— Ну, как, Анна?

— Великолепно, папа! — воскликнула Анна пылко.

Высыпавшая из дома чернокожая дворня дружно закивала в знак полного согласия с дочерью хозяина.

— Я ожидал форму вчера, Нат. — мягко попенял секретарю Фальконер.

— Шефферы подвели. — второй раз вралось глаже, — Искренне просили прощения, сэр.

— Прощаю. Прощаю за их мастерство. — Фальконер не мог отвести глаз от отражения в стекле.

Золотые шпоры висели на позолоченных цепочках. Из мягкой кожаной кобуры торчала револьверная рукоять, пристёгнутая золотой цепью к поясу. По швам бриджей шли бело-жёлтые лампасы, в бахроме эполет чередовался жёлтый и золотой шнуры. Сабля с отделанным слоновой костью эфесом, звякнув, покинула ножны. Кривое лезвие вспыхнуло на солнце.

— Французская, — любовно погладил клинок Фальконер, — Моему прадеду подарил её Лафайет ^[7]. И вновь ей предстоит крестовый поход за свободу.

— Вам очень идёт форма, сэр.

— Форма всякому к лицу. — несколько смущённо сказал Фальконер, вкладывая оружие обратно в ножны, — Дорога не слишком вымотала тебя, Нат?

— Нет, сэр.

— Тогда отцепи от себя мою дочь, и поищем тебе работку.

— Какая работка, папа? Сегодня же воскресенье! — возмутилась Анна.

— Воскресенье. И ты, моя милочка, должна быть в церкви.

— В церкви ужасно душно, папа, а Нат согласился позировать мне. Неужели ты откажешь мне в такой малости?

— Откажу, моя милочка. Нат опоздал на день, а дел невпроворот. Почему бы тебе не сходить почитать вслух твоей матушке?

— Потому что она сидит в темноте, обложившись льдом по совету доктора Дэнсона.

— Доктор Дэнсон — тупица, как и многие другие.

— От многих других его отличает наличие медицинского диплома, папа.

С отцом Анна преображалась. Куда девалась её робость и затаённый страх?

— Папа, ты, правда, заберёшь у меня Ната?

— Прости, моя милочка, заберу.

Анна отпустила локоть Старбака и одарила его на прощание блеклой улыбкой.

— Скучает она. — пожаловался секретарю Фальконер, вводя его в дом, — Заболтать может до смерти. Переночевал в пути без происшествий?

— Без, сэр.

На постоялом дворе в Скотсвиле, где вчера остановился на постой Старбак, никого не заинтересовал ни его северный говор, ни проездное свидетельство, выправленное на всякий случай Фальконером.

— От Адама новостей нет?

— Никаких, сэр. Я писал ему несколько раз, но, увы…

— Оно и понятно. Почта последнее время работает с перебоями. Чудо, что вообще доходит.

Коридор, увешанный всевозможной упряжью, вёл к кабинету, дверь которого Фальконер распахнул толчком:

— Прошу. Пора тебя вооружить.

Кабинет Фальконера, просторный и светлый, находился в западном крыле. На массивных потолочных балках были подвешены кремневые ружья, штыки, старинные мушкеты. Пространства между заплетёнными плющом окнами трёх стен украшали батальные полотна. Четвёртая стена окон не имела, зато там находился камин, над доской которого висели пистолеты с бронзовыми щёчками и палаши с обтянутыми змеиной кожей рукоятками. Чёрный лабрадор, старый и дряхлый, приветствовал хозяина взмахом хвоста. Подняться не пытался, — годы давали знать. Фальконер наклонился, потрепал пса за ухо:

— Хороший мальчик. Это Джошуа, Нат. Лучшая охотничья собака на континенте. Из псарни Ридли-старшего. Бедный старикан.

Старбак не понял, кого пожалел Фальконер: пса или отца Итена, но переспрашивать было неудобно. Следующая фраза внесла ясность, ибо к собаке относиться не могла:

— Всё пьянство проклятое. — Фальконер отпер и выдвинул глубокий ящик стола, оказавшийся буквально набитым пистолетами, — Отец Итена спустил фамильные земли. Матушка умерла от родовой горячки, а её деньги достались сыну от первого брака. Сейчас он законник в Ричмонде.

— Я знаком с ним. — сказал Старбак.

Фальконер повернулся к нему и нахмурился:

— Ты знаком с Делани?

— Мистер Бёрд представил нас друг другу у Шефферов.

