И кости его распадаются в неумолимой воде,

И рука в последней грации тянется к бороде.

"Вот с этой красавицей, – мечтал я, – можно было бы неплохо отдохнуть от ратных подвигов. Только ее глаза предательски холодны".

– Адмирал – это более милосердная и жертвенная сущность, чем я, прервал мои мысли голос Джи. – А вы – просто ослы, болваны, идиоты в кубе, абсолютно никчемные и ничего не понимающие люди.

– Я знаю, – Адмирал снова внимательно посмотрел в мои глаза, – эти ребята никогда тебя не предадут.

– Почему они везде следуют за мной, – с досадой произнес Джи, подливая себе ром, – я до сих пор не могу понять.

– Они понимают, что ты – абсолютный Мэтр. Им просто некого любить, кроме тебя, – во всем мире.

– Нас всего несколько на планете, – сказал Джи, положив руку на плечо Адмиралу, – ты да я, да два олуха Царя Небесного.

– Нас мало, но мы крепкие ребята, – добавил Адмирал и тихо запел:

Кони-Йото – старый шаман,

Внешне выглядит очень странно.

Он глотает морозный туман,

Как другие глотают сметану.

Кони-Йото любит гулять

Со своим меховым пальто.

Кони-Йото любит играть

С тем, чего не знает никто…

– Чем ты занимался последнее время? – поинтересовался Джи.

– Погружался в пучины Нигредо, исследуя пространство мертвого рока. Да инспирировал две рок-группы – Бобчинского и Добчинского – и сделал им несколько программ. Но эта современная молодежь жутко рациональна, признает только "ты мне, я тебе". Тогда я решил их проучить.

Бобчинскому я сделал замечательный цикл песен про котов, но когда пришел Добчинский, я дал эти песни и ему.

Когда Бобчинский пришел ко мне разбираться, я сказал, что Добчинский, подлец и гад, украл у меня тексты, а Добчинскому я сказал то же самое про Бобчинского. Когда они встретились и выяснили это, Бобчинский прибежал ко мне и стал истерически орать, что он не вор. Но тут Белый Тигр метко указала ему: "А ведь честный человек никогда не обидится, если его назовут вором".

Адмирал прикоснулся к струнам гитары:

…Мы с тобою не составим исключения,

И не будем мы иметь ни тел, ни душ.

Оба наших позабытых отражения

Встретятся в тумане черных луж…

– Не могли бы вы меня, господин Адмирал, научить тайнам Великого Делания? – собравшись с духом, произнес Петрович. – Я бы пошел и купил вам две бутылки коньяку!

– Ты, Петрович, что, в Алхимию решил въехать? – повысил голос Адмирал. – Что, дуралей, думаешь Господа Бога карасями купить?

– Будешь по ночам бегать за водкой, – усмехнулась Шахматная, – так и пройдет твое обучение. Тебе никогда не пропоить сборную алкоголиков Петра Борисовича.

– Так, а тебе никто не давал слова, – повернулся к ней Адмирал. – А твоим лучшим учителем, Петрович, – добавил он, – на данный момент может быть только вот эта кошка.

– Почему это? – обиделся Петрович.

– Она всегда, по мере возможности плавно, уходит от всякой агрессии и никогда не ввязывается ни в какую склоку, – ответил Адмирал, беря кошку и мягко переворачивая вверх лапками.

– Она плавно выходит из любой критической ситуации и стушевывает агрессию. Вот этому психологическому искусству и необходимо учиться. Никогда не отвечать внутренней агрессией на агрессию любого человека и даже врага. Надо учиться плавному смазыванию опасной ситуации. Никогда вслух не упорствовать на своем, будь ты сильный или слабый человек. А для начала тебе надо научиться идти по Пути Честности.

– Что это за Путь? – спросил Петрович.

– Путь Честности – это честно понять, какой ты идиот, и помнить об этом всегда, – и Адмирал бросил кошку на колени Петровичу.

– Любишь ты пошутить, – произнесла Шахматная, выпустив колечко дыма.

– Я не шучу, – серьезно заметил Адмирал.

Учитесь плавать, учитесь плавать,

Учитесь водку пить из горла.

