По лестнице дробно простучали лёгкие шаги. Светловолосая девушка в белом остановилась на последней ступеньке, опираясь на стойку перил рукой. Серьёзно оглядев гостя с головы до ног, осведомилась:

— Вы — Нат Старбак?

— Да, мэм. — Старбак неловко поклонился.

— Я — не мэм. Я — Анна.

Она шагнула на пол. Миниатюрная, не больше полутора метров ростом, с бледным личиком, на котором застыло выражение вечной виноватости, будто не у наследницы крупнейшего в Виргинии состояния, а у сироты-подкидыша.

Портрет Анны висел в ричмондской резиденции Фальконера. Художник талантливо передал черты Анны, неуверенную улыбку, но оказался не в силах выразить на холсте ощущение некой потерянности, исходившее от девушки. Словно заблудившийся ребёнок, она смотрела на окружающий мир с испугом и ожиданием насмешки, а то и оплеухи. Левый глазик слегка косил или, по крайней мере, так казалось.

— Хорошо, что вы приехали. Я никак не могла найти повод не идти в церковь, а тут очень кстати приехали вы.

— Я привёз заказанные вами юбки. — поддержал, как мог, завязывающуюся беседу Старбак.

— Не мною. — покачала головкой девушка, — Это всё папа. Ему кажется, что во время войны невозможно будет что-либо купить, а потому запасается всем на свете. Может, он и прав. Мама вон забивает кладовые лекарствами: камфарой, английской солью и Бог знает, чем ещё… Солнце не сильно палит?

— Не сильно.

— Это хорошо. Я белокожа, а потому легко обгораю. Не обгорю?

— Думаю, нет.

— Тогда пойдёмте, прогуляемся. Не против?

Она приблизилась и, просунув маленькую ручку под локоть Старбаку, потянула гостя наружу. Жест интимный, для такого робкого существа, как Анна, нехарактерный, но, видно, редко в «Семь вёсен» заглядывали гости.

— Я так ждала вашего приезда, мистер Старбак. — подтвердила мысль северянина девушка, — Вы же вчера должны были прибыть?

— Портные задержали. — покривил душой юноша.

Рассказывать о затянувшемся обеде с Делани и Бёрдом, в результате чего за юбками Старбак выбрался лишь субботним утром, ему не хотелось.

— И вот вы здесь. Я рада. Адам много о вас рассказывал.

— И о вас. — вновь солгал молодой человек.

Адам о сестре говорил редко, скупо и без приязни.

— Удивительно. Адам обычно чересчур печётся о спасении своей души, чтобы обращать внимание на тех, кто рядом. — вздохнула Анна, обнаружив больше проницательности, нежели можно было от неё ожидать, и торопливо добавила, будто извиняясь за резкость высказывания, — Мой брат — Фальконер, и, как истинный Фальконер, склонен парить в горних высях, не снисходя до земного.

— Ваш отец показался мне вполне земным и достаточно практичным человеком.

— Отец — мечтатель. Романтик. Строитель воздушных замков. Он убеждён, что, чем сильнее веришь в исполнение мечты, тем скорее она осуществится.

— Непохоже, чтобы этот замок состоял из воздуха. — кивнул Старбак на «Семь вёсен».

— На замок дом тоже не похож.

— Мне нравится.

Анна хмыкнула:

— Мы с мамой пытались уговорить отца снести дом и возвести на его месте что-нибудь более величественное. В итальянском стиле, с колоннами. Я бы выпросила беседку на холме. Такую, как маленький греческий храм, с цветами вокруг.

— По-моему, дом и так прекрасен.

Девушка наморщила нос, демонстрируя неодобрение, и сообщила:

— Наш пра-пра-прадед Адам начал его строить. Вот он был ужасно практичным, но его сын женился на француженке, и семейная кровь стала жиже. Так говорит матушка. Она тоже не очень практичная, и её кровь нам, с её слов, ветра в голове убавить не смогла.

— Адам не производит впечатления человека с ветром в голове.

— Мама иного мнения. — Анна слабо улыбнулась, — Ваш говор ласкает слух. Вообще, вы, северяне, говорите гораздо чище нас, южан. Попозируете мне? Я немного рисую. Конечно, не так хорошо, как Итен, но я стараюсь. Сядете у реки Фальконер и напустите на себя меланхолию. Изгнанник на чужбине.

— А вы дорисуете мне арфу и плакучую иву над макушкой?

Немудрящая шутка имела успех. Девушка отпустила локоть Натаниэля и захлопала в ладоши:

— Вы такой интересный! Остальные скучные. Адам набрался на Севере набожности, отец занят войной, а мама целыми днями обкладывается льдом.

— Льдом?