Старбак не собирался посвящать работодателя в подробности многочасового застолья за его же счёт и рассказывать, как проснулся вчера утром с головной болью, пересохшим ртом и смутными воспоминаниями о взаимных клятвах в вечной дружбе, которыми они напоследок обменялись с тоже изрядно нагрузившимся Делани.

— Делани — парень себе на уме. — исподлобья взглянул на Старбака Фальконер.

— Шапочное знакомство, сэр.

— И слава Богу. Есть такой тип законников, знакомство с коими не следует затягивать дольше, нежели потребуют поиски крепкой верёвки и высокого дерева, и к мистеру Делани сказанное относится на все сто. Заграбастал деньги матери, а Итен остался без гроша. Будь у Делани хоть капля совести, он бы взял Итена под своё крыло.

— Он говорил, что Итен — отличный художник. Правда, сэр?

Старбак надеялся, что упоминание о таланте будущего зятя вернёт Фальконеру хорошее расположение духа.

— Правда. А толку? Тот же Птичка-Дятел недурно музицирует. Итен разносторонне одарён, Нат. Отличный художник, наездник от Бога. А главный его талант — хозяйствование. Не уверен, что знаю кого-нибудь, кто смог бы выжать из оставленного Итену шаматоном-папашей клочка земли хотя бы половину того, что выжимает Итен, — полковник крутанул барабан извлечённого из ящика револьвера, поморщился и положил пистолет обратно, взяв другой, — Итен стоит многих, Нат. Из него выйдет отличный солдат, хотя, надо признать, вербовщик не получился. Ты слышал о Труслоу?

— От Анны, сэр. И мистера Бёрда.

— Мне нужен Труслоу, Нат. Крепко нужен. Понимаешь, если он даст согласие, с ним ряды Легиона пополнятся полусотней лихих ребят с холмов. Поганцев, пробы ставить негде, но прирождённых бойцов, готовых за Труслоу в огонь и воду. Кроме того, те, кто сейчас не вступили в Легион, опасаясь за жён и скот, до которых Труслоу большой охотник, с лёгким сердцем оставят дома, узнав, что грозный разбойник будет служить вместе с ними, под присмотром.

Догадаться, куда гнёт Фальконер, было несложно. У Старбака засосало под ложечкой. Труслоу. Душегуб, зверь, демон с холмов.

Полковник взвесил в руке следующий револьвер:

— Итен Труслоу не нашёл, выяснил лишь, что тот якобы отправился в очередной набег за скотом, а такие набеги длятся неделями. Только сдаётся мне, что Труслоу намеренно ввёл Итена в заблуждение. В уме мошеннику не откажешь. С него станется, заранее выведав, кто к нему едет, навести тень на плетень. Поэтому мне нужен посланец, которого Труслоу лично не знает и не сможет просчитать причину его появления. Я хочу знать цену услуг Труслоу. У каждого есть цена, Нат, особенно, если речь идёт о человеке вроде Труслоу.

Фальконер бросил револьвер в ящик, извлёк другой:

— Думаю, Нат, ты уже понял, что на роль такого посланца лучше других подходишь именно ты. Нет, я не настаиваю, ни в коем случае. Задание непростое, и Труслоу — не ангел с цимвалом. Откажешься — забудем о моей просьбе. Так как, откажешься?

И Старбак, открыв рот для решительного отказа, внезапно обнаружил, что отказываться не хочет. Наоборот, он хотел бросить вызов чудовищу. Хотел укротить дракона.

— Соглашусь, сэр.

— Правда? — изумился полковник.

— Правда, сэр.

— Молодец, Нат! — Фальконер не скрывал радости, суетливо перебирая пистолеты, — Без револьвера тебя отпускать нельзя. Янки там не в чести. Бумагу-то я, конечно же, тебе дам, но не уверен, что местные жители, даже те, кто грамотен, прежде чем открыть огонь, пожелают ознакомиться с твоими документами. Ехать лучше в гражданской одежде, форма у ребят в тех местах вызывает плохие ассоциации. Ты, главное, держись понаглей, а станет туго — пристрели кого-нибудь. Помогает.

Полковник хохотнул, а Старбак поёжился. Всего полгода назад прилежного студента Йельского Теологического колледжа Натаниэля Старбака волновало, правильно ли он толкует доктрину искупления в изложении апостола Павла. Теперь же Старбака бросало в жар при мысли о предстоящем походе сквозь толпы жаждущих северной крови неучей-южан за жупелом округи — конокрадом и разбойником.