И рано, рано из Мопассана

Читайте только рассказ "Орля".

Учитесь плавать, учитесь прыгать

На перламутре летучих рыб –

И перед вами, как злая прихоть,

Взорвется знаний трухлявый гриб.

– Где же Фея, почему она с вами не пришла? – с любопытством спросила Шахматная.

– Адмирал и Фея несовместимы, – отвечал Джи. – Когда мы встречаемся с Адмиралом, Фея тут же чувствует пиратскую волну реальности и взрывается. Перед любым художником открываются постепенно тонкие миры, и это не всегда светлые миры. Недаром Высоцкий сказал:

"Но что-то ангелы поют такими злыми голосами…"

То есть художник, артист сталкивается с сущностями на тонком плане. Когда Адмирал занялся Алхимией, перед ним раскрылись черные миры – от этого и символика его поэзии соответствующая.

– Кто научил тебя тайнам Алхимии? – спросил я у Адмирала.

– Я считаю своими учителями, – произнес он, отхлебнув пиратского рома, – Джи и представителей мира кошачьих. А мои внутренние убеждения проснулись в восемь лет. Мне не надо было читать что-либо про эзотеризм – это было внутри меня… Дорогой Джи, не мог бы ты мне что-либо пожелать? – спросил Адмирал, всматриваясь в его потусторонние глаза.

– Я поднимаю бокал за твое абсолютное провозвестие. За

Жреца неведомого культа.

– Почему вы везде таскаете за собой этих двух типов? – поинтересовалась Шахматная, презрительно глядя на нас.

– Это и для меня, может быть, является загадкой, – ответил Джи.

– Им некого любить, кроме вас, месье, – произнес Адмирал, – они прекрасно понимают, что вы абсолютный Мэтр оккультизма и абсолютный Мэтр каких-то орденов. Петровичу некуда возвращаться, кроме своих рощ, а Касьяну – кроме своих джунглей. Они верят в тебя, хотя и непонятно, откуда это им известно.

– Наш обычный мир им кажется сумасшедшим домом, – добавил Суверен и продекламировал:

В сумасшедшем доме, в сумасшедшем доме,

В сумасшедшем доме – музыкальный вечер.

Крики, клики, шорох струн.

На гладком фортепьяно отрезанные руки

Играют белый ноктюрн…

– Я начинаю видеть кошмар в твоих глазах, мой дорогой Суверен, – прервал его Адмирал.

– Значит, мне надо возвращаться к жене: она ждет меня уже три дня.

– Тогда подай мне пиджак, жалкая сволочь, и принеси туфли – я тоже ухожу.

Адмирал, в своем вельветовом пиджачке и стоптанных туфлях на босу ногу, собрался покинуть вместе с Сувереном дом Шахматной. На улице стоял тридцатиградусный мороз.

– Смотри не замерзни! – воскликнула Шахматная. – Хочешь, я тебе подарю стильный теплый плащ?

– Ты настоящий друг, – ответил Адмирал, натягивая плащ, – только мне ты ничем не сможешь помочь.

Дверь захлопнулась, и на кухне повисла мертвая тишина. Создавалась атмосфера прямолинейного вытуривания.

– Ты давно знаешь Адмирала? – спросил я Шахматную.

– Уж поболее, чем тебя, – усмехнулась она. – Он родился где-то на Урале. Отец его то ли погиб на фронте, то ли пропал. Мать была актриса, подкинула его в шестилетнем возрасте своим родственникам, а сама исчезла. Вначале одиночество пугало, но когда он вошел в него, он понял, что действительно один на белом свете, и это стало для него источником невероятной энергетики. В одиннадцать лет он за полгода выучил греческий. Он рано осознал свою духовную родину, и это была Греция, хотя можно было бы скорее предположить, что это Скандинавия и кельтские мифы. Вспоминание духовной родины не является обычной памятью – это очень реальное глубокое переживание.

В школу Адмирал ходил с пеналом, в котором было два отделения. В одно наливалась водка – серебро, в другое пиво – золото. Все это выпивалось, и Адмирал шел в школу. Так он рассказывал о себе. Правда, каждый раз он рассказывает новую историю своей жизни.