Да, я отвлекся.

Последние минуты.

В последние минуты очень холодно, но лоб щекочут мелкие капли пота. В последние минуты время бежит очень быстро, хоть и шагаю я медленно и тела вокруг не спешат меня обогнать. В последние минуты я думаю о том, что вовремя не остановился и заманил в свои сети Ольгу. Ради чего мы стали жить вместе? Если бы каждый серьезно задавался таким вопросом, стоя в загсе на мягком ковре, наверное, и свадеб было бы намного меньше. Ради чего врываться в судьбу другого человека и круто менять его жизнь, делать эту жизнь короче или ломать уже сложившийся характер. Ради детей? Ерунда. На последнем дне рождения Саши меня оглушило осознание ее сверхзвукового взросления, еще лет десять – и прикрытие детьми превратится в жвачку для стареющих идиотов. Ради того, чтобы не так страшно было жить ? Может быть, но только при одном условии, если вторжение в чужую судьбу не принесет еще больше ужаса перед одинаковыми днями. Гарантий никаких. Пятьдесят на пятьдесят. И, как это доказывает мой случай, развод не спасение.

Я искал кольцо, которое ломает стройность детской пирамидки.

Я его нашел.

Это было то самое утро, когда она вернулась от Ильи. В первую их случайную встречу я сразу понял, что она его давно любила. Понял потому, что в одну секунду стал лишним. Один ее взгляд на него, и я бы мог пойти дальше по улице, не оборачиваясь – торопливого цоканья каблуков за своей спиной я бы не услышал. И утром, когда она сидела в том самом колючем кресле, на котором я всю ночь заливал в себя крепкое пиво, я был для нее помехой. Если бы она и трахнулась с ним, она, конечно бы, призналась в этом с тем безразличием, с которым она пожимала плечами на мои зацикленные вопросы – ну, почему ты поехала к нему, ну почему ты не приехала в общагу. Я сидел на кровати, и мне казалось, что торчащие из кресла колючие волосы за ночь облепили все тело – я ощущал кожей, что в эти самые минуты теряю ее. Она спокойно сказала, что сегодня они договорились вместе поехать в Софрино навестить старого инструктора по туризму, который водил их в походы по Крыму и сплавлял по горным рекам.

Я подхожу к чугунной ограде моста и смотрю на ртутную воду.

Вот она та минута, которая незаметно грызла меня следующие десять лет, которую я смог на время забыть, но где-то совсем глубоко-глубоко внутри по-глупому пробовал переиграть.

У меня уже не было никаких прав запрещать ей ехать, и я сказал, что поеду с ними. Она удивленно подняла брови и усмехнулась так, что уже было без разницы трахнулась она с ним или нет. Как хочешь – сказала она. Знай я тогда, что будет в финале, что я буду идти в толпе, обвешанный тротиловыми пластинами с запалом-мобильником, я бы никуда не поехал, для порядка обозвал бы ее последней блядью, может быть, отвесил бы пощечину, или что там делают мужики, которых бросают бабы, и пожелал бы подмыться перед поездкой, а то мало ли, приспичит в тамбуре перепихнуться. Она бы уехала от меня навсегда, я бы помучился дня три, и все было бы по-другому, может быть, лучше, а может, хуже для меня и для нее. Главное, по-другому. Может быть, мне вообще не стоит влезать в чужую жизнь. Откуда такая уверенность у каждого человека, что он имеет право влиять на жизнь других, что может вот так запросто брать на себя такую вселенскую ответственность .

Но я ничего не знал. Я сидел в электричке на холодной скамейке, обтянутой порезанным дерматином, и смотрел в окно. Они сидели напротив, изредка перекидывались какими-то воспоминаниями из детства и смущенно поглядывая на странного типа, который не имел никакого определения – не хахаль и не совсем незнакомец, не обреченный обожатель и не маньяк. Зато сейчас я знал, кто это был – жалкий, испуганный и униженный подросток с альбомом под мышкой, которому вдруг взбрело в голову вырвать кусок счастья во что бы то ни стало, затащить жертву к себе в коробочку, чтобы до поры до времени прикрыться ей от жестокого приговора – ты, мальчик, просто трус и долбаный псих.