— Уинхэмским льдом. Нам его везут из вашего родного Массачусетса. Из-за войны, боюсь, нам его везти перестанут, и маме придётся довольствоваться местным. Доктор Дэнсон уверяет, что её невралгию излечит лишь лёд. Этот метод открыли в Европе, он очень действенный.

Название «невралгия» Старбак слышал впервые и отнёс незнакомый недуг к числу тех загадочных и постыдных «женских» болезней, которыми регулярно страдали его мать и старшая сестра. Анна, впрочем, тут же рассеяла заблуждение собеседника, объяснив, что хворь проявляется, главным образом, в постоянных и сильных мигренях, чему Старбак искренне посочувствовал.

— А вот папа считает её невралгию блажью. — посетовала Анна, — Дескать, она невралгию придумала, чтобы держать его от себя подальше.

— Думаю, он ошибается.

— Может, и не ошибается. Я иногда спрашиваю себя: неужели муж с женой всегда злят друг друга?

— Не знаю.

— Беседа у нас вышла не из весёлых? — жалко улыбнулась Анна, и тон её подразумевал, что все её беседы оканчивались так, и ничего с этим не поделать.

Девушка будто потухла. Старбаку вспомнилось, как Бельведер Делани болтал о том, насколько сильно Итена Ридли раздражает невеста, приданное которой должно было поправить его финансовое положение. Глядя сейчас на Анну, такую несчастную и павшую духом, юноша молил Бога, чтобы слова Делани оказались просто трепотнёй.

— Папа сказал, что юбки — мой заказ?

— Так я понял вашего дядю.

— А-а. Дятел, он и есть дятел.

— Мне поручение показалось странным.

— Всё в эти дни странно. — заключила девушка, — К папе я за объяснениями идти боюсь. Он сейчас не в духе.

— Почему?

— Из-за Итена. Итен не смог отыскать Труслоу, а папа на Труслоу очень надеялся. Вам известно, кто такой Труслоу?

— Дядя ваш расписал. Причём, весьма мрачными красками.

— Труслоу действительно мрачный. И пугающий.

Анна испытующе взглянула на Старбака:

— Я могу вам доверять?

Юноша мысленно крякнул. Что за жуткую историю про легендарного злодея Труслоу он услышит на этот раз? Вслух же вежливо ответствовал:

— Окажите честь, мисс Фальконер.

— Просто Анна, пожалуйста. Я надеюсь, что мы с вами подружимся. То, что я вам поведаю, — секрет. Так вот: я сомневаюсь, что Итен, вообще, ездил к Труслоу. Он ужасно боится Труслоу, как и любой в наших местах. Говорит, что не боится, но боится. — девушка понизила голос, — Мне кажется, что он не ездил к Труслоу.

— Ну… — неопределённо произнёс Старбак, — Итен Ридли не из тех, кого легко напугать.

— Труслоу он боится. — она вновь взяла северянина под локоть, — Может, отец вызвал вас, чтобы послать на поиски Труслоу?

— Меня?

Анна оживилась:

— Рассматривайте это, как рыцарский поход. Всех юных рыцарей мой отец посылает бросить вызов дракону, и лишь тот, кто победит чудовище, будет с честью носить звание наиотважнейшего, наиблагороднейшего… Как вам, мистер Старбак? Хотите зваться «Старбак Наиблагороднейший»?

— Не особенно.

— Отец оценил бы укрощение дракона Труслоу.

Натаниэль молчал, и Анна повернула к дому:

— Жаль. Пойдёмте тогда, покажу вам моих пёсиков. Вы скажете, что они — самые милые в свете, и мы, прихватив корзинку с принадлежностями для живописи, отправимся к реке. Вы повесите свою потрёпанную шляпу на сук ивы, и я буду вас рисовать. Не уверена, правда, что там растут ивы, я в деревьях разбираюсь не очень.

Старбаку не суждено было увидеть собачек Анны, равно, как и попозировать ей, потому что двери парадного входа в «Семь вёсен» распахнулись, и на крыльце появился полковник Вашингтон Фальконер собственной персоной.

У Анны и Старбака перехватило дыхание. Полковник был облачён в новую серую форму и выглядел во всех смыслах ослепительно. Солнце сверкало на золотом шитье и галунах, рождало зайчиков, отражаясь в начищенной коже сапог. Пара жёлтых лайковых перчаток была заткнута за чёрный ремень, ниже которого был повязан красный шёлковый кушак с кистями. Металл ножен поражал зеркальным блеском, а жёлтый плюмаж шляпы трепетал на ветру. В целом, Фальконер производил впечатление человека, рождённого на свет прямо в этой самой форме исключительно для того, чтобы вести свободных людей к победе на поле славы. Полковник покрасовался перед оконным стеклом и горделиво осведомился: