Вдругъ, среди этого хаоса, среди этой общей свалки, новая мысль поражаетъ Донъ-Кихота. Вообразивъ себѣ, что онъ перенесенъ въ лагерь Аграманта, рыцарь закричалъ громовымъ голосомъ, отъ котораго чуть не потряслись стѣны: «остановитесь! Положите оружіе, успокойтесь, и выслушайте меня, если вы дорожите жизнью!» Пораженные этими громовыми звуками, всѣ дѣйствительно остановились, и Донъ-Кихотъ обратился въ нимъ съ такою рѣчью: «господа, не говорилъ ли я вамъ, что этотъ замокъ очарованъ и населенъ легіонами демоновъ. Въ доказательство этого я хочу, чтобы вы увидѣли теперь вашими собственными глазами, какъ перешла сюда вражда, обуревавшая лагерь Аграманта. Смотрите: здѣсь сражаются за обладаніе мечомъ; тамъ за обладаніе конемъ; съ одной стороны за бѣлаго орла, съ другой за шлемъ, словомъ всѣ сражаются, не понимая другъ друга. По этому прошу васъ, господинъ аудиторъ, и васъ, господинъ священникъ, подойдите ко мнѣ: пусть одинъ изъ васъ будетъ королемъ Аграмантомъ, а другой королемъ Собриномъ; вы возстановите между нами миръ. Клянусь Богомъ, мнѣ тяжело видѣть, что столько благородныхъ людей готовы уничтожить другъ друга изъ какихъ-нибудь пустяковъ.
Стрѣльцы ничего не понявшіе, что ораторствовалъ Донъ-Кихотъ, и сильно помятые донъ-Фернандомъ, Карденіо и ихъ товарищами, на отрѣзъ отказались успокоится; но цирюльникъ согласился, потому что во время свалки ему изорвали бороду, совершенно также какъ и вьюкъ. Санчо, какъ покорный слуга, въ ту же минуту послушалъ своего господина; слуги Донъ-Луи также успокоились, видя, какъ мало толку выходитъ изъ ихнихъ безпокойствъ, одинъ хозяинъ настаивалъ на томъ, что нужно наказать дерзость этого полуумнаго, который то и дѣло переворачиваетъ весь домъ вверхъ дномъ. Но не смотря на всѣ его старанія, спокойствіе было наконецъ установлено: вьюкъ остался сѣдломъ, тазъ — шлемомъ Мамбрена и корчма осталась замкомъ въ воображеніи Донъ-Кихота.
Когда тревога утихла наконецъ, и возстановленъ былъ всеобщій миръ, благодаря вмѣшательству священника и аудитора, слуги донъ-Луи рѣшились, во что бы то ни стало, увезти въ ту же минуту своего господина, и тѣмъ временемъ какъ Донъ-Луи спорилъ съ ними, аудиторъ открылъ донъ-Фернанду, Карденіо и священнику тайну юноши и спрашивалъ у нихъ совѣта, какъ ему поступить въ этомъ случаѣ.
Общее мнѣніе рѣшило, чтобы донъ-Фернандъ объявилъ слугамъ донъ-Луи, это онъ такой и сказалъ имъ, что онъ отвезетъ господина ихъ въ Андалузію, къ маркизу брату своему, который приметъ влюбленнаго юношу какъ нельзя лучше. «Теперь же, сказалъ донъ-Фернандъ слугамъ, господинъ вашъ позволитъ скорѣе искрошить себя въ куски, чѣмъ возвратится къ отцу; это ясно какъ день.» Узнавши, кто такой донъ-Фернандъ и испытавъ твердую рѣшимость влюбленнаго юноши поставить на своемъ, слуги рѣшили между собою, чтобы трое изъ нихъ возвратились назадъ и извѣстили обо всемъ отца донъ-Луи, а четвертый остался бы при молодомъ господинѣ въ качествѣ слуги и зорко слѣдилъ за нимъ до тѣхъ поръ, пока не сдѣлается извѣстнымъ, за что рѣшился отецъ его, или пока не пришлютъ за нимъ.
Такъ окончательно утишена была властью Аграманта и благоразуміемъ Собрина поднявшаяся въ корчмѣ буря. Но когда неумолимый врагъ согласія и мира, демонъ увидѣлъ себя побѣжденнымъ, увидѣлъ, какъ мало пользы извлекъ онъ для себя, втолкнувъ столько народу въ безвыходный, повидимому лабиринтъ, онъ рѣшился попытать еще разъ счастья, породивъ новые смуты и ссоры.
Стрѣльцы святой Германдады, узнавъ, съ какими значительными лицами они имѣютъ дѣло, и понявъ, что какой бы оборотъ ни принялъ споръ, на долю ихъ выпадутъ только новые удары, рѣшились положить оружіе. Но, немного спустя одинъ изъ нихъ, именно тотъ, съ которымъ такъ безцеремонно обошлись ноги донъ-Фернанда, вспомнилъ, что между находившимися у него приказами о задержаніи разныхъ преступниковъ находился, между прочимъ, приказъ задержать и Донъ-Кихота; святая Германдада велѣла арестовать его за освобожденіе имъ каторжниковъ. Санчо, какъ мы знаемъ боялся этого совершенно справедливо. Вспомнивъ про этотъ приказъ, стрѣлецъ хотѣлъ свѣрить обозначенныя въ немъ примѣты съ наружностью и фигурой Донъ-Кихота. Доставъ изъ-за пазухи нѣсколько конвертовъ, онъ нашелъ между ними нужную ему бумагу и сталъ читать ее по складамъ — онъ былъ не особенно бойкій чтецъ — поднимая при каждомъ словѣ глаза на Донъ-Кихота, и сравнивая примѣты, обозначенныя въ бумагѣ съ наружностью рыцаря; дѣло было ясно, арестовать слѣдовало именно Донъ-Кихота. Положивъ бумаги на прежнее мѣсто и держа въ одной рукѣ нужный ему приказъ, онъ схватилъ другою за горло Донъ-Кихота такъ, что-тотъ не могъ дохнуть.
«Помощь святой Германдадѣ!» громко закричалъ онъ; «я требую ее теперь серьезно; вотъ приказъ, въ которомъ велѣно задержать этого грабителя на большихъ дорогахъ». Прочитавъ приказъ, священникъ убѣдился, что стрѣлецъ правъ; примѣты обозначенныя въ бумагѣ указывали на Донъ-Кихота. Донъ-Кихотъ же, не помня себя отъ гнѣва, услыхавъ какъ назвалъ его негодяй стрѣлецъ, схватилъ его обѣими руками за горло, и еслибъ на помощь стрѣльцу не явились его товарищи, то онъ скорѣе бы испустилъ духъ, чѣмъ вырвался бы изъ рукъ разъяреннаго рыцаря.
Хозяинъ же, обязанный подать помощь своимъ собратіямъ, явился на подмогу стрѣльцамъ святой Германдады. Хозяйка увидѣвъ, что мужъ ея вмѣшался въ новую ссору, снова принялась кричать на весь домъ и только напугала дочь и Мариторну. Прибѣжавши на этотъ крикъ, онѣ помогли хозяйкѣ взывать о помощи въ небу и ко всѣмъ гостямъ.
«Нѣтъ, господинъ мой, правъ,» воскликнулъ въ тоже время Санчо; «этотъ замокъ дѣйствительно очарованъ, потому что ни одного часа нельзя прожить въ немъ мирно.»
Донъ-Фернандъ вырвалъ стрѣльца изъ рукъ Донъ-Кихота, и рознялъ ихъ, въ невыразимому удовольствію того и другаго, потому что они всѣми силами когтей своихъ вцѣпились одинъ въ воротникъ, а другой прямо въ горло своего противника. Стрѣльцы настойчиво требовали, однако, чтобы имъ передали Донъ-Кихота, связаннаго по рукамъ и по ногамъ. какъ того требовала служба королю и святой Германдадѣ, во имя которыхъ они просили помощи противъ этого грабителя на большихъ и малыхъ дорогахъ. Слушая это, Донъ-Кихотъ только презрительно улыбался, и сохраняя все свое достоинство, ограничился слѣдующимъ отвѣтомъ: «приблизьтесь, необразованная сволочь! приблизьтесь во мнѣ! Возвратить свободу закованнымъ въ цѣпи, освободить арестантовъ, поднять упавшихъ, помочь нуждающимся, облегчить страдальцевъ, это вы называете грабежомъ на большихъ дорогахъ. О, сволочь! о презрѣнные люди, недостойные, по своему тупоумію, чтобы небо открыло вамъ сокровища, заключаемыя въ себѣ странствующимъ рыцарствомъ; васъ слѣдуеть только заставить понять всю великость преступленія, которое вы совершаете, не умѣя уважать присутствія, — что я говорю? тѣни странствующаго рыцаря. Приблизьтесь, невѣжественные грубіяны, а не слуги правосудія; приблизьтесь вы, грабящіе прохожихъ съ разрѣшенія святой Германдады, и скажите, какой это невѣжда дерзнулъ подписать приказаніе арестовать такого рыцаря, какъ я? какой это олухъ оказался незнающимъ того, что для рыцарей не существуетъ другихъ судилищъ, другихъ законовъ, кромѣ ихъ собственнаго меча, другаго кодекса, кромѣ ихъ воли и другаго правила, кромѣ совершаемыхъ ими подвиговъ. какой это глупецъ не зналъ, что никакая дворянская грамота не даетъ столько привилегій, никакой титулъ — такой знатности, какія даются рыцарю въ тотъ день, когда его посвятятъ въ рыцари, и онъ начинаетъ тяжелое служеніе свое въ орденѣ рыцарства. Какой рыцарь платилъ когда нибудь десятины, соляныя, винныя, таможенныя, заставныя, городскія или рѣчныя пошлины? какой портной спрашивалъ у него о фасонѣ платья? какой управитель, принявшій его въ своемъ замкѣ, потребовалъ съ и его денегъ за ночлегъ? Какой король не посадилъ его рядомъ съ собою за столъ? какая дѣвушка не влюбилась въ него и не отдала ему съ рабскою покорностью всѣхъ своихъ сокровищъ? Наконецъ, какого странствующаго рыцаря видѣли, видятъ и когда бы то ни было увидятъ, который не съумѣлъ бы дать четырехсотъ палокъ, четыремстамъ, дерзнувшимъ противиться ему, стрѣльцамъ.