Я улыбаюсь. На каждого долбаного психа всегда найдется еще больший долбаный псих. Пришла пора и пришло время. Дэ так и не добился от меня апокалипсиса, поэтому послал меня сюда в роли ходячей бомбы. Я его понимаю, каждый из нас рисует свои картинки, вот только реальность перешибает любую гениальную фантазию. Это невыносимо обидно.

За глубокое внедрение в толпу дэ гарантировал, что с Ольгой и Сашей ничего не случится. Сейчас, стоя на мосту, я понимаю, что все эти гарантии – очередной его бред, вроде тех старушек с бомбами в сумках на колесиках. Ему просто нужно избавиться от меня. Покончу я с собой в толпе или в сторонке, большого значения иметь не будет, и уж точно мой выбор не коснется Ольги и Саши. Какой смысл расправляться с ними, когда меня уже нет.

Надеюсь, у меня есть еще время, чтобы сделать последний выбор. Я всегда выбирал сам, хоть пирамидка и сложилась криво. Зачем сейчас отказывать себе в удовольствии сопротивляться течению.

Скорее всего, эту запись никто не услышит. Диктофон я выпросил как последнее желание. Я хотел поговорить с собой.

Внизу – темная вода. Наверное, в ней очень холодно.

Только не надо искать в этом геройство, я не собираюсь никого спасать.

Я просто делаю свой выбор … .

VIII

Ну, давай уже открывай глаза.

Слышишь, как суетятся над твоим телом? Они будут хлестать тебя по щекам и давить на грудь.

– Да че ты делаешь, пальто расстегни.

– А я чего делаю?

– Что это у него?

– Кажись, броник.

Сейчас не время лежать. Давай, потихонечку-потихонечку, напрягись, дай воздуху продраться через твое горло. Отлично, пошла водичка. Не стесняйся, поблевать сейчас жизненно необходимо.

– Ожил? Э, мужик, слышишь?

– Бля, проводки какие-то…

– Бомба что ль? Пиздец!

– Да хорош пургу гнать.

А вот теперь самое время делать ноги. Запахнись, их это не касается. Поблагодари их, скажи им свои первые слова сквозь икоту:

– Идите отсюда! Ик, бегом!

Они просто хотели тебе помочь. Один из них будет весь мокрый, в прилипшей к накаченному телу рубашке и штанах, это он отважился вытащить тебя из этой мутной жижи. Второй, сухой, в легком пуховике, схватит его за руку и потянет подальше от тебя.

– Ну его в пень, психа. Пойдем греться, – скажет сухой.

Мокрый подберет свою черную кожаную куртку с бетонного настила и только ухмыльнется зло на прощание.

Вставай и беги. Поначалу не получится, но другого выхода нет. Шаг, второй, ускоряйся. Работай мозгами. Пока ты бежишь, ты живешь, и есть еще шансы сберечь Ольгу и Сашу.

Пусть думают, что ты пьяный. Пусть думают, что ты наркоман или пациент психбольницы, учуявший запах толпы. Да на тебя и не будут обращать внимания, пока ты не приблизишься на опасное расстояние. Сейчас твоя задача вырваться из зоны риска, где видимо-невидимо ментов и космонавтов. Держись главного ориентира – Кремля, он должен быть всегда за твоей спиной.

Тихие переулки Полянки. Теперь твои точки силы – боксы с мусорными контейнерами. Вспоминай компьютерные игры. Здесь ты будешь набираться жизни и восстанавливать здоровье. А здоровье твое под большим вопросом, ты же хочешь умереть здоровеньким? Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. Снимай свой тротиловый жилет. Пальто как ледяной панцирь, и даже к вечеру твое разгоряченное не высушит его. А может, до вечера ты и не доживешь. Даренко, наверное, уже на уши поставил своих архаровцев, поэтому бросай пальто и жилет в контейнер, беги и думай, что делать дальше.

Кто просил этих уродов спасать тебя. Опять случайности? Или даренковские закономерности? Снова все предусмотрел и разыграл для тебя спектакль. Или ты и вправду избранный, одним взмахом десницы подрывающий основы и фундаменты.

Твой мокрый красный свитер, свисающий соплями, – манок для любопытных глаз. Притворяться и придуриваться пьяненьким бесполезно. Пусть каждый придумает твой образ сам, хватит подыгрывать. Что ты там трындел на диктофон? Кто еще делал выбор сам? Ты только и делал, что подыгрывал окружающим людям, облегчал им задачу идентифицировать себя. А все для того, чтобы никто не увидел твою никчемность и пустоту.