделанные даже порочными несвятымиепископами; одной — на время как бы умереть для мира, другой — на время как быовладеть всем миром; одной — подобно скромной Марии, отложивши все попеченья оземном, поместиться у ног Самого Господа, затем, чтобы лучше наслушаться словЕго, прежде чем применять и передавать их людям, другой же — подобно заботливойхозяйке Марфе,[107] гостеприимно хлопотатьоколо людей, передавая им еще не взвешенные всем разумом слова Господни. Благуючасть избрала первая, что так долго прислушивалась к словам Господа, выносяупреки недальновидной сестры своей, которая уже было осмелилась называть еемертвым трупом и даже заблудшей и отступившей от Господа.Не легко применить Слово Христово к людям, и следовало ей прежде сильнопроникнуться им самой. Зато в нашей Церкви сохранилось все, что нужно для нынепросыпающегося общества. В ней кормило и руль наступающему новому порядкувещей, и чем больше вхожу в нее сердцем, умом и помышленьем, тем большеизумляюсь чудной возможности примирения тех противуречий, которых не в силахпримирить теперь Церковь Западная. Западная Церковь была еще достаточна дляпрежнего несложного порядка, еще могла кое-как управлять миром и мирить его соХристом во имя одностороннего и неполного развития человечества. Теперь же,когда человечество стало достигать развития полнейшего во всех своих силах, вовсех свойствах, как хороших, так и дурных, она его только отталкивает отХриста: чем больше хлопочет о примирении, тем больше вносит раздор, будучи не всилах осветить узким светом своим всякий нынешний предмет со всех его сторон.Все сознаются в том, что этим самым введеньем в себя множества постановленийчеловеческих, сделанных такими епископами, которые еще не достигнули святостьюжизни своей до полной и многосторонней христианской мудрости, она сузила взглядсвой на жизнь и мир и не может обхватить их. Полный и всесторонний взгляд нажизнь остался на ее Восточной половине, видимо сбереженной для позднейшего иполнейшего образования человека. В ней простор не только душе и сердцучеловека, но и разуму, во всех его верховных силах; в ней дорога и путь, какустремить все в человеке в один согласный гимн верховному существу. Друг, несмущайся ничем! Если бы седмерицею крат были запутанней нынешние обстоятельства— все примирит и распутает наша Церковь. Уже каким-то неведомым чутьем даженаши светские люди, толкающиеся среди нас, начинают слышать, что есть какое-тосокровище, от которого спасенье, — которое среди нас и которого не видим.Блеснет сокровище, и на всем отсветится блеск его. И время уже недалеко. Мыповторяем теперь еще бессмысленно слово «просвещение». Даже и не задумались надтем, откуда пришло это слово и что оно значит. Слова этого нет ни на какомязыке, оно только у нас.[108] Просветить незначит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить, но всегонасквозь высветлить человека во всех его силах, а не в одном уме, пронести всюприроду его сквозь какой-то очистительный огонь. Слово это взято из нашейЦеркви, которая уже почти тысячу лет его произносит, несмотря на все мраки иневежественные тьмы, отовсюду ее окружавшие, и знает, зачем произносит. Недаромархиерей, в торжественном служении своем, подъемля в обеих руках и троесвещник,знаменующий Троицу Бога, и двусвещник, знаменующий Его сходившее на землю Словов двойном естестве Его, и Божеском и человеческом, всех ими освещает,произнося: «Свет Христов освещает всех!»[109]Недаром также в другом месте служенья гремят отрывочно, как бы с Неба, вслухвсем слова: «Свет просвещенья!» — и ничего к ним не прибавляется больше.