Услышавъ эта привѣтствіе, аудиторъ ошалѣлъ и принялся осматривать Донъ-Кихота съ головы до ногъ, удивленный и его фигурой, и его словами. Не зная, что отвѣтить ему, онъ пришелъ въ новое изумленіе, увидѣвъ Зораиду, Лусинду и Доротею. Услыхавъ отъ хозяйки о пріѣздѣ новыхъ гостей и о чудной красотѣ молодой путешественницы, три красавицы вышли ей на встрѣчу. Донъ Фернандъ, Карденіо и священникъ съ самой изысканной любезностью сдѣлали аудитору нѣсколько предложеніе$; и послѣдній вошелъ въ корчму, удивленный тѣмъ, что видѣлъ, и тѣмъ, что слышалъ. Знакомыя же наши красавицы старались какъ можно лучше принять его дочь. Аудиторъ скоро увидѣлъ, что въ корчмѣ собрались все очень порядочные люди, и только лицо, турнюра, вообще вся фигура Донъ-Кихота приводили его въ недоумѣніе. Когда кончились предложенія услугъ, и старые и новые гости, такъ сказать, оглядѣлись, тогда всѣ стали думать, какъ бы имъ лучше устроиться въ этой корчмѣ? Рѣшено было, что дамы будутъ ночевать въ той комнатѣ, о которой намъ приходилось уже не разъ упоминать, а мужчины расположатся снаружи, какъ бы на стражѣ дамъ. Аудиторъ, къ великой радости своей дочери (молодая дѣвушка была дочь его), охотно согласился, чтобы она спала въ одной комнатѣ съ другими дамами, устроившимися лучше, чѣмъ онѣ предполагали, на несчастной кровати хозяина и другой, привезенной аудиторомъ.

Съ перваго взгляда, плѣнникъ узналъ сердцемъ въ аудиторѣ своего родного брата. Онъ вышелъ изъ комнаты и спросилъ оруженосца аудитора, какъ фамилія его господина и не знаетъ ли откуда онъ родомъ?

«Господина моего зовутъ Жуанъ Перцъ де Віедна, сказалъ оруженосецъ; родомъ онъ, какъ слышно, изъ какого то леонскаго городка». Это извѣстіе и лицо аудитора окончательно убѣдили плѣнника, что это меньшой братъ его, изъявившій нѣкогда желаніе посвятить себя наукамъ. Не помня себя отъ радости, онъ отвелъ въ сторону донъ-Фернанда, Карденіо и священника и сказалъ имъ, кто такой аудиторъ. Оруженосецъ передалъ ему также, что господинъ его отправляется въ столицу Мексики, въ званіи аудитора индѣйскаго совѣта, что пріѣхавшая съ нимъ молодая дѣвушка — это дочь его, лишившаяся матери при своемъ рожденіи и теперь единственная наслѣдница ея богатаго приданаго. Что ему дѣлать? спрашивалъ плѣнникъ у священника, Карденіо и донъ-Фернанда, прямо ли открыться, или убѣдиться напередъ, что братъ не оттолкнетъ брата, встрѣтивъ его въ бѣдности.

— Позвольте мнѣ устроить это дѣло, сказалъ священникъ; а, впрочемъ, напередъ увѣренъ, что вы встрѣтите, со стороны вашего брата, вполнѣ родственный пріемъ; по его наружности и обхожденію сейчасъ видно, что онъ не заносчивъ, не гордъ и понимаетъ, что такое удары судьбы.

— Только прямо открыться ему я бы не желалъ, сказалъ капитанъ.

— Повѣрьте мнѣ, отвѣтилъ священникъ, что я устрою дѣло къ общему удовольствію. Въ эту минуту подали ужинъ, и мужчины, кромѣ плѣнника, сѣли за общій столъ, а дамы отправились ужинать въ свою комнату. За ужиномъ священникъ, улучивъ минуту, сказалъ аудитору: во время моего плѣна въ Константинополѣ, у меня былъ товарищъ, носившій вашу фамилію. Одинъ изъ храбрѣйшихъ воиновъ и лучшихъ офицеровъ въ испанской пѣхотѣ, онъ былъ столько мужественъ, сколько несчастливъ.

