Дэвид

Остров Скай

3 июля, 1914

Дэвид,

должна сказать, что удивилась, получив письмо так быстро, но потом я заметила, что Вы отправили его из Англии, поэтому оно и шло не дольше обычного.

Вы имеете полное право злиться на меня, Дэйви. Господи, да Вы пересекли океан ради встречи со мной, а все, что нужно было сделать мне

—

переправиться на пароме через узкий пролив.

Каковы мои оправдания, справедливо можете спросить Вы. Подходящим оправданием был бы, несомненно, мой старый страх. Но, увы, в этот раз мои страхи оказались глупее и, возможно, даже немного примитивнее. Я боюсь, что, если мы встретимся, вся загадка пропадет. Мы можем не поладить так, как ладим на бумаге. Что, если у нас совсем не завяжется разговор?

У Собора святой Марии Вы ждали встречи с идеальной Элспет Данн. Мне не хотелось, чтобы Вы разочаровались, встретив настоящую. Что, если Вам покажется, что я слишком маленькая? Слишком старая? Что, если Вам не понравится звук моего голоса? Я просто захотела оставить все, как есть, сохранить загадочность и, надеюсь, интерес.

И все же я действительно собиралась приехать. Поверьте в это, Дэйви.

Вы думаете, у меня есть от Вас секреты. Да, один. Но его я пока оставлю при себе

—

я знаю, услышав его, Вы не сможете сдержать смеха.

Гарри кажется мне просто великолепным другом. Я бы сказала, что надеюсь однажды встретить его, но, полагаю, без встречи с Вами этого не выйдет

—

а о последнем мы с Вами только что говорили!

Элспет

P.S. Искренне надеюсь, что не все станут поэтами, иначе я останусь без работы.

Чикаго, Иллинойс, США

15 июля, 1914

Сью, Сью,

какая же Вы забавная. Неужели Вы никогда не задумывались, что, возможно, меня волнуют те же «что, если». Невозможность встретиться была выгодной и для меня. Вы еще не видели, какие большие у меня ступни, и каким неуклюжим я становлюсь, когда покидаю танцевальную площадку. Полагаю, сейчас у Вас вполне благоприятное обо мне мнение (если, положим, забыть мои пристрастия к пиджакам). Ведь я, в конце концов, чертовски симпатичен. До безобразия талантлив. Остроумен и невероятно находчив. Зачем мне подвергать все это риску? Все эти иллюзии растворились бы с первым же «Здравствуйте». Но все дурные предчувствия блекнут от… призрачного шанса встретиться с Вами.

Мы с Вами переписываемся уже два года, верно? (Я произношу это слегка равнодушно, как если бы не хранил каждое Ваше письмо). Но, действительно, разве теперь, когда прошло столько времени, между нами еще должны оставаться секреты? Мы признавались друг другу в своих глубочайших страхах, в наисекретнейших стремлениях. Я знаю Вас, Сью, а Вы знаете меня. Если бы сейчас я сидел перед Вами и говорил Вам это все, то, надеюсь, мои слова не стали бы значить для Вас меньше потому, что Вам не понравился бы, к примеру, мой среднезападный акцент.

Подумайте о том, что происходит, когда Вы впервые кого-то встречаете. Вам приходится преодолевать желание судить поверхностно, оценивать акцент и пиджаки в первую очередь. Вы изучаете внешность друг друга. И только тогда, когда Вы решите, что Ваш визави достоин этого, Вы начинаете знакомиться по-настоящему, начинаете несмело погружаться во внутренний мир собеседника. Вы узнаете, чем живет Ваш новый знакомый

—

что заставляет его плакать или смеяться, от чего он дрожит на коврике. Нам же с Вами повезло. Нам не пришлось беспокоиться из-за этой первой части знакомства

—

части зрительной оценки. Мы сразу перешли к самому интересному. К изучению всех глубин и широт душ друг друга.

