— Шарлотта, Алекос, Оливия.

Хозяин дома пожал руку Алекосу. Руку Шар­лотты он на европейский манер поднес к губам — для символического поцелуя. Оливия, шагнув впе­ред, расцеловала будущего свекра в обе щеки, и Джин показалось, что Константинос Ангелиди предпочел бы менее фамильярное приветствие. Однако голос его остался теплым и дружелюбным:

— Рад, что вы смогли приехать к нам.

— И для нас это большая радость! — пылко объявила Шарлотта. Вытолкнув Джин вперед, она продолжала: — Позвольте вам представить мою сестру Юджинию Гловер.

— Миссис Гловер! — Отец Дерека окинул Джин взглядом, в котором светилась искренняя радость. — Мне очень приятно наконец-то познакомиться с вами. — Он взял ее руку в свои, задержав ее, как показалось Джин, чуть дольше, чем требовали при­личия, и испытующе заглянул ей в лицо. — Моя жена плохо себя чувствовала, понимаете? Поэтому нам пришлось отменить предыдущее приглашение.

— Понимаю.

Джин смешалась от незаслуженно теплого при­ема, да к тому же осознавала, что Галанакисы следят за ними с неподдельным любопытством. Правда, у этого любопытства был откровенно неприязненный оттенок, по крайней мере, со стороны Оливии, и Джин, пытаясь высвободить руку, пробормотала:

— Надеюсь, сегодня вечером госпожа Ангелиди чувствует себя лучше.

— О да, намного лучше, — заверил Константинос, с неохотой отпустив ее руку. — Пойдемте же. — Он сделал изящный жест, давая понять, что адресует приглашение и остальным гостям. — Элени ждет нас на террасе. Я подумал, что перед ужином, если вы не против, мы могли бы вы­пить на свежем воздухе.

Джин почти не разглядела роскошное убран­ство комнат, через которые Константинос вел их на террасу. Она была слишком смущена тем исключительным вниманием, которое оказывал ей хозяин дома, и чересчур остро чувствовала, что Шарлотта втихомолку злится на такое пре­небрежение к ее особе.

— А где Дерек? — резко спросила Оливия.

Раздражение придало ее голосу визгливость, но Константинос Ангелиди даже не дрогнул.

— Теодорус скоро присоединится к нам, — сказал он, когда они вышли на террасу, где ро­кот моря слышался громче. Под тентом, трепе­тавшим на ветру, были расставлены удобные пле­теные кресла и шезлонги. — Вот и мы, Элени. Наши гости прибыли.

Сбоку от тента стояла тележка с напитками и возле нее — слуга в белой куртке, но внимание Джин мгновенно привлекла темноволосая женщи­на, которая с явным усилием поднималась из вы­ложенного подушками кресла-качалки. Она была так бледна и болезненно хрупка, что Джин захоте­лось броситься к ней и заверить, что ей вовсе неза­чем приветствовать их стоя.

Этикет, однако, требовал, чтобы она сдержа­ла свой порыв, да и узкое худощавое лицо Элени Ангелиди было воплощением надменной гордо­сти. И красоты, подумала Джин, той же красо­ты, что жила в чувственных губах и в непрог­лядно-темных глазах Дерека, Без сомнения, в нем смешались черты и отца, и матери, поро­див тем самым редкостный образец мужской кра­соты. У Джин пересохло во рту, когда она поду­мала, что сейчас увидит Дерека в обществе его родителей.

— Элени! — Шарлотта, явно не готовая к тому, что ее сегодня задвинут на задний план, стреми­тельно прошла мимо Константиноса и Джин и взяла руки Элени Ангелиди в свои. — Как приятно снова увидеться с вами! Как вы себя чувствуете? Мы все так о вас беспокоились!

Разве? Джин отлично помнила, что о болезни Элени Шарлотта и Оливия говорили лишь еди­ножды, да и то довольно пренебрежительно. Она ничуть не удивилась, когда мать Дерека холодно отклонила эту неуклюжую попытку выразить ей сочувствие.

— Уверяю вас, Шарлотта, я чувствую себя на­много лучше, — бесстрастно проговорила она. — Как вы поживаете? Оливия, помнится, говори­ла, что в последнее время вас преследуют голов­ные боли. Надеюсь, ничего серьезного?

Шарлотта одарила дочь неприязненным взгля­дом.

— Оливия преувеличивает, — чопорно завери­ла она, и Джин заподозрила, что за такие разго­воры девушке еще достанется на орехи. — Я чув­ствую себя отлично.

— Что ж, рада слышать.

— Дорогая, это миссис Гловер. — Константинос Ангелиди искусно вклинился в разговор жены с Шарлоттой, повергнув тем самым Джин в не­шуточное смущение. — Помнишь. Теодорус рас­сказывал о ней?

— О да, конечно. — Пока Джин гадала, что такого Дерек наговорил о ней своим родителям. Элени Ангелиди протянула ей изящную тонкую руку. — Добро пожаловать, миссис Гловер. Я так рада, что вы смогли принять наше приглашение.

— Я… — Джин украдкой взглянула на сестру, которая уже не скрывала раздражения. — Вы так добры, что пригласили меня. Пожалуйста, зови­те меня просто Джин.

— Кстати, я должна сказать, как мы все бла­годарны Дереку… Теодорусу за то, что он вчера утром взял Джин на прогулку по морю, — вставила Шарлотта, явно не желавшая оставаться в стороне. — Это было очень мило с его стороны.

Губы Элени дрогнули, и она, выразительно изогнув аристократическую бровь, взглянула на мужа.

— Сомневаюсь, что Теодорус пригласил мис­сис… Джин на прогулку только ради того, чтобы прослыть милым, — сухо заметила она.

Джин, которая внутренне сжалась оттого, что сестра попыталась принизить ее, была не един­ственной, кто ломал голову, что же означали эти слова. Элени между тем посмотрела за их спины, и нежная улыбка озарила ее тонкое смуглое лицо.

— А вот и Теодорус. Быть может, спросим у него, почему он так поступил?

13

Джин подавила зевок и отогнала прочь искуше­ние поставить локоть на стол, чтобы подпереть ку­лаком голову. Головная боль, терзавшая ее уже не один час, была скорее всего следствием выпитого вина… или же Джин просто невмоготу стало смот­реть, как Шарлотта старается подольститься к Константиносу и Элени Ангелиди. Такой черты харак­тера Джин прежде у сестры не замечала, и зрели­ще ее стараний могло бы казаться жалким, если бы не было таким отталкивающим.

И уж конечно ее головная боль никак не была связана с тем, что с той самой минуты, когда Дерек присоединился к ним, его вниманием це­ликом завладела Оливия. Так и должно быть, стро­го твердила себе Джин, презирая ядовитую змею ревности, которая ворочалась в ее сердце. Кто знает, вдруг, если бы она не повстречалась на пути Дерека, он и Оливия теперь были бы по­молвлены? Она просто спятила, если решит, что, поскольку отец и мать Дерека дружески отнес­лись к ней, она что-то значит для самого Дерека. И верно, ведь, кроме двух-трех небрежных фраз, с которыми Дерек обратился к ней, едва появив­шись на террасе, более они не обменялись ни словом.

Возможно, Джин было бы легче, если бы за столом она не сидела напротив Дерека. Ее соседя­ми по столу были Николас, которого затащили на ужин скорее всего для ровного счета, и Алекос. Муж Шарлотты, конечно, славный человек, но не спо­собен говорить ни о чем, кроме своей гостиницы. Что до Николаса, он явно предпочел бы сидеть рядом с Оливией, и Джин подозревала, что с ней ему так же скучно, как ей с Алекосом.

Впрочем, ужин, слава Богу, скоро закончит­ся. Джин уже потеряла счет подаваемым блюдам, и, хотя многие из них считались лишь легкими закусками, с ее точки зрения, они были слиш­ком сытными. Фаршированные оливки, марино­ванные анчоусы, баклажаны с телячьим фаршем и помидорами — все это, конечно, вкусно, но, когда эти блюда подают перед жареным ягнен­ком с запеченным в мясном соусе картофелем, — это уже чересчур.

А может быть, она сама виновата в том, что не может, как все, наслаждаться ужином? Не будь она так подавлена, наверняка с удовольствием отведала бы эти изысканные блюда греческой кухни, а если бы не выпила столько молодого вина — не чувствовала бы себя сейчас жалкой и несчастной.

Джин твердо отказалась от всех экзотических десертов, которые подавали перед кофе. Пиро­жные с кремом, персики в ромовом сиропе, пе­ченье в сахарной глазури — подобных яств Джин всегда избегала, а уж теперь в особенности. Впро­чем, Оливия и Шарлотта с лихвой возместили ее умеренность, причем сестра усердно нахвалива­ла хозяйке дома качество и вкус стряпни. С неко­торым злорадством Джин подумала, что, хотя Шарлотта всегда отличалась стройностью, ее до­чери следовало бы следить за фигурой. Оливия и сейчас уже полновата, а уж со временем…