— Какъ звали его? спросилъ аудиторъ.

— Руи Перецъ де Віедма, сказалъ священникъ: уроженецъ какого-то леонскаго города. Онъ иного говорилъ мнѣ о своемъ отцѣ и братьяхъ, и еслибъ я не вѣрилъ ему какъ самому себѣ, то счелъ бы его разсказъ за одну изъ тѣхъ небылицъ, которыя разсказываютъ старушки зимой у очага. Онъ говорилъ, будто отецъ его раздѣлилъ свое имѣніе поровну между тремя сыновьями и подалъ имъ при этомъ совѣты лучше Катоновскихъ. Я, съ своей стороны, могу сказать, что капитану этому такъ повезло на избранномъ имъ поприщѣ, что, благодаря своему мужеству, своимъ блестящимъ способностямъ, онъ, безъ всякой протекціи, скоро достигъ капитанскаго чина и ожидалъ дальнѣйшаго повышенія. Но счастье скоро покинуло его; и въ то время, когда онъ могъ ожидать всѣхъ даровъ фортуны, на долю его выпали только ея тернія. Въ счастливый и славный день Лепантской битвы, когда столько христіанъ возвратили свободу, онъ одинъ очутился въ неволѣ. Я былъ взятъ въ плѣнъ въ Гулеттѣ, и потомъ, вслѣдствіе разныхъ случайностей, раздѣлялъ съ нимъ неволю въ Константинополѣ, откуда его отправили въ Алжиръ. Тамъ, какъ я впослѣдствіи узналъ, съ нимъ случилось одно изъ самыхъ удивительныхъ въ мірѣ происшествій. Продолжая такимъ образомъ, священникъ разсказалъ аудитору исторію плѣнника и Зораиды; и аудиторъ слушалъ разсказъ этотъ такъ внимательно, какъ не слушалъ до сихъ поръ ничего. Священникъ, однако, не сказалъ ему, что сталось съ плѣнникомъ послѣ того, какъ французскіе пираты напали на катеръ возвращавшихся изъ неволи христіанъ. Онъ оставилъ капитана и прекрасную мавританку въ томъ грустномъ и безпомощномъ положеніи, въ какое привели ихъ пираты и что сталось съ ними потомъ? достигли ли они берега Испаніи, или французы увезли ихъ съ собой, этого, сказалъ священниуъ, онъ не знаетъ. Плѣнникъ, въ свою очередь, внимательно слушалъ священника, наблюдая издали малѣйшія движенія брата. Когда священникъ окончилъ разсказъ, братъ плѣнника сказалъ ему съ тяжелымъ вздохомъ, съ глазами, полными слезъ: «о, милостивый государь, еслибъ вы знали, кому вы разсказали эту исторію, какъ потрясли вы самыя нѣжныя струны моего сердца. Не смотря на всю мою твердость, на всѣ мои усилія, я не могу удержать теперь этихъ слезъ, льющихся у меня изъ глазъ. Этотъ славный капитанъ, товарищъ вашъ, это старшій братъ мой; движимый болѣе высокими побужденіями и одаренный болѣе могучей душой, чѣмъ я и другой мой братъ, онъ избралъ славное поприще воина, — одно изъ трехъ поприщъ, указанныхъ намъ отцомъ, о чемъ вы слышали уже отъ него самого въ этомъ разсказѣ, показавшемся вамъ сказкою доброй старушки. Я посвятилъ себя письменнымъ занятіямъ, и на этомъ пути Богъ и мои способности помогли мнѣ достигнуть того званія, въ которомъ вы меня видите. Третій братъ мой въ Перу. Онъ пріобрѣлъ большое богатство и тѣмъ, что переслалъ намъ до сихъ поръ, онъ не только возвратилъ полученную имъ при раздѣлѣ часть наслѣдства, но доставилъ еще отцу возможность жить роскошно по прежнему; я тоже, благодаря ему, могъ удобнѣе продолжать свои занятія и легче устроить свою карріеру. Отецъ мой живъ еще, но умираетъ отъ желанія узнать, что сталось съ его старшимъ сыномъ и молитъ Бога въ неустанныхъ молитвахъ своихъ, чтобы смерть не заврыла ему глазъ прежде, чѣмъ онъ увидитъ этого несчастнаго сына. Одно меня удивляетъ: почему, во время претерпѣнныхъ имъ несчастій, братъ мой никогда не подумалъ извѣстить о себѣ своихъ родныхъ. Если бы отецъ мой, или кто-нибудь изъ насъ знали, что сталось съ нимъ, ему не пришлось бы ожидать чудесной трости, возвратившей ему свободу. Но и теперь, Богъ вѣсть, освободили ли его французы, или, быть. можетъ, умертвили, чтобы скрыть свое преступленіе. Не ожидалъ я, что мнѣ придется такъ грустно продолжать путь, начатый такъ радостно. Неизвѣстность, что сталось съ братомъ моимъ, не дастъ мнѣ ни минуты покою. О, добрый братъ мой, кто бы могъ сказать мнѣ, гдѣ ты теперь? и я отправился бы возвратить тебѣ свободу; хотя бы ее пришлось купить цѣною моей собственной. Кто извѣститъ нашего престарѣлаго отца о томъ, что ты живъ еще, хотя, быть можетъ, въ мрачномъ подземельи варварійской тюрьмы. Гдѣ ты? еслибъ мы знали, наши богатства выкупили бы тебя изъ тяжкой неволи. И ты, великодушная, прекрасная Зораида, почему я не могу отплатить тебѣ за все, что сдѣлала ты для моего брата! почему не могу я быть свидѣтелемъ возрожденія души твоей и твоей свадьбы, которая осчастливила бы насъ всѣхъ».

Такъ отвѣтилъ аудиторъ, выслушавъ извѣстіе о своемъ братѣ; и глубокое горе его проникло въ душу всѣхъ его слушателей. Видя какъ удался маленькій обманъ, священникъ не желалъ держать аудитора долѣе въ томительной неизвѣстности. Онъ всталъ изъ-за стола, отправился за Зораидой, потомъ въ обществѣ Лусинды, Доротеи и дочери аудитора, подошелъ въ плѣннику, взялъ его за руку, и возвратился съ мавританкой и плѣнникомъ къ аудитору. «Осушите ваши слезы», сказалъ ему священникъ, «и пусть исполнится въ эту минуту все, чего вы желали. Предъ вами вашъ братъ и ваша прелестная невѣстка; это капитанъ Віедма», продолжалъ онъ, указывая на плѣнника, «а это», указавъ на Зораиду, «прекрасная мавританка, его освободительница. французскіе пираты лишили ихъ всего; и вамъ остается теперь выказать въ отношеніи своего брата все великодушіе вашего благороднаго сердца». Плѣнникъ кинулся въ объятія аудитора, но послѣдній отклонилъ брата, желая разглядѣть его съ нѣкотораго разстоянія. Скоро, однако, онъ узналъ своего старшаго брата, сжалъ его въ своихъ объятіяхъ, и залился слезами, глубоко тронувшими свидѣтелей этой неожиданной встрѣчи. Что прочувствовали въ эту минуту оба брата, что сказали они другъ другу? это трудно даже вообразить, не только передать. Они, то кротко разсказывали другъ другу происшествія своей жизни, то являли самые трогательные признаки братской привязанности; аудиторъ обнималъ Зораиду, предлагалъ ей свое состояніе и приказывалъ дочери цаловать ее въ свою очередь; и хорошая христіанка и прелестная мавританка вызывали у всѣхъ слезы знаками взаимной любви и благодарности. Молча, но внимательно смотрѣлъ на все это Донъ-Кихотъ, приписывая всѣ эти происшествія разнымъ химерамъ своего рыцарства; а между тѣмъ съ другой стороны порѣшили, что Зораида и плѣнникъ возвратятся съ своимъ братомъ въ Севилью, и извѣстятъ обо всемъ ихъ престарѣлаго отца, приглашая его пріѣхать на свадьбу и крестины Зораиды. Аудитору нельзя было ни перемѣнить дороги, ни остановиться въ пути; онъ узналъ, что черезъ мѣсяцъ эскадра отправится изъ Кадикса въ новую Испанію, и съ его стороны было бы неловко упустить этотъ случай.