Кое-что я о Вас не знаю, но это лишь распаляет мое любопытство. Мне до смерти надоело беспокоиться, считают ли меня люди достаточно взрослым, респектабельным и так далее. Я устал от того, что мне постоянно приходится быть вежливым и выглядеть заинтересованным. Когда я пишу Вам, мне не нужно думать об этой ерунде. Я могу отбросить в сторону шелуху (извольте простить мне эту кукурузную метафору) и открыть Вам блестящие зерна моих желаний, страстей и опасений. Они Ваши, Сью, и Вы можете распоряжаться ими так, как Вам угодно! Неплохо было бы их сварить и чуть приправить солью.

Теперь, после всего этого, Вы должны рассказать мне Вашу новую тайну. Обещаю, я не буду смеяться. По крайней мере, не так громко, чтобы Вы услышали меня из Чикаго…

Я начинаю клевать носом, поэтому достану-ка свои часы. Я не хочу признавать, насколько сейчас раннее утро, но на улицах уже очень давно стало тихо. Надеюсь, Вы сейчас спите немного крепче меня!

Дэвид

Остров Скай

18 августа, 1914

Дэйви,

куда катится мир?

Восемь недель назад я стояла на пирсе и старалась набраться мужества, чтобы ступить на борт парома. Я устремила тогда свой взгляд к горизонту; я знала, что, если отправлюсь навстречу ему, навстречу Вам, то все изменится. Необязательно прибудет, но, возможно, убудет. Такие женщины, как я, не пересекают проливов ради рандеву с забавными американцами. Они сидят дома и ожидают, когда вернутся суда их мужей.

Так что я отправилась домой перечитывать Ваши письма и притворяться, что это не я чуть-чуть не шагнула на паром; ждать Иана из его погони за сельдью по Минчу [1]; думать о том, как сказать ему, что по прошествии стольких лет я забеременела.

В тот день, когда он вернулся, я по щиколотку в грязи, развешивала в саду белье. Он прошел через калитку, уронил свой брезентовый мешок и угрюмо сказал: «Мы вступили в войну».

Повеяло холодом, Дэйви, моя новость оказалась забытой. Я спросила, кто подразумевался под «мы», но он просто протянул мне газету.

Четыре дня назад Великобритания объявила войну Германии. Пока я сидела в одиночестве в своем доме и, скрепя сердце, перечитывала старые письма, мир вступил в войну.

Он сказал, что завербуется в армию, как только соберет вещи. Только что вернулся и снова уходит. И ради чего? С чего он решил, что эта война его касается? Касается нашего острова? Нас? «Наш мир уже рухнул,

—

сказал он.

—

Вернуть его я не могу, но чертовски уверен, что попробую сделать все возможное, чтобы не развалились его остатки».

Он был так спокоен, Дэйви. Помню, как смотрела через его плечо на чаек, летящих медленно, словно в замедленной съемке. Даже овцы притихли. Весь остров замер, слушая его заявление. Словно оно имело хоть какой-то смысл! А я глубоко в груди почувствовала боль, и была уверена, что это и есть «разрыв сердца».

Позднее в тот же день я обнаружила, что потеряла дитя, которое вынашивала. Дитя нежданное, но желанное. У меня было время свыкнуться с этой мыслью, а теперь, когда все прошло, осталось лишь ощущение пустоты. Возможно, я была права с самого начала. Возможно, вселенная никогда не желала, чтобы я стала матерью. Вот так просто я потеряла мужа, ребенка и тот спокойный мир, который знала. На следующей неделе Иан вместе с Финли и остальными ополченцами отправляются на обучение.

Ох, Дэйви, как же мне нужно Ваше письмо, как я нуждаюсь в добрых словах, веселых словах, как мне нужен Ваш портрет в глупом клетчатом пиджаке. Мне надо забыть обо всем, что сейчас творится.

Элспет

Эдинбург

Среда, 24 июля 1940

Уважаемый господин!

Извините за это неожиданное письмо. Я даже не уверена, что пишу тому Финли Макдоналду.

У меня есть причина полагать, что Вы можете быть моим дядей. Моя мать

—

Элспет Данн родом со Ская, теперь живет в Эдинбурге. Моя кузина Эмили Макдоналд (дочь Аластера) передала мне этот адрес после того, как однажды встретила Вас в Глазго. Я никогда не встречала ни одного из своих дядей, и мне бы хотелось познакомиться